Найти тему
Lenta.ru

Почему советские люди ненавидят всех вокруг

Советская власть с самого начала пыталась создать нового человека, свободного от предрассудков, морали и мышления гражданина Российской империи. Но существовал ли у них конкретный план достижения этой цели? Появился ли этот новый человек, и если да — то почему он приобрел те или иные качества? Этим вопросам была посвящена дискуссия, состоявшаяся в Еврейском музее и Центре толерантности при поддержке Фонда Егора Гайдара. В ней участвовали доктор исторических наук Владимир Булдаков, доктор политических наук Юрий Пивоваров и политолог Леонид Гозман. «Лента.ру» публикует наиболее интересные выдержки из их выступлений.

Гозман:

Сто лет назад начался великий и страшный эксперимент. Люди, инициировавшие его, хотели создать новый мир, представляя себя демиургами. Гельмгольц (по-видимому, в шутку) когда-то сказал: «Бог был плохим оптиком. Если бы я создал глаз, то сделал бы его лучше Господа». Но отцы-основатели советского государства, видимо, всерьез считали, что Господь сделал что-то неправильно, и стали создавать принципиально новую экономику, политическую систему, структуру общества и так далее.

Сейчас, по прошествии ста лет, понятно, что этот эксперимент провалился. Они разрушили то, что было. Возвращение к нормальной экономике проходит крайне тяжело. Они разрушили социальную структуру общества. Да, она была архаичной, сословной, но она была, и она не предполагала постоянных убийств одними людьми других. Вместо политической системы — опять же архаичной — они создали нечто совершенно жуткое, и из того, что осталось, мы сейчас пытаемся что-то построить.

Но у них был еще один аспект большого плана: создание нового человека вообще. Троцкий очень интересовался психоанализом, у него даже была идея провести через психоанализ все население Советской России. В документах КПСС до последнего времени воспитательные задачи стояли на видном месте. И тут мы не знаем, получилось у них создать этого нового человека или нет. Когда говорят «совок» — это ругательство, но что за ним стоит? Реальность или просто полемика?

Булдаков:

Чтобы понять, был или не был homo soveticus, надо пытаться разобраться, откуда он взялся. У нас принято говорить — вот, мол, начался 1917 год, и все пошло-поехало: появился злой Ленин, негодяй Троцкий и прочие, и они, экспериментируя над живой Россией, устроили бог знает что. Но я всегда говорил и говорю, что большевики были не экспериментаторами, а импровизаторами. Их бы и не было, не будь Первой мировой войны. Все наши проблемы на самом деле растут не из 1917 года, а из 1914-го. Эта проблема не только наша — она общеевропейская. Война стала таким потрясением, что все перевернулось с ног на голову.

Празднование первой годовщины Октябрьской революции: шествие детской коммуны
Празднование первой годовщины Октябрьской революции: шествие детской коммуны

С началом войны разительно изменилась вся Европа, и главное заключается в том, что к тому времени она уже была пропитана насилием. России оказалось этого мало. Помимо войны она сорвалась в революцию, которая и без Первой мировой назревала достаточно давно. У нас уже забыли 1905 год, у нас забыли, что с 1902 года началась так называемая «великая крестьянская революция» — количество крестьянских выступлений значительно возросло. И Россия, и Европа были пропитаны насилием, другое дело, в какую сторону все это повернулось и в какую утопию вылилось.

Двадцатые годы действительно стали экспериментальной площадкой для создания нового человека. Но идеи эти, как это ни странно, шли не сверху от большевиков, а снизу, от некоторых теоретиков. Большевики же были марксистами, они мыслили просто: идет восхождение от низшего к высшему, появится бесклассовое общество — появится и новый человек. Пролетариат, который не имеет собственности. О личной жизни этого нового человека Алексей Гастев, теоретик научной организации труда, рассуждал просто: зачем ему какой-то дом? Как такового его не будет, все будут жить в своеобразных общежитиях.

Гозман:

Значит, все эти антиутопии (например, то, что писал Замятин в «Мы») отражали если не замыслы большевиков, то по крайней мере их ценностные представления. У тебя не должно быть дома, личных отношений, ты должен полностью раствориться в коллективе. Это означает, что большевики изначально претендовали вообще на все, а не только на бесплатный труд.

Булдаков:

Они считали, что в тогдашних условиях колоссального развития науки и техники все общество, весь мир должны быть построены на рациональных началах. Чего только не делалось в связи с этим во всем мире! И в Соединенных Штатах распространялись бихевиористские идеи, и у нас был Бехтерев и собачка Павлова. Все это явления одного рода: на человека стали смотреть как на подобие машины, которую можно и нужно усовершенствовать. Это общемировое поветрие — безусловно, дурное. Что касается большевиков, то они по нашей русской привычке умудрились усвоить все самое плохое, что есть на свете. В свое время еще Плеханов говорил об обезьянничающей русской интеллигенции — это есть, было и, увы, остается.

Здесь слились и наши, и чужие безумства. Но был ли у большевиков какой-то план создания нового человека? В смысле планового хозяйства такого плана, видимо, не было. А вот если мы посмотрим на Владимира Ульянова-Ленина, то увидим существенные черты того нового человека, которого удалось впоследствии воспитать. Я постараюсь перечислить их.

