Я родился на зоне. Моя мать сидела по 58-й статье в Воркуте — там я и родился в 48-м году. Тогда детей оставляли с матерью до 2 лет, потом отправляли в детдом. Когда мать вышла, она увезла меня против воли в Украину — замуж вышла. Я не хотел, спрятался от нее в лесу. Меня мужики нашли и к ней силком привели…
В 91-м году мне сфабриковали уголовное дело. Якобы я, находясь в Харцызске, совершил нападение на мужика… С этим человеком был сотрудник милиции — ни тот, ни другой меня не опознали. В итоге 16 января 91-го года я был арестован и летом я был осужден по статье 101 части 1 к 7 годам. И 16 января 98-го года я освободился. Потом я заболел, перенес инсульт. У меня правая сторона тела была парализована. Я ходил, но тяжело ходил – с палочкой.
10% бездомных потеряли жильё из-за психических заболеваний, заключения в тюрьме или несчастных случаев. Вы можете помочь им вернуться к нормальной жизни.
В 2004 году я приехал на могилу матери в Макеевке, поселок шахты, Калиново-Восточной… Я как раз освободился тогда. Полтора года у меня было за то, что я украл телефон. По 161-й статье я сидел — грабеж. Приехал, но не нашел могилу… Тогда я узнал, что Сашка, брат мой, дом продал. Он сейчас-то и сам сидит. Продал он этот дом без моего согласия. Я ему говорю: «Не продавай, будет беда». У того, кто дом купил, жена погибла: крыша обвалилась и крышей ее придавило. И потом дом продали — они видят, что там беда, проклятье какое-то.
В итоге начались смертельные случаи, еще 2 человека пострадали — плохая аура в этом доме.
Я же сам принимал участие в постройке этого дома. Бетон мешал, лес воровал. Раньше были в начале 60-х годов лесовозы. Паровозы такие ходили. Он притормаживает перед поселком. И вот за то время, пока поезд поселок проходит, начинаем скидывать бревна. И потом мы эти бревна тянем себе. Из них строим дома.
Когда узнал я, что продан дом, решил поехать в Славинскую область, в поселок Никольский. Пошел я в Никольском к одному должнику своему, думаю, возьму у него денег. Я его, будем говорить, хорошо выручил в тюрьме. Он мне дал 50 тысяч гривен. Я их в сумочку спортивную положил. И в связи с этим инсультом на вокзале не расслышал: думал на Харьков поехать, а сел в поезд в Россию. Там первый и второй пути: один поезд идет на Славинск, а другой — на Харьков. А когда они прибыли, пути поменялись. И так я сел на Славинский поезд, а не на Харьковский. Ко мне компостер подходит, спрашивает: «Билет будешь брать?». Я говорю: «Да, до Харькова». А он мне: «Какой Харьков? Мы в Славинск едем». Ну и приехал я в Славинск, а времени 2 часа ночи, и пошел я там в кафе: столы стоят на улице и зонты такие над ними… Август 2004 года… Я подхожу к бармену, он сонный, я ему говорю: пару шашлыков и стакан вина… А сзади ко мне подошли девки, лет по 16. И увидели, что у меня пачка денег… Говорят:
– Дядя, дай нам, мы из детдома, дай нам денег на шашлычок.
Я говорю:
– А чем вы занимаетесь?
– Ну а чем мы занимаемся? Проституцией…
– Так вы ж еще молодые!
– Ну а что, кушать хочется…
Ну я и дал им денег, а бармену сказал дать им шашлыков, если вино будут пить, то принести и вино. И включить в мой счет все. Я пошел, сел за столик, выпил вина… Эти девки:
–Можно, мы присядем?
– Ну, садитесь…
Ну и подлили мне клофелину. Я ж не видел: пошел еще за шашлыком. А я действие клофелина знаю: я когда был в Геленджике, меня там тоже напоили. Хорошо, у меня тогда собака была тренированная. Я упал, а она никого ко мне не подпускала. Деньги, документы – все осталось… Ну и вот, я чувствую, что я плыву … Думаю: «Ой, это, девки, отравили вы меня». И за угол дома завернул, думал, что сейчас вырублюсь. Я сориентировался, хотел в город уйти, но за кусты зашел и чувствую, все, падаю… Ну и слышу: «Он где-то здесь…» То есть они меня искали. Пришел в себя уже утром. Ни денег, ничего нет.
У меня всегда в носке 100 долларов на всякий пожарный случай. Смотрю: сто долларов на месте.
