Валерий Поляков более 20 лет прожил на Патриарших. В 1946 году родители принесли его из роддома у Никитских ворот в квартиру дома Наркомата путей сообщения на улице Алексея Толстого (теперь Спиридоновка). Всю юность он провел в переулках Патриарших, учился в местной школе, дружил с ребятами из коммуналок и генеральских квартир. Как выглядела жизнь района в послевоенные годы, что за «фишки» мальчишки собирали по местным крышам, как ловили рыбу в пруду и за что он благодарен своей школе на Малой Бронной — Валерий Поляков рассказал создателю блога «Патриаршие» Владимиру Степанченко.
Патриаршие — обычный район послевоенной Москвы
— «Патрики» — вы так называли этот район? Мне не очень нравится это название.
— Они назывались и так, но все-таки чаще я говорил — «Патриаршие», отбрасывая слово «пруды». «Пойти на Патриаршие», «Где был? На Патриарших», «Каток на Патриарших». Слово «Патрики» употреблялось, но, по-моему, даже реже, чем сейчас. Оно позже вошло в речь. Ну это тенденция такая — вместо «комментариев» говорят «комменты», вместо «зарегистрироваться» — «зарегаться» и т.д.
— Каток вы хорошо помните?
— Конечно. Каток был платным. Осенью по периметру пруд обносился двухметровым деревянным забором.
— Прямо глухим забором?
— Нет, типа штакетника, через него все было видно. Но перелезать боялись, потому что можно было попасть в милицию и схлопотать неприятности. На месте ресторана «Павильон» была раздевалка. Билет на каток стоил дешево, по-моему, для школьников после 1961 года 5 копеек. Такие деньги находились даже у тех, кто был относительно беден. А летом здесь была лодочная станция.
— Тоже платная?
— Да, лодка стоила 30 копеек в час. И я помню, что впервые в жизни я здесь неуклюже сел на весла, первый раз в жизни здесь карасика поймал. И на коньках я здесь в детстве катался.
— А какое самое яркое детское воспоминание, связанное с прудом?
— Было мне 15 лет, дело было 11 апреля. В школе был вечер встречи выпускников, уже теплый день, можно было ходить без пальто или курток. И вот вечером иду и зачем-то спустился к пруду. Лед от берегов отошел и образовались закраины - уже открывшаяся вода. А здесь жили тогда карпы, но рыбалка была запрещена. И эти карпы уже проснулись, выплывали подышать воздухом. Но они были полусонные, и я руками одного схватил. Принес домой, бабушка его поджарила. Я на следующий день пошел в магазин, купил багорный крючок, примотал его к длинной палке, сделал багор и в течение двух-трех дней ходил сюда добывать карпов. Это воспрещалось, но я был не самым законопослушным мальчиком (смеется).
— Сейчас в пруду тоже есть рыба — карпы и щуки. Летом можно увидеть, когда пруд просвечивается.
— Вот здесь всегда был спуск. И чтобы чистить каток, зимой на лёд спускался грузовик с ковшом.
— А раздевалку помните?
— Помещение было двухэтажным. Здесь была раздевалка для тех, кто пришел покататься. Была мастерская, где точили коньки, и был буфет. Вот в интернете пишут: «Какие там были пирожки!» Да самые заурядные там были пирожки, но вспомнить приятно (смеется). У меня тоски по хорошему прошлому нет и вроде бы никогда не было.
— Лебеди в то время были на пруду?
— Нет, лебеди позже здесь завелись, им домики начали строить. А чтобы утки здесь жили, тогда этого тоже вроде не было. Не знаю как объяснить.
— А эти желтые лавочки помните?
— Да, были такие же: фигурное чугунное литье и доски. Фонарей я не помню. Магазинов и кафе на первых этажах вокруг пруда не было, были квартиры. Помню, скатаешь снег в комок, дверь в подъезд приоткроешь и сверху кладешь. Человек выходит или выходит, открывает дверь - на него сверху падает снег. Развлекались по-разному, иногда и немного хулиганили (смеется). Дома у пруда выглядят так же. Потом в округе появились цековские дома. Это никого особо не тревожило и как разрушение старой Москвы не воспринималось. Это я про 60-е годы. Наоборот, многих радовало. К 10-му классу часть одноклассников перешла в другие школы — получили новые квартиры, часть продолжала ездить через всю Москву, чтобы остаться в своем классе. Так постепенно происходило расселение Патриарших в 60-е годы.
— Памятника Крылову же здесь не было?
— Нет, не было. Но мало кто знает, что на этом месте некоторое время простоял памятник Алексею Толстому. Его в рабочем порядке установили, потом почему-то не одобрили и перенесли в сквер напротив храма Большого Вознесения у Никитских ворот. Он там до сих пор стоит. Я хорошо помню, что памятник был пустотелый, бронзовый. Я забрался внутрь и в голове у Алексея Толстого нашел огромную такую линзу для широкопленочного увеличителя. Вот тогда я поживился! Кто-то видимо ее туда спрятал (смеется).
— А дети обсуждали политику?
— Когда был Карибский кризис, старшеклассники обсуждали: будет ядерная война или нет. В младших классах было не до политики, произошел XX съезд — ну, произошел, ну, вынесли Сталина из мавзолея — ну, вынесли.
— Что вас в детстве интересовало больше всего?
— Я был любознательным мальчиком. Мне дед выписывал журнал «Юный техник», я прочитал там статью «Огонь без спичек». Берешь марганцовку, насыпаешь ее конусом типа пирамидки и сверху капаешь глицерин. Образуется атомарный кислород, который выделяясь, вспыхивает пламенем. На Малой Бронной была аптека. Она еще с дореволюционных времен здесь. Глицерин и марганцовка стоили копейки. Возле Палашевского рынка (сейчас его уже нет) была палатка, где принимали пузырьки от одеколонов и духов. Но некоторые пузырьки не брали, например, рижские, и их тут же бросали в ящик. Я их собирал. Засыпаешь в пузырек через бумажный конус марганцовку, капаешь глицерин и закрываешь. И это все взрывается. Какая тут политика, когда можно делать гранаты (смеется)! Если зимой взрывать на снегу, то остается большой красный круг. Я это дело опробовал, изобрел. И на какое-то время среди местных мальчишек это стало поветрием. Вскоре пацанам марганцовку и глицерин продавать перестали.
— Разговоры взрослых про политику вы слышали?
— Да. Например, дома у моего деда Полякова висел портрет Сталина. Когда в 1956 году выяснилось, что был культ личности и злоупотребления, он портрет Сталина заменил на портрет Ленина. Бабушка по этому поводу говорила: «Ну что, Прохор, икону новую повесил? Вставай на колени и молись!» (смеется). Бабушка моя в бога не верила — по попам и по руководителям страны она своим острым языком ехидно прохаживалась. Но это уже при Хрущеве и позже.
— В вашем детстве район Патриарших был совершенно обычным московским районом?
— Ни про какого «Мастера и Маргариту» тогда слышно не было. Что это какой-то особенный район, тоже никто не говорил. Меня всегда интересовало, почему это пруды, если это только один пруд. Но прочитал я уже об этом намного позже. И про Козье болото узнал позже. Теперь уже знаю, почему Большой и Малый Козихинские переулки так названы и откуда взялся Трехпрудный переулок.
Дом на улице Алексея Толстого
— Ваш адрес не менялся?
— Тогда это была улица Алексея Толстого, и мой номер дома — 22/2.
— Он до сих пор в хорошем состоянии.
— Да, этот дом еще лет сто простоит, он был добротно построен в 30-х годах как ведомственный дом Народного комиссариата путей сообщения. Дом довольно большой, 12 подъездов, шесть этажей, подвал, который был в 50-х годах жилым, и башня девятиэтажная, в которая жила в то время Клавдия Шульженко.
— Она вот в этой башне прямо жила?
— Да, но на каком этаже, я не помню. Во время моего детства проходных дворов было мало. У каждого дома был свой двор, территория, огороженная забором. Иногда, чтобы попасть к себе домой коротким путем, я перелезал. Дворники мазали мазутом то место, где можно перелезть. То есть война небольшая шла. Мой дед был большим железнодорожным начальником и получил квартиру в этом доме в 1942 или 1943 году, когда его перевели работать из Красноярска в Москву. В вот интересный подвал. Что думаете здесь находилось?
— Мастерская?
— Холодно.
— Столовая?
— Еще холоднее. Котельная! 60 лет назад в Москве централизованного горячего водоснабжения почти не было, дома надо было отапливать. Сюда привозили уголь, затаскивали