Здесь слились и наши, и чужие безумства. Но был ли у большевиков какой-то план создания нового человека? В смысле планового хозяйства такого плана, видимо, не было. А вот если мы посмотрим на Владимира Ульянова-Ленина, то увидим существенные черты того нового человека, которого удалось впоследствии воспитать. Я постараюсь перечислить их.

Дом переходного типа на Новинском бульваре (дом Наркомфина)
Дом переходного типа на Новинском бульваре (дом Наркомфина)

Во-вторых, это утопический тип сознания: построить непонятно какое новое общество на непонятно каких основаниях. Это вообще черта русского человека, но здесь прямо-таки ее квинтэссенция. В-третьих, отказ от всех фундаментальных ценностей человечества: религии, права, собственности, семьи, государства — всего, что выработано многотысячелетней эволюцией человека. Отказ от нормативности человеческой природы. В-четвертых (и это самое главное для меня), альтернативное христианскому понимание природы и назначения индивидуума, отказ от идеи первородного греха — «не я виноват, а кто-то другой». Наконец, мир как борьба — без вариантов, инвентаризация и упрощение картины мира и истории. Все упростить до предела, отказаться от сложной материи и видеть мир как борьбу добра и зла.

Эти вещи, как мне кажется, очень важны. Бердяев в свое время писал, что в России к 30-м годам возник «военно-спортивный тип личности»: безжалостный, но организованный, дисциплинированный и так далее. Я абсолютно убежден, что большевики проиграли в экономике, в международных делах, развалился СССР, но они победили в этом, создав новый тип человека. Ничего более грандиозного, страшного и ужасного я не знаю.

Пивоваров:

Да, планов громадье у нас всегда присутствовало. Но что из этого состоялось и что удалось? Я мог бы привести и более впечатляющие примеры перестройки человеческой натуры. Но тут все было как-то по-разному. Возьмем большевичку Александру Коллонтай, выступившую с идеей эротизации общества. Разврата в 1920-е годы действительно было много — как в среде коммунистов, так и в среде комсомольцев. Потом на смену ей пришел Арон Залкинд, известный педолог, составитель «Двенадцати половых заповедей революционного пролетариата». Двенадцатая заповедь гласила, что в интересах революционной целесообразности класс имеет право вмешиваться в половую жизнь своих членов. Он пропагандировал воздержание от половой жизни до 25 лет. Непонятно, реагировал ли Залкинд таким образом на распущенность 20-х или действительно хотел создать нового человека.

Тогда же был взят курс на отделение детей от семьи. Известный фантаст Иван Ефремов писал, что в коммунистическом будущем отпрысков будет воспитывать не семья, а общество, специально обученные люди. В основе всего этого лежала простая идея: рационально устроить социум. Считалось возможным перестроить человека как социальную машину, вложить в мозги детей все, что угодно. В 1920-е годы, впрочем, много чего предлагалось, а в 30-е было свернуто: партия взяла курс на традиционализм, в том числе на традиционную семью.

Булдаков:

Я бы хотел сказать пару слов в защиту Ленина. Самое лучшее, что он произнес в своей жизни, это известная фраза: «Учиться, учиться и еще раз учиться». Хотя в то время ему стоило бы сказать: «Лечиться вам надо бы, лечиться и лечиться». Эти высказывания стоило бы произнести в адрес комсомольцев — совершенно дикоглазой публики, которая готова была все уничтожить, лишь бы восторжествовала идея. Те люди были воспитаны на агрессии Гражданской войны.

Коммунары обедают
Коммунары обедают

Был такой пролетарский поэт Владимир Кириллов (конечно, в свое время его расстреляли). Он писал так: «Трактором разума взроем / Рабских душ целину, / Звезды в ряды построим, / В вожжи впряжем Луну» — и при этом воспевал Совнарком. Вот так мыслили эти самые коммунисты: все возможно. При этом они исходили из того, что старая Россия никуда не годилась (хотя там действительно было много такого, что и привело в результате к революции). В результате из отрицания старого вырос такой жуткий негативизм.

Вообще, это базаровщина, нигилизм, так что без традиции тут не обошлось. Все это идет, может, от Герцена, а может, от Чаадаева. А может, и Радищев тоже постарался. Так что корни у этого социального нигилизма очень глубокие. Здесь скрестились две его линии: чисто российская и мировая. Из этого вышли и революция, и идея нового человека.

Пивоваров:

Я не знаю, думали ли об этом большевики, но сейчас, по прошествии ста лет, становится понятно, что это была попытка конструирования общероссийской нации из деревенской России и просвещенной России. У меня одна бабушка была из крестьян и не умела писать, а другая — из дворян и знала восемь европейских языков. Они хотели, чтобы было не так, чтобы было нечто среднестатистическое. Это происходило и в других странах, когда «высокая» и «низкая» культуры сливались в то, что сейчас называется культурой среднего класса. Большевикам действительно удалось создать некую единую общность, в которой все смешалось: дворяне, крестьяне, евреи, башкиры… Я не люблю их, но они это сделали.