Его приглашали работать в московский Большой театр и ленинградский имени С. М. Кирова. Но 55 лет назад, зимой 1963-го, обладатель уникального драматического тенора Зиновий Бабий переехал из Львова в Минск и навсегда связал свою судьбу с хлебосольной республикой
Именно здесь, в белорусской столице, в марте супруга подарила артисту наследника, в апреле прошла премьера оперы Верди «Отелло», где он спел заглавную партию. В этом же году ему присвоили звание заслуженного, а чуть позже — народного артиста БССР.
27 января замечательному певцу могло бы исполниться 83 года. Сегодня о нем рассказывают вдова Стелла Степановна и сын Игорь Зиновьевич.
«Кармен» из директорской ложи
Их знакомство было случайным. В тот день, 1 Мая, 22-летняя студентка факультета французской филологии Львовского университета выскочила из дома в магазин и встретила на улице соседа, певца из оперного театра. Он-то и представил красавицу Стеллу коллеге, как раз выходившему из подъехавшей машины.
Встречать праздник в компании с местной, как она узнала позже, знаменитостью девушка отказалась, а настойчивый ухажер даже пытался разыскать ее вечером, звоня во все, начиная с верхнего этажа, двери в их подъезде. Вновь увиделись они, и опять случайно, несколько месяцев спустя. Ведущий солист Львовского оперного театра Зиновий Бабий пригласил ее на свой спектакль.
— Меня усадили в директорскую ложу, — улыбается Стелла Степановна. — Артист в костюме Хозе так часто и выразительно посматривал в мою сторону, что даже зрители обратили на это внимание и стали крутить головами. Не влюбиться в него было невозможно. Мы начали встречаться, спустя пару лет поженились, а уже в Минске у нас родился Игорек.
— Решающим аргументом в пользу вашего с ним переезда из Львова, где его боготворили, стало обещание руководства белорусского оперного театра специально для Бабия поставить «Отелло»?
— Абсолютно верно, хотя Зиновий озвучил это условие полушутя во время гастролей в Минске. Однако в театре к нему отнеслись серьезно. Руководство республики дало карт-бланш на приглашение в столицу одного из лучших теноров Союза, и великая опера Верди с его участием была поставлена в Минске.
— Почему этого не могли сделать в одной из двух культурных столиц России, где финансирование было не хуже?
— Московский и ленинградский театры имели меньше творческой свободы, артисты были «крепостными», которых пару раз в год вывозили всем составом на гастроли за границу по обмену, а в остальное время никуда не отпускали. Еще там постоянно ставили спектакли, посвященные какому-нибудь «-летию», или оперы советских композиторов вроде «Судьба человека». А Зиновий Иосифович сам много и успешно гастролировал, подобная обязаловка и эксперименты его не вдохновляли. С другой стороны, Верди написал «Отелло» в уже довольно преклонном возрасте. Это, безусловно, вершина оперного искусства и лирической музыки, спектакль, сложный технически и требующий наличия у исполнителей главных партий в равной степени шикарного голоса и актерского мастерства. Тем и другим природа щедро одарила Бабия, хотя за его талантом стоял и колоссальный труд. Премьера «Отелло» в Минске имела невероятный успех, послушать оперу приезжали знатоки и ценители из разных концов Союза.
Козловский назвал национальным достоянием
— Его ведь называли советским Карузо?
— Почему-то никому не приходит в голову величать Германа Титова вторым Гагариным. У каждого, кто оставил свой след в искусстве, есть имя собственное, под которым его знают и уважают. Мир оперы очень замкнут, это не массовая культура. Если бы Зиновия Иосифовича направили стажироваться, скажем, в Италию, не исключено, что он перепел бы и Карузо, считавшегося у нас корифеем. Иван Семенович Козловский, не очень щедрый на похвалу, первым сказал и не раз повторял, что этот самородок из Прикарпатья со своим уникальным голосом является национальным достоянием Советского Союза, и принимал участие в его судьбе.
— И самородку спустя несколько месяцев после переезда в Белоруссию присваивают звание сначала заслуженного, а следом народного артиста БССР. Это было своего рода авансом или признанием незаурядности дарования нового солиста белорусского Большого театра?
