МХТ им. А.П. Чехова показал «Сережу» Дмитрия Крымова и Анны Карениной.
Фото: Екатерина Цветкова
Анна Бояринова Режиссер Дмитрий Крымов имеет славу большого театрального фантазера. Настолько большого, что в своих поисках без ложной скромности доходит до, казалось бы, непозволительных вольностей с шедеврами классической литературы. Непозволительных, так как от классической литературы в итоге может ничего и не остаться. Так вышло и в его новом опусе для МХТ им. А.П. Чехова – спектакле «Сережа». В программке значится «по мотивам романа Л.Н. Толстого», однако на деле мотивы в постановке какие угодно (от «Лебединого озера» Чайковского до латиноамериканской румбы), только по большей части не толстовские.Действительно, что еще сегодня можно делать с «Анной Карениной», если не фантазировать на ее темы? Не ставить же все, как в романе – могут не понять, да и трудновато к этому привлечь интерес. А тем в романе в избытке: и дамский адюльтер, и манипуляции ребенком, и материнская любовь, и пресловутое «а что люди подумают», – да мало ли какие темы можно найти, когда «по мотивам»! Возможно, так и родился «Сережа»: спектакль, где не сразу угадывается логика повествования, – одни мотивы, намеки. Понимайте, как хотите.Если зритель все-таки не читал романа Толстого, то он вряд ли поймет, что к чему. Например, начало любовной связи Анны с Вронским в спектакле не обозначено. Или за это нужно считать похожие на акробатические поддержки кувыркания героини по имени Анна (ее играет Мария Смольникова) в руках мужчины (его играет Виктор Хориняк) на вокзале под звуки железнодорожных колес в черно-белом мерцании света? Это как уж у зрителя с фантазией. Поймет – хорошо. Не поймет – извольте следующую фантазию: актер Анатолий Белый предстает в образе Каренина с оленьими рогами, колокольчиком и походкой, похожей на замедленный бег этого парнокопытного. Вероятно, большинство зрителей помнят, что Анна все-таки изменила мужу, поэтому и рога, значит он муж, а кувыркания с тем были вроде как изменой и тот был Вронским.
Разбираться в логике фантазий Крымова – трудное занятие. Она если и есть, то не тождественна роману. А обычный зритель идет чаще всего на писателя, а не на режиссера. Представить же фантазии режиссера вне имени писателя здесь можно – они итак существуют свободно от него как череда сцен и монологов. Представить можно, но смотреться они не будут – сразу возникают вопросы.
Почему эти две женщины, которые очень похожи на Анну и мать Вронского (ее играет Ольга Воронина), говорят то о глистах, то об анализах кала, то об аппендиците, то о трусах? Откуда это и как понимать? Почему в речи героини, именуемой Анной Карениной, узнается одесский акцент? Почему ее монологи так напоминают эстрадные номера артистов разговорного жанра?
Например, она говорит: «…так не надо. Не надо, и все. Да? Так понятно. Абсолютно не надо. Да. Бывают в жизни вещи, которые лучше не надо. Моя прабабка говорила, что лучше позор, чем никогда (…) Включим вентилятор, а то столько народу за зря пропадет». Дальше героиня выходит на авансцену и по лестнице поднимается к прожекторам – там, ей кажется, установлен вентилятор. Идут излияния в зал про очень хорошую интуицию, которая подсказывает нажать фиолетовую кнопочку, про ежа, который сдох в клетке, потому что не поступал кислород. Одесский говор придает героине очарование странноватых дам из репертуара звезды эстрады Клары Новиковой.
Фантазии у режиссера яркие. И надо признать, визуально все выглядит вполне симпатично. Да и сценически неплохо оформлено. В первой сцене, когда героини разговаривают в поезде, на сцену вынесли пять небольших экранов. Они стали вагонными окнами, когда в них, как в телевизоре, замелькали виды проезжаемой местности. Пагубная суть страсти главных героев показана с помощью большого платья из черного бархата. В него оба по очереди облачаются. Выглядит это очень занятно, можно сказать, затейливо, потому что стоят герои затылком к затылку, и как им это удается, не всегда понятно. Выяснения между персонажами, напоминающими Анну и ее мужа, – это длинный обеденный стол, который ездит по сцене, с него падают приборы, Анна оказывается то под ним, то где-то рядом, а муж ест виноград. Для всего этого художник Мария Трегубова создала красивые, в целом, соответствующие эпохе романа Толстого костюмы. Звучит прекрасная музыка, находится место даже для Лучано Паваротти с арией из оперы «Паяцы».
Получился такой винегрет из образов, мелодий, слов, который рождает в зале смех. Тем удивительнее предстает образ Сережи – в романе он сын главной героини и ее мужа. Это единственный персонаж, при появлении которого возникает чувство неподдельной и всеобъемлящей жалости. Такой эффект достигается, в частности, воплощением образа: это деревянная кукла, которую ловко передвигают по сцене кукловоды-гувернеры. Поразительно, но как смешно смотреть на Анну, также больно – на ее сына. Контраст настолько разительный, что при виде куклы Сережи хочется расплакаться. Многое сразу проясняется и, главное, созвучно с Толстым, в романе которого есть явный мотив манипуляций этим мальчиком, оказавшимся игрушкой в руках своих родителей.
Получилось, что Крымов поставил историю о ребенке, который нужен только в качестве инструмента в недобрых планах взрослых. На фоне карнавала режиссерских фантазий Сережа производит впечатление. Не стоит удивляться, ведь речь о большом не только фантазере, но и режиссере, который в своих поисках художественной выразительности всегда существует на грани и всегда попадает в самое сердце зрителя.