Меня разбудила тишина. Я такой и не слышал никогда, не чувствовал. Она оглушала и сводила с ума. От кровати до окна два метра. Семьдесят лет назад я преодолел бы их одним прыжком. Сейчас же это расстояние кажется мне невероятно большим. Длиною в жизнь. Как если бы все шаги, пройденные за долгие годы моей жизни соединить в один. Сколько бы их там набралось? Миллионы? Наверное, достаточно для того, чтобы обойти ими земной шар. Вдоль и поперек. И даже осталось бы немного.
Два метра. Окно слишком большое для моей комнатки. Практически занимает всю площадь стены. Створки распахнуты настежь и зафиксированы, так чтобы случайный порыв ветра не захлопнул их. Но сегодня в этом нет необходимости - за окном полный штиль. Обычно в это время с улицы в мою спальню врывалась жизнь. Чьи-то голоса, отрывки разговоров, заглушенные ревом автомобилей, щебетание случайно залетевшей на оконную раму пташки, клубы пыли, оседавшей толстым слоем на стекле. Моя сиделка каждый вечер мыла окна. Не меньше часа. Меня это раздражало, но я отчаянно старался не превратиться в брюзгливого старика, а потому молчал. Наблюдал за ее медленными движениями, за руками ее, окунавшими тряпку в мыльный раствор, потом выжимавшими ее, так, словно и не тряпка это была, а нечто совершенно особенное и хрупкое. Я не понимал такой медлительности. Сколько раз мне хотелось крикнуть, да убирайся ты к черту со своим раствором с резким неприятным запахом ароматизированной хлорки, да вымой ты эти окна где-нибудь в другом месте. Где-нибудь, где это никого не будет раздражать. Сотни, десятки сотен раз, эти слова застревали у меня в глотке и я смиренно дожидался, когда она, наконец, закончит свою работу и, пожелав мне доброй ночи, скроется за дверью.
В этот вечер я ей точно не позволю мыть окна. Машин за окном не слышно. Строительные работы в доме напротив не ведутся. Ветра нет. А значит, они так и останутся чистыми. Что же там такого произошло? С какого черта все словно умерло, застыло? На часах девять. В это время сиделка обычно меняет меня и приносит завтрак. Я прислушался. За дверью тоже тишина. Ни ее медленных, но грузных шагов, ни суетливого дребезжания стиральной машинки, приставленной вплотную к моей стене с другой стороны. Ничего. До двери три метра. Я точно помню метраж каждой комнаты в этом доме. Я ведь сам его строил. Коридор второго этажа, десять метров в длину. Какое-то непреодолимое расстояние. О чем я думал тогда, когда строил его? Неужели я не думал, что и мне когда-нибудь будет девяносто? Хотя чего уж там, я всегда считал, что до этой цифры не доживу. Восемьдесят еще куда ни шло. Но девяносто - какая-то фантастика.
Я вообще никогда не ошибался. Первые свои деньги сколотил на конных бегах. Всегда, черт подери, всегда ставил на победителя. Никаких алгоритмов особых не использовал, никаких математических просчетов, просто не ошибался. А сегодня мне исполняется девяносто. Мой первый промах. Дочь обещала торжественный ужин. Хотя какое уж торжество в этой каморке. Конечно, я ждал цветов или сюрприза какого-нибудь на завтрак. Но не случалось ничего, кроме тишины. Еще семьдесят лет назад, я бы за долю секунды оказался у двери, пролетел бы вихрем по коридору, скатился бы на перилах вниз, на первый этаж, в гостиную, плюхнулся бы на диван, который привез из Стамбула - громоздкий, старинный, ужасно экзотичный и совершенно неудобный и крикнул бы на весь дом - «ну вы где?». Сейчас говорить я могу с трудом. Какой уж там крик.
Черт подери, почему же так тихо?
Я зажмурился. И это короткое, секундное действие, казалось, тянулось бесконечно. Когда я вновь открыл глаза, то увидел дочь. Она стояла у моей кровати с маленьким шоколадным тортиком в руках - моим любимым. У нее дрожал подбородок, а в глазах стояли слезы. Она поставила торт на прикроватную тумбочку и медленно присела но кровати. Потом ее губы коснулись моего лба, но я ничего не почувствовал. Я постарался что-то сказать ей, но и из этого ни черта не вышло.
Когда в комнате появились незнакомые мне люди и упаковали меня в плотный непрозрачный мешок, я понял, что угадал и с возрастом. А жаль.
(c) написано Лорой Силин.