— Второе, несомненно. В 1963 году театр привез на гастроли в Москву «Отелло», «Орестею» Танеева, другие знаменитые спектакли, словом, репертуар, которого в Союзе ни у кого больше не было. Они просто потрясли ценителей оперы, причем главные мужские теноровые партии исполнял Бабий. Вполне закономерно, что в следующем году театр получил звание «академический», а один из лучших теноров страны стал народным артистом республики. Кстати, только 6 оперных певцов в Союзе, и он в том числе, имели высшую тарифную ставку. Когда его не стало, я поехала по делам в Москву в Министерство культуры. У них Зиновий Бабий по документам проходил как народный артист СССР, сохранились афиши и пластинки, где черным по белому напечатано то же самое. Как получилось, что «союзное» звание до него не дошло, для нас осталось загадкой. Подозреваем, не обошлось без мелких завистников. А вообще, талант Бабия очень ценили руководители республики, начиная с Кирилла Трофимовича Мазурова и Василия Ивановича Козлова и включая Петра Мироновича Машерова. Сам же Зиновий Иосифович все время говорил, что лучше иметь имя, чем звание.
— Его знаменитый сольный концерт в зале имени П. И. Чайковского, когда 2,5 тысячи билетов были проданы за несколько часов, проходил в том же 1963-м?
— Он не раз выступал в Белокаменной. Но тот первый концерт был первым и действительно стал триумфальным. О нем написал журнал «Советский Союз», а Муслим Магомаев в своей книге воспоминаний признался, что после выступления «уникального белорусского тенора» его обуял страх, которого он больше не испытывал: как после такого успеха петь ему самому?
Приглашение «Ла Скала» и дуэт с Хрущевым
— А что была за история с приглашением вашего мужа в театр «Ла Скала»?
— В 1964 году он снова выступал с сольными концертами в Москве, где в то же время гастролировал миланской театр «Ла Скала», руководство которого пригласило его вместе с ними отправиться в Испанию и Португалию и спеть в операх Верди «Аида», «Трубадур» и «Риголетто». Однако Бабия не отпустили, найдя какую-то причину для отвода глаз.
— Но он ведь не считался невыездным?
— В том-то и парадокс. Зиновий Иосифович очень много гастролировал, объехал, наверное, пол-Европы, свободно выезжал в капстраны, бывал в Америке и Канаде. Однажды его послали на 60 дней во Францию. Но когда дело доходило до контракта со всемирно известным театром, например «Ла Скала», «Опера Гарнье», «Ковент Гарден», нью-йоркским «Метрополитен-опера», где ему предлагали роскошные условия даже без прослушивания, кто-то, наверное, думал: а вдруг останется? Бабию присылали приглашения, а он даже не знал об этом, всё решали без него. И если куда-то отправляли, хоть в Польшу, то исключительно без супруги.
— При этом власти его уважали и ценили?
— Очень! Как-то раз Петр Машеров, вернувшись из Владивостока, где Зиновий Иосифович побывал до него с гастролями, сказал ему: мол, видел над дорогами растяжки с его именем, и на него повеяло чем-то родным… С Хрущевым Бабий не то чтобы дружил, но отношения были чуть ли не приятельские, в определенном смысле, разумеется. Однажды театр находился в Москве на гастролях, а после их окончания в Кремле организовали правительственный прием, банкет проходил в нескольких залах. В самом верхнем — партийная верхушка, политбюро с Хрущевым и Брежнев. Пригласили туда и Зиновия Бабия, но без супруги, ей, дескать, нужно идти в другой зал. Зиновий Иосифович на это спокойно ответил, мол, если Никита Сергеевич не хочет видеть его жену, то и он не хочет видеть его. Буквально через 10 минут прибежал какой-то порученец и сказал: велели, пусть приходит хоть с бабушкой.
— В чувстве юмора тогдашнему лидеру страны не откажешь.
— Конечно. Это был мой первый прием такого уровня, я, конечно же, волновалась. Сидим за столом, перекусываем, и вдруг Никита Сергеевич обращается к нему: «Ну что, Зиновий, споем?» — «Нет, спасибо. Я отработал и есть хочу». Тот ему добродушно: «Ну ешь, ешь». Еще раз спрашивает — муж опять не готов. А потом Хрущев подошел к нему, положил руку на плечо: «Теперь готов?» — «Теперь — да!» И спел, хорошо спел, а Никита Сергеевич, мне кажется, подтягивал, украинские песни оба знали и очень любили.
«Рениш» из Ташкента и гречка для Соловьяненко
— Тепло относился к мужу и первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Шараф Рашидов, — продолжает супруга артиста. — Во время землетрясения в 1966 году Зиновий гастролировал в Ташкенте и я смогла поехать с ним. Муж успел спеть один раз, когда в гостинице нам сообщили, что город трясет и нужно выбираться отсюда поскорее. Но он ответил: не может так поступить с публикой, раскупившей билеты на все концерты, и оставшихся два выступления не отменит. Представьте: когда мы вошли в зал, тот был битком набит, никто не сдал билетов. Рашидов его потом очень благодарил, добрые отношения они поддерживали всю жизнь, Зиновий часто приезжал туда с гастролями. Нам даже немецкое пианино «Рениш» помогли купить и привезти из Ташкента.
— В репертуаре Зиновия Бабия помимо оперных партий было много неаполитанских песен?
— Восемь сольных программ. Зиновий Иосифович их очень любил и исполнял проникновенно, причем на итальянском, как и практически все партии в операх Верди и Пуччини, за это его частенько и жестко критиковали. Но он парировал, что должен петь на языке оригинала, такова общемировая практика. А Анатолий Соловьяненко сказал так: пока жива опера, будет живо это имя.
— Они дружили с Соловьяненко?
— Это были, наверное, два самых активно гастролирующих классических певца в Союзе. А Соловьяненко, первый раз приехав в Минск, пришел в восхищение: здесь просто рай земной, в магазинах любые продукты есть! Мы потом с ним на пару ходили, покупали гречку и отправляли его семье в Киев. Анатолий при такой известности мог бы наверняка и сам по блату доставать, но тоже был человеком очень скромным, предпочитал отстоять в очереди.
— А вам Зиновий Иосифович что-нибудь привозил из-за границы?
— За свои выступления он получал на руки мизерную часть того, что зарабатывал, всё остальное забирало государство. Единственный раз западные немцы сделали о нем передачу и заплатили такие деньги, что муж не знал, куда их девать. Но не отдал ни марки. Осточертело, наверное, глазеть за границей на витрины магазинов, не имея возможности что-либо купить, и привез домой красивый чайный сервиз, что-то еще, уже не помню, мне и сыну. Но в нашей семье никогда не было культа вещей, главное — мы любили друг друга.
— Вообще, папу любили все: от коллег по творческому цеху, солистов и хора, до гримерш и осветителей, — подхватывает Игорь Зиновьевич. — Он был не только великим певцом, но и искренним, открытым человеком, много помогал людям, никогда не был чванливым, завистливым, не страдал звездностью. Может показаться, что мы рисуем идиллическую картинку. Но для нас его трагический и ранний, в 49 лет, уход из жизни после тяжелой болезни стал невосполнимой потерей. Папы нет 34 года, и всё это ерунда, что боль притупляется, а время лечит. Ничего оно не лечит. Но осталась память, о нем пишут, снимают телепередачи, на доме, где мы жили, висит мемориальная доска, в Украине скоро откроют посвященный ему музей. И он всегда с нами, мы чувствуем это.
Вместо эпилога
Выпускница Львовского университета Стелла Бабий всю жизнь посвятила знаменитому мужу, обеспечивая ему надежный тыл и домашний уют. Игорь Зиновьевич, обладая сильным драматическим тенором, подавал большие надежды на оперных подмостках, но тяжело заболел и вынужден был расстаться со своей мечтой. Зиновий Бабий похоронен в Минске на кладбище «Восточное». Несколько лет назад надмогильный монумент единственного исполнителя, выступавшего на всех оперных сценах Советского Союза, безжалостно изувечили вандалы. Виновных не нашли, памятник не восстановили.
Автор: Владимир Писарев