Надо ли «входить в положение», если соседи – хорошие люди, но отвратительные сожители по дому?
Мне сегодня – к третьему уроку. Но в семь утра, когда за окном в средней полосе ещё даже собаку на ноябрьской дороге не видно, наверху, прямо над головой, отчётливо раздаётся жестяной баритон:
– Ты баран или только прикидываешься? Будешь бараном – остригут! Возьмут за хрип и остригут! Сынок, сейчас такая жизнь, иди и оглядывайся, чтобы сзади не пристроились. Кто, кто... Кому надо, тот и пристроится. Собирайся, в школу опоздаешь!
Чтоб ты сдох, по привычке думаю я. Только начинаю засыпать, врывается голос снизу. Такой же металлический:
– Как показали участники данного инцидента, поводом для неприязненных отношений...
Вашу мать, мысленно говорю я в пространство. Мать вашу.
Сверху у нас живёт очень милая семья Шурика, бригадира железнодорожного транспорта. Он катается, сука, бесплатно по большой стране и дома бывает нечасто. Всю любовь и нерастраченную отцовскую мудрость успевает за короткое время побывки вывалить на головы детей – сына и дочери. Это ангелы во плоти, а не дети. Другие давно бы выкинули объединёнными усилиями этого жестяного оратора из окна двенадцатого этажа. Покатался – пусть полетает...
Снизу живёт семья пенсионеров. Милые люди, но с врождённой тугоухостью. Супруги глухи, как пеньки на опушке берёзового леса. У них дома три телевизора – по телеку в каждой комнате и на кухне. С раннего утра пенсионеры носятся по квартире и, чтобы не терять нить повествования, включают один и тот же канал новостей на полную катушку.
Когда мы все переехали в наш новый дом, и я оценил степень звукоизоляции межэтажных перекрытий, то попытался призвать соседей к жизни по уму и по совести.
– Ничего с собой поделать не могу, – сказал сосед сверху. – Я бывший прапорщик, у меня громкий командный голос. А детям надо внушать. Ты же учитель, сам понимаешь. Войди в положение и радуйся, что я не каждый день дома...
– Мы вас понимаем, – сказали соседи снизу. – Но и вы войдите в наше положение. Мы же фактические инвалиды по слуху. Тем более – ветераны труда, имеем льготы. Радуйтесь, что слушаем только новости, а не ток-шоу, где все кричат.
– А не могли бы вы слушать новости попозже? Или вообще их с утра не слушать?
– Не слушать новости? – соседи переглянулись. – Как можно не слушать новости? Вдруг что-нибудь случилось?
Невозможно объяснить этим берёзовым пенькам, что если что-то случилось – их не коснётся. А если всем придёт одна большая жопа – они об этом по телеку не услышат.
У меня мечта. Шурик простужается в своем бригадирском вагоне на железнодорожных сквозняках до такой степени, что теряет, сука, командный голос. Или у него стремительно взрослеют дети и уходят из дому. Правда, остаётся жена – угрюмая забитая женщина, на которую тоже можно вполне безнаказанно орать, не боясь огрести люлей. Значит, только великая уравнительница с косой сможет заткнуть эту баритональную прямую кишку.
А пенсионеры перестанут играть на телевизионных пультах, когда окончательно оглохнут и начнут читать речь диктора по губам. То есть мне в этом случае остаётся немного подождать – лет пять-десять. Если за это время не получится угодить в дурку.
И вот я думаю: какая архитектурно-строительная падла сэкономила на межэтажных перекрытиях? Ведь стены в доме – хоть стреляй, не слышно. А полы с потолком... Господа депутаты! Прошу не за себя, а за всех соотечественников: примите такой закон, чтобы каждый получал от жизни по трудам своим. Чтобы архитектор, козёл, жил в доме, построенном по его безголовому проекту. Чтобы обувщик, козёл, носил ботинки, которые он сострогал левой ногой на своей фабрике. Чтобы пекарь, козёл, жрал непропечённый хлеб, который он не пропёк. И так далее. Как говорит мой приятель дьякон Семиглотов, чем согрешил, тем и по лбу. Тогда всем на нашем скотном дворе будет хорошо. И даже замечательно.
Павел Морозов, преподаватель ОБЖ