Советский Союз развалился, а они остались сидеть.
У Сашкиной бабушки в подъезде пахнет молочной штукатуркой, желтоватой на вылетах рисунка лепниной и курягами. Куряги – это кепочно-ботиночные граждане с нервными носами и скрюченными губами бабочкой. Они курят каждые пять минут, и их жены, которые тоже остались сидеть на красных, кровавчатых ранах страны с платками на лбах и тушью в коробочках, загоняют их домой лопатками для картошки. Сашка любит картошку, а куряги – какое-то асоциальное зло, как говорит бабушка.
Однажды Сашка крикнул куряге что-то злое и хмурое, когда во дворе у него отобрали новую зажигалку. С японским порхающим драконом и блистательными глазами. Прямо как у управдома. Куряга повернулся, весь масляный и побитый, такой, что сквозь плечи проглядывает песья блохастая выкость, в клетчатых штанах, подметающих площадку парадной. Сашка был чистый и злой, волосатый, как грач, потому что тогда он ещё не брил себе белую лысину, размазывая заводскую грязь по лицу. Куряга был весёлый и звонкий, горбатый, полностью нелицеприятный и рыжеватый скулами и висками, воняющий картошкой, молями и Петербургом. Куряга сел рядом с ним на корточки, на секунду сверкнув огненными зрачками, засветив фиолетовые ногти и эмо-челку будущей России, куряга ровно на один момент чуть тронул зыбкое и эфемерное понятие подъезда, и Сашке показалось, что он взлетел на подоконник, хотя он все ещё сидел здесь, напряженный, замечательный оборванец.
– Ты кто, малец?
Сашка и сам не знал, кто он такой, кроме того, что он волосатый и любит мамину чёрную помаду, пускать хлебные корабли в борщ, вязать носки из кислотных кошмарных оттенков и бить старших спицами в драке, спать на полу, раздолбанные советские кроссы, старую кровать деда, пахнущую рыбьей мертвечиной и прячущую под матрасом карты с голыми пухлыми бабами, гармошку и забытый навечно бычок, халаты и жрать снег.
– Александр. – сказал Сашка. Почти пропел, закашлялся и чуть не заплакал. Было жалко японского дракона с глазами управдома – до жути.
– Александр. Александр – это гордо. Это значимо. А людей все равно курягами обезличиваете, молодой человек.
– Бабушка так говорит. Она вас не любит. Говорит, что это не по-советски.
Рыжий и птичий задумывается, чешется и серьёзно резюмирует себе под нос что-то обстоятельно и долго. Сашка греется и батарее, нажав на неё всем телом, Сашка настоящая дыдла без передних зубов, он совсем не красивый и по-кошачьи облезлый.
– Ты уверен, что ты Александр? Ты совсем не Александр, гражданин. Ты – пионер.
Сашка шмыгает и смаргивает огромную тоскливую муху с лица. Лицо страдальчески вытягивается и чуть не улетает вниз по лестнице челюстью вперёд.
– Мама говорит, что я Мефодий. Что я как святой. Но бабушка на неё цыкает, и все цыкают, даже на почте, так хитро переспрашивают и головы на плечо – раз-два. И зовут Сашкой. Как папу.
Куряга смотрит через дым от своей блестящей чёрной сигары на остромордую детскую рожу, пробивающуюся клиньями взрослого через совершенно не детский рот, на тяжелые азиатские веки с неподвижными, пугающими, русскими глазами перестройки, смотрит на его брови со средоточьями родинок у истоков, смотрит и смеётся. Ему сорок восемь, он в галстуке и трусах, он раздавленный и курящий, похоронивший в пятнадцать мать-инвалида, которая последний год жизни ходила только в постель и желавшая ему умереть в приступе старческого маразма, он продавший шубу тетки, чтобы не умереть с голоду – за копейки!.. – загибавшийся в грязи и утробных слезах Родины, с источенными шейными венами и набухшими пальцами, перевязанными железными кольцами, он с горящими зрачками и расстаявшим маслом в холодильнике. Мальчик напротив – в шортах синих-синих, как самые синие чайки на всклоках Крыма, с курткой не по сезону, мехом тыкающейся в углы оранжевых от шиповника губ, с огромной черно-белой газетой, в которой только орущие рты и страшные заголовки, в шлепках и велосипедными синяками на человеческом рожеблете, выпачканный дымом Отечества и березовой пылью. Они сидят вдвоём, качают ногами, куряга и Сашка, который как святой, и никто не знает, что сейчас они – самые лучшие.
Никто не знает. У России таких много.