Решил я 100 долларов разменять. Зашел – какое-то учреждение. Там открыто, я захожу, спрашиваю: «Девочки, можно воды?». Одна мне говорят: «Подожди, сейчас посмотрю…». «А где банкомат, где доллары разменять?». Они мне показали. А это, оказалась, какая-то служба по работе с молодежью… Тут еще вторая женщина пришла, оставила свою сумку, сама ушла. Заходит парень молодой, цепляет сумку этой женщины. Я ему говорю: «Ты чего это сумку берешь?». «А это моя мать», – он говорит. Я в комнату заглянул, говорю: «Слушай, у тебя там сын заходил, а я пойду», а она говорит: «Ну ладно». Она мне еще показала, как до магазина дойти: «Вот так-так пойдешь, прямо на магазин „Альянс“ выйдешь». Ну и все. А там такое место – там, когда я уходил, было видно, как я шел, и что в руках у меня ничего не было…
Захожу в «Альянс» — магазин. Зал пустой, только дверь приоткрыта, и из этого подсобного помещения выглядывает женщина. И я ей говорю: «Дай мне бутылочку „Бон Аква“ – запить лекарство». И так нагибаюсь, и меня шатнуло. Я упал и не могу подняться. Я ей говорю: «Помоги мне!». А она мне говорит: «Слышь ты, бомжара!». И начала меня материть… матом, именно матом! А я на этой злости поднялся, достаю лекарство и достаю эти деньги, говорю ей: «На, сучка!». Она хватает у меня эти деньги, толкает меня, и я падаю навзничь и разбиваю себе голову в кровь. Я говорю: «Что ж ты делаешь?..» Вышла вторая продавщица, говорит: «Чего ты с ним?» Я ей говорю: «Она у меня деньги вырвала!» «Да не может быть!» А та в одной руке держала — быстро куда-то переложила. Идет к прилавку. Берет закольник — ну, которым лед долбают, и говорит: «Щас я ему дам „Бонакву“!» И несколько раз меня бьет по голове. У меня кровь пошла. Я ору: «Что ты делаешь?» И бегу из этого магазина. А эта вторая продавщица старается меня обратно в магазин затянуть, чтобы не видели снаружи, что у меня кровь идет. Это она потом уже на суде сказала… Я тогда-то не понимал ничего… Та, которая меня била, орет: «Он пьяный бомжара!» А вторая-то на меня смотрит – запаха-то нет же от меня… И вот они меня затянули, и я у нее вырвал этот закольник. А тут метрах в 50 шел мужик: вел за руку девочку маленькую. Как увидел, что у нас там заварушка, побежал к нам. Я уже вырвался от них, из магазина иду, и тут он подбегает навстречу. А я же не знаю, кто он, что он. И я ему левой рукой — правая-то у меня плохо работает — как дам закольником в живот. Ну у него кишки упали.
Чего он полез? Вел он эту девочку… Ну и вел бы ее дальше, чего полез? Видишь, человек в крови весь! Я же в таком состоянии — ударил и ударил… Он выжил, потом меня на суде защищал даже… А я же и не отрицал. И когда я с этими бабами дрался, если бы у меня была с собой сумка, так ее бы видели, или даже бы вырвали… А никто ж ничего не сказал, никто и слова не сказал. И когда я ушел от этого мужика, мужчина ехал на велосипеде — тоже любопытство его разобрало: что ж там происходит в магазине. А здесь я выхожу… У меня туман перед глазами. Я очертания вижу… еле иду. А он велосипедом мне дорогу перегородил. Я обойти его не могу никак… И ткнул его в печень… А он идет за мной и кричит: «Спасите, помогите!» Еще пытается на меня прыгнуть! А я еле иду! Я его еще раз по ушной раковине полоснул! Говорю ему: «Иди ты, за ради Бога, мне и так хватает!» «Да нет, ты будешь сидеть у меня!» А он бывший сотрудник ОМОНа или кто…. Я в подъезд зашел, думал, может, уйдет, а он не ушел… Держится за печень, все кричит: «Помогите, спасите!» Тут кто-то увидел нас с балкона, позвонили в милицию, я пытался перелезть через забор, но меня арестовали. Этого скорая забрала. В итоге получается в порядке следствия, что обвинили меня в разбое и краже. Кража сумочки и разбойное нападение. Якобы я зашел за прилавок и взял в кассе деньги. А в кассе денег не было — еще только открылся магазин. И две эти продавщицы показания давали противоположные: одна говорит, что в кассе деньги были, другая – что не было.
Согласно приказу обвинения я украл 68 гривен. А где конкретно были эти деньги — никто не говорит! Касса пустая была!
Короче, мне присудили так: я зашел в службу работы с молодежью, забрал сумку, и якобы они нашли сумку во дворе дома, где меня задержали. Понятых не было. На суде сумки не было. Я говорю: «Что вы комедию здесь ломаете? Где вы вообще нашли эту сумку? Что это за сумка? Стоимость ее какая?» И вроде как я украл деньги в магазине, а продавщицы эти меня пытались задержать. И за все это мне дали 11 лет.
Я писал в кассационный суд жалобу, но верховный суд Украины мне не давал разрешения на рассмотрение дела. В результате пришла бумага, что нет оснований для подачи в Верховный суд Украины для обжалования моего приговора.
Я за 11 лет последней отсидки поменял 5 колоний. Меня все время перекидывали, хотели от меня избавиться. За эти 11 лет я лет 7 просидел в больнице.
Меня в этой больнице хотели уничтожить. Хотели мне укол сделать иголкой человека, у которого ВИЧ. Сестра пришла, говорит: «Меня заставили, ты скажи, что я тебя уколола, а я не могу этого сделать»…
В итоге оформили мне 3-ю группу инвалидности и надпись «риск летального исхода высок» — так как сейчас военные действия происходят на Донбассе. А если снаряд в зону попадет — это же не игрушка! Они видят такое дело – и быстро всех начали сбагривать. И решили меня актировать. Но по 3 группе инвалидности не актируют, а у меня уже ¾ срока — УДО (условно-досрочное освобождение) подошло. И вот 28 апреля суд выносит решение освободить из-под стражи. Меня выпустили 6 числа после праздников. Ни денег, ни паспорта — ничего.
Домой приехал — дом разрушен. Я поспал там в нем, а потом начались дожди… Поехал я в Москву, чтобы пройти комиссию независимую медицинскую. В Харцызске я через мэра города сделал адресную справку — якобы я арендую жилье по такому-то адресу. И оттуда я в Москву поехал. С дальнобойщиком до Таганрога, а потом по тропинке до города… Оттуда в Ростов, там пошел в миграционную службу. 3 сентября сделали запрос, а они говорят: на тебя нет никаких данных, что ты, кто ты — непонятно.
В Москве я пошел в Генеральное консульство Украины. Я им говорю: «Помогите мне получить паспорт, я поеду на Украину, пока эти действия в ДНР военные, буду ждать». Они как на меня заорут: «Какой ДНР?!» И вот я от нервов там упал. Вызвали скорую помощь, а они уже направили меня в ЦСА «Люблино».
Ночевал я все это время в подъездах. Москвичи – они же странные. Идут, думают, что дверь в подъезд закрывается за ними, но она же закрывается сначала резко, а потом медленно на доводчике… А я в это время успеваю — раз, и подкладываю туда бумагу или что-то… И поднимаюсь на самый верхний этаж, расстилаю коробки и сплю. Холодно, конечно. Печень у меня дала осложнения.
Раньше по справке об освобождении давали паспорта. Сейчас же эта справка, мне сказали, недействительна. Здесь в России посольство Украины справку за документ не считает, и Россия не выпускает…
Я первый раз сел за любовь.
У меня была любовь — Л., а ее любил один… Р. Я ему говорю: «Зачем ты девку портишь?» Когда нас забрали менты, он и мои так называемые друзья все на меня свалили…
Друзей у меня нет! Не рви цветы — они завянут, не верь друзьям — они обманут!
Первая заповедь дипломата такая: «Если надо будет, будем улыбаться хоть черту». А первая заповедь следователя: «Веди себя неагрессивно, доброжелательно к преступнику, выпытай все, что у него внутри, а потом уже показывай свои когти».
Я сам по себе как волк-одиночка. Мне тяжело подойти к женщинам, разговаривать. Я всю жизнь — почти 45 лет — провел в тюрьме, я знаю, как с мужчинами разговаривать. Я на зоне, как рыба в воде. Я все знаю: кто на кого работает, вот, допустим, Иванов — продает такую-то дурь — у нее запах такой, Морозов — продает такую-то дурь, у нее запах такой. И я уже знаю: этот на этого опера работает, этот на этого. Кто «козел», а кто нет…
Бог — для меня понятие абстрактное, но высший мир — я знаю, что есть. И он мне помогает… Я, допустим, чувствую человека — вот тогда могу пойти на контакт. Если бы тебя я не чувствовал — я бы интервью сейчас не давал. А если бы я почувствовал, что он — мент, он бы меня не фотографировал сейчас.