Любое путешествие – это не просто сели-поехали-приехали-посмотрели-вернулись. Нет. Это еще и цепочка предшествующих ассоциаций и событий. Так и в тот раз. Прежде, чем оказаться в Белоруссии, мы сходили... на бал к Воланду. А после еще перечитали Пушкина. Перед ночью в Катынском лесу...
Моя Белоруссия началась в Москве. Которую к тому времени я не видел уже десять лет. Десять. Ровно. Но на самом деле все еще безнадежнее и глубже. Воланд. Булгаков. Ростов-на-Дону. Бабель. «Конармия». «Красная звезда». Вот такая странная цепочка.
Я служил в армии, как раз в Ростове-на-Дону. В газете. Повезло. Причем – в старейшей газете Вооруженных сил страны – «Военном вестнике Юга России». Рожденной когда-то давно-давно, во времена Гражданской войны. Из типографии, захваченной красной конницей у отступающих белогвардейцев.
По редакционной легенде на заре становления в ней печатался сам Бабель. Мол, его знаменитая после «Конармия» и выросла из дневниковых заметок, публиковавшихся в том числе и в «Красном кавалеристе». Так ли нет – не знаю, изысканий не проводил. А коллегам просто верил. Как некоторые из них верили, что Исаак Эммануилович был одно время чуть ли не редактором. Но это вряд ли.
ПРИ ЧЕМ ТУТ МАСТЕР
Другой большой русский писатель – Михаил Шолохов, живший не так далеко от редакции в станице Вешенская, с газетой тоже был в теплых отношениях. Чему уже не нужно было просто верить, тому были свидетельства. Письменные. Собственноручные автографы Михаила Александровича на его же книгах, подаренных библиотеке «Военного вестника». Видел сам. Держал в руках. Поскольку библиотека на время затяжного ремонта, совпавшего по срокам с моей службой, по решению ее куратора поселилась у меня в комнате. Временно.
А Булгаков? – спросите. Нет-нет, Михаил Афанасьевич на страницах «Вестника» не отметился, в Конармии № 1 не скакал, бойцов-красноармейцев морфием не пользовал… Тут виноват исключительно Юра. Бородин. Тогда – летёха, младше меня по званию на одну звездочку, теперь – полковник (последнее, что о нем слышал, хотя не удивлюсь, если уже и генерал), военный корреспондент центральной «Красной звезды». Сейчас не знаю, но тогда лейтенант Бородин очень любил Булгакова. Точнее – «Мастера и Маргариту».
Кто не любил. Это 1990-е. Время «подснежников». Нарушения запретов. Пост-перестроечной анархии. Хотя мне всегда больше нравился «Театральный роман». Или «Белая гвардия». А Юра перечитывал и перечитывал «ММ». Чем тоже удивлял, мне казалось – зачем? Я все неплохо помнил с первого раза. Но он уверял, что книга настолько многослойная, что каждый раз открывает ему что-то новое и новое…
Я не особо верил, хотя Юра был, конечно, умницей. А потом… Потом это оказалось заразным. Я про перечитывание. Уже не в Ростове-на-Дону, уже без погон на плечах, я тоже стал делать это. Каждую осень. Несколько лет кряду. Это превратилось в своего рода осенний ритуал. И повторялось раза четыре, если не пять. Вообще «Мастер и Маргарита» в жизни моих друзей – это тема для отдельного эссе. Не этого. Не бойтесь. Заканчиваю.
Так вот, в последний, скорее все же в пятый, не четвертый, раз, до конца я не добрался. Все кончилось балом у сатаны. Дотянул до него и понял: все, больше ничего мне в этой книге не открывается, все открылось. И закрыл. И «ММ», и Михаила Афанасьевича, к тому времени полностью проштудированного.
И вот. Черт знает сколько лет спустя. Я в Москве, забытой на десятилетие, по дороге вообще-то в Белоруссию, ставшую отдельным государством, торможу в… квартире №50. Той самой, нехорошей, ставшей вдруг – в романе – необъятной и вместившей всех-всех несметных гостей Воланда. Если верить Булгакову.
Проверим? – по обыкновению, по-своему, по-Воробчуковски неподражаемо-неповторимо хитро щурясь, предлагает-приглашает Сергей Анатольевич. Он-то меня сюда и заманил. Обещая Беларусь – к Воланду. И не только.
То есть – ему благодаря – я в некотором смысле продолжил прерванное чтение, причем с того самого места, где остановился. С бала.
ПРО ЧКАЛОВА, ЗЕРКАЛА И ЛЕСТНИЦУ
Воробчуков – тоже поклонник таланта экс-молодого-врача из Киева. Любит и помнит все – от «Записок на манжетах» до «Жизни господина де Мольера». Плюс, как это свойственно, пожалуй, немногим, но ему – точно – свободно «плавает» в биографии писателя. До тонкостей.
В частности, напомню, в процессе первой экспедиции «Русского следопыта», то есть следуя по следам адмирала Невельского, Воробчуков, выполняя просьбу музейщиков из городка, где родился летчик Валерий Чкалов, искал – и нашел – в Питере дом, где их герой-земляк какое-то время проживал. Сфотографировал и отправил в музей мемориальную доску, на этом доме установленную. А дом – оказалось – стоит на улице имени советского писателя, ставшего прототипом критика Латунского из помянутого выше «Театрального романа» Булгакова. Такое вот кольцо.
Добавьте мое – Бабелевско-Ростовско-Бородинское…
И поймете – не судьба нам была «промахнуться» мимо нехорошей квартиры, случайно-намеренно оказавшись в Москве.
Кстати, 10-летний перерыв в наших отношениях изменил ее не особо. Да, гранит на мостовых вместо асфальта. Да, чище и вообще – накрашенней. Да, еще более суетная и… холодная – ноябрь все-таки. Но в целом… всё ведь на своих местах. Новый Арбат, Маяковский, Садовое кольцо, Театр Сатиры. Даже Мавзолей. На замусоренной какими-то остатками каких-то конструкций Красной площади. И – собор Василия Блаженного. Одно из моих – детских еще – потрясений.
Здесь мы и встретились с Воробчуковым. Прям у лобного места. К Владимиру Ильичу в гости… опять не заглянули. Тоже уже как будто по традиции – сколько был в столице, и все как-то мимо мавзолея. Нехорошо…
Да, а в нехорошей-то квартире… Довольно все казенно. Билетная касса, точнее столик, на входе, неожиданно демократичные цены «пропусков», экспозиция, рассеянная в комнатах бывшей коммуналки, ставшей совершенно нежилой, утратившей начисто и дух жилья, и вообще – всякий. Затоптано. Слишком. Хотя и намыто-накрашено. Как вся Москва. Детали интерьера не лишены смысла и… какого-то изящества даже. Задумка понятна. Но булгаковщинки, чертовщинки – …почти что ни следа.
Лишь два исключения.
Второе – зеркала. Их – в каждой комнате. И каждое – словно щель, словно взаправду ход в «не туда», в пространство Воланда-Коровьева-Бегемота. На бал. Засмотришься – и утонешь, провалишься, проникнешь… Особенно в дальних, тихих комнатах. Пустых. Словом, наедине с зеркалами здесь старайтесь все-таки не оставаться. Мало ли…
Да, а связь Булгакова с газетой «Военный вестник Юга России» все же есть – Киев. Оттуда родом и автор «Мастера и Маргариты», и… главред «ВВЮР» Сергей Тютюнник. Но главредом он стал позже, после моей «отставки», а тогда был как раз тем куратором редакционной библиотеки, что доверил мне ее на хранение.
Ну всё, поехали…
ДЖИГАРХАНЯН – БОРОДИНО. ТЕОРИЯ ФУР
Отсюда, от театра имени-и-под-управлением-его, Армена Джигарханяна, и совершился собственно старт. В Белоруссию. Здесь – на крыльце – была точка сборки. Нашей экспедиции № 2. Мы отправлялись в Белоруссию на четыре дня. Втроем. Съехавшись из разных уголков страны (и теперь – Москвы). Воробчуков. Застрельщик. Паникаров. Музейщик. И я. Как обычно – без определенного рода занятий.
Зачем-почему в Беларусь? Да по любви. Виной всему – любовь. Любовь Сергея Анатольевича Воробчукова к этой стране. Любовь длиною в… века. Не описался. За десятки и десятки посещений (и опять не описался) он изучил этот кусочек экс-великой страны, кажется, и в ширь, и вглубь, и в даль. Даль времен. И свои мнения, рассуждения, заключения может «проповедовать» часами. Но более всего ему нравится «дарить Беларусь» – привозить в нее своих друзей, знакомых, и – наблюдать: как им? Очаровала? Или – не произвела?
Воробчуков считает, что – в отличии от всех прочих осколков красной (а когда-то еще раньше – вполне себе белой) империи именно Беларусь пережила развал и – после – суверенитет – как-то мягче и… правильнее всех. Меньше других утратив. Больше других сохранив. Человечнее всех – в первую голову к собственному народонаселению – все обернув.
Мнение спорное. Дискуссионное. Но – он так считает. Имеет право. И… мы отправились смотреть. Не проверять его впечатление, зачем. Составлять своё.
Ровно в ночь. Она быстро обволакивала, буквально – падала. Мы выезжали из Москвы…
Воробчуков наивно полагал, что на ходу мы с Иваном Александровичем покемарим-отдохнем: ночь ведь. А он тем временем «ввезет» нас в иное государство. Но какое там! А поговорить?.. Он же сам – первый – пользуясь «невинностью» свежего слушателя – Паникарова – коротенько повторял основные излюбленные темы наших сахалинских еще дорожных разговоров. Имени адмирала Невельского. И в первую очередь – свою излюбленную «теорию дорог».
Суть проста. Поводом стали… фуры. Ездит Сергей Анатольевич много и давно. И с годами – заметил – этих дальнобойных агрегатов на дорогах становится больше и больше. Казалось бы, хорошо: выше трафик – значит, экономика развивается все активнее. Но… разве это так? – спрашивает как будто сам себя. – Да нет, не сказал бы.
– И – копни – а что возят-то те фуры? Да ширпотреб. Тряпки. Стиральный порошок. Помидоры-овощи. Помнишь, искали с тобою в Южно-Сахалинске местный лук. Обычный лук. Так откуда она там в основном?.. – Воробчуков делает паузу специально для Паникарова, тот ведь еще не в курсе. – Из Японии, Иван Александрович, ты представляешь?! На Сахалине лук что ли не растет? Не рос?
– Да не говори, Анатолич, – включается Иван Александрович, – помнишь у нас был, на Колыме, я тебе рассказывал про Эльген. Это недалеко от моего Ягодного. Так ведь там какой колхоз был! Пшеницу выращивали, картофель, свиноводство поставлено было, птица. Да что там, яки! Яки у них были, представь! Это на Колыме-то! Сельское хозяйство. И иди сейчас найди. Все с материка прём.
– О чем и речь, – Воробчукова будто оживляет, радует эта поддержка его давних мыслей, – прём. И в Магадан, и в Москву, и в Омск. Как будто на месте – нельзя. Что, помидоры в Подмосковье не растут? Или стиральный порошок в Омске сделать негде? А зачем делать-то, когда можно купить, да привезти. Дороги же – вот они – все лучше. Фур – все больше. Вози не хочу. Вот и выходит – не экономика развивается, не производство, а только – торговля.
– Ну, торговля, – как бы часть экономики, без нее куда, – провокационно вставляю я.
И ожидаемо «огребаю» и про спекуляцию, и про «не наши интересы», и про – читай выше – производство надо поднимать и выводить, а не нефть на конфеты и кофточки менять.
УТОПИЯ ИЗОЛЯЦИИ
Когда страсти улеглись, прошу Воробчукова вкратце повторить для Ивана Александровича то, что я для себя прозвал «утопией изоляции», прямо следующей из «теории фур».
– А, ты про это, – чуть ли не крякает Сергей Анатольевич. Удовлетворенно: речь о его любимом. – Все просто, Иван. Я предложил – в порядке эксперимента – дороги перекопать. Не везде. Вот, Михаил все носится со своим любимым Кормиловским районом (это у нас, под Омском) – так вот туда и перекопать. Чтобы район – изолировать. Чтобы никаких фур. Никакого снабжения луком и кофточками – ниоткуда. Чтобы – только сами. Связали кофточки – носите, тепло. Не связали – мерзните. Есть лук, хлеб, молоко своё – живы, сыты, нет, не произвели – зубы на полку. Как котят в воду: выплывайте. Вот это, я считаю, стимул. Вот это – суверенитет!
То ли шутит, то ли правду говорит – никогда не поймешь. Но суть этих теорий – всегда понятна, всегда ясна. Лучший стимул все обрести – как раз отсутствие всего. Нет воздуха – но дышать-то нужно. Нет воды, но пить-то – необходимо. А фуры, мол, – все это – хоть воздух, хоть воду – всегда привезут. А раз привезут, за что бороться? К чему сверхусилия? Сядь у дороги и жди.
– Вот и получается, Иван, – откровенно смеется свежеизобретенному парадоксу Воробчуков, – что хорошие дороги – это зло! Не нужны нам хорошие да ровные трассы. Нам бы колдобин побольше, выбоин, да пересеченки. Чтобы ни одна вот эта армия – а это же завоеватели новые, кто еще?! – не прошла, не сунулась даже сюда.
…Меж тем доехали до Бородино… Темно совсем. Просто провожаем глазами указатель и жалеем, что – не днем. Ни я, ни Иван Александрович на этом поле славы не были.
– Как считаешь, Михаил, выжила бы Кормиловка, если бы по-моему, если бы дороги все-таки перекопать? – продолжает Воробчуков.
– Радикально слишком, – отвечаю (как отвечал и на Сахалине), – и, боюсь, трудновыполнимо, не реально.
– Не реально, – соглашается Воробчуков, – а жаль. Я думаю, выжила бы. И пришла бы к процветанию. Причем во всем и очень быстро. Когда жрать нечего – волынку тянуть долго не будешь. И все там ваши кланы меж собой договорились бы, и люди бы сразу вспомнили – как землю обрабатывать и коров доить. За что я Белоруссию-то и люблю, – заключает совершенно неожиданно.
ЛУКОМОРЬЕ ПО АДАМУ СМИТУ
– Ну потому что они выжили, – отвечает Воробчуков на невысказанное удивление. – У них-то как раз дороги-то и перекопали. Не буквально, но по факту – как будто. Эффект тот же. Союз развалился, страна рухнула, и что в Белоруссии? Кроме зубров, тракторов и сельского хозяйства? Нефти нет, золота нет, что делать? Да ничего. Экономику строить. Отстраивать.
Легко сказать. Подумали мы. Но промолчали. Едем дальше.
– Легко сказать, – вслух озвучивает наши мысли Воробчуков. И, помолчав еще, продолжает: – Да в том-то и дело, что – легко, ничего сложного. Адам Смит все описал, экономические законы – они ведь просты. Выгода. Все, что ни делается, должно быть выгодно. Не обязательно буквально, барыжно, мол – я тебе это, а ты мне – денег, нет. Адам Смит он ведь наверное и не знал, что экономист великий, он просто наблюдал. За людьми. За их отношениями. И закономерности вывел из своих наблюдений. А они просты. Вы не читали?
Мы качаем головами: как-то не приходило в них (то есть в головы наши) такая простая мысль – прочесть хотя бы основополагающий труд столпа мировой экономики, который, как вот теперь оказывается, экономом-то не был.
– Ну Смита не читали, Пушкина-то должны. Он-то читал. Сейчас… – и далее Сергей Анатольевич сходу, почти в слово, цитирует (со своими ремарками)… «Евгения Онегина»: – Бранил Гомера, еще кого-то, не помню, зато – вот! – читал Адама Смита и был серьезный эконом, когда умел судить о том, как государство богатеет и чем живет, и почему не нужно золота ему (ну то есть и нефти, газа), когда простой продукт имеет… А простой продукт это что? Мебель, это хлеб печет, молоко, да? Вот простой продукт. Вот и экономика. Еще – хорошо бы – минус совершенно вся коррупция – и тогда остаются простые-обыкновенные-нормальные законы экономики в чистом виде. Выяснил спрос – наложил на свои возможности – произвел – продал – вложил в производство – богатеешь ты, платишь налоги – богатеет государство. Все просто. Как по Пушкину.
СОН В РУКУ
– Да чем им богатеть-то, Анатолич? – Иван Александрович, наконец, не выдерживает тишины очередной паузы. – Я в Белоруссии не был ни разу, ты знаешь, только все мечтал. Но все кто ни приедет, говорят: да бедненько у них.
– Иван, я вот ничего не буду говорить, ни в чем не буду убеждать, скоро сами все увидите. Ну не сегодня, ночью-то что увидишь, но утром уже будем на Немане. Я тоже слышал вот это – про «бедненько». И всегда не понимаю: а как успевают заключение-то такое заключить? Из чего? Что, крыши соломой крыты? Нет. Дороги в дырах? Нет, у нас куда дырявей. Грязь кругом? Да наоборот, сами увидите какая чистота. И поразитесь. А что тогда? «Мерседесы» и «Бентли» одна за одной по проспектам не носятся? Ну вот это – может быть, честно говоря, не присматривался. Но люди одеты не хуже, чем у нас, пьют-едят может быть даже и повкуснее, сами попробуете. Зарплаты да, скорее пониже, но зато и цены точно не выше. Увидите. Потом еще мне и расскажите, потому что у меня-то может глаз уже замылился, может, что-то не так уже видится.
– Сергей Анатольевич, – возвращаю я разговор к Смиту-Пушкину, – а что у нас «простой продукт» применительно к Белоруссии? Чем они отбивают отсутствие нефти-золота?
– Сельское хозяйство и промышленность, – моментально отвечает Воробчуков. – У них больше и нет ничего. Но вот что есть, это немногое, они используют максимально. Земля, мне кажется, у них в деле процентов на 90, буквально каждый клочочек. Белоруссия ведь совсем чуть побольше нашей с тобой Омской области. Но у нас – навскидку – земля используется ну может быть процентов на 30. Да и то если оценить как она используется, то выяснится, что на 20. Может чуть лучше, но не суть. Белорусы холят и лелеют каждый кусочек. Это заметно, мимо не проедешь.
Второе – промышленность. Которая в основном тоже вся вокруг села. Либо трактора-комбайны, либо переработка: молокозаводы, легкая промышленность. Ну вы же все знаете, что из Белоруссии в Россию везут, что мы любим покупать.
Ну а главное – люди. Как все будет работать, если работать некому. Или если никто не хочет работать. Вот – из последнего – слышали же, закон против тунеядства пытались внедрить.
– Но не внедрили, – вставляю я.
– И ладно, – соглашается Воробчуков, – значит, не сильно хотели. Может, главное было – сам посыл. А он в чем? В том, что все должны трудиться. Как Лукашенко заявлял своим же чиновникам, мол, если ваши жены не работают, то вы не только налог на тунеядство за них заплатите, но и потом на работу их погоните. То есть налог – не самоцель. Да и вообще это так, пример, крайность. И без него есть вполне наглядные вещи. И начнется все с границы, с таможни. Увидите – ее просто… нет! Никто вас на въезде в Белоруссию останавливать-шерстить-проверять не станет. А вот обратно, когда домой – тут по полной.
– Белорусы? Или уже на нашей стороне? – уточняю.
– Наши, наши, – «успокаивает» Воробчуков. – А с белорусской стороны километра за два-три до границы просто будочка стоит, в ней – гаишник и компьютер. Подъезжаешь – камера считывает твои номера, компьютер выдает: за время пребывания в республике этот гражданин совершил такие-то и такие-то нарушения местных ПДД, с него причитается столько-то. Тогда останавливают, платишь по квитанции – и до свиданья, вся таможня. А если не нарушил ничего, повезло, то и вовсе не остановят.
Мы вообще много успеем поездить. И замечайте – гаишник на дороге – это такая будет редкость. Может даже вообще ни разу не встретим, я не преувеличиваю. В Белоруссии аисты чаще встречаются, чем гаишники, – смеется Воробчуков. – Зато камеры – повсеместно. И не муляжи, как у нас, все работает, все в единую систему завязано и тоже несет свой доход в казну. А истоки, причины – все те же: все и всё должно работать. Зачем молодых-здоровых с этим палочками полосатыми на дорогах держать? Из реальной экономики рабочие руки выдергивать? Нет. Пусть трудятся… По-настоящему, а не с палочками.
Воробчуков оглядывается на нас. Мы, под завязку загруженные законами Адама, строфами Онегина, тракторами и гаишниками, кемарим, временами стекая в креслах… Ночь. Совсем ночь.
– Да, мужики, а вам-то лучше бы поспать, – говорит он.
У нас будет еще много интересного. Подписывайтесь на канал Русский следопыт, ставьте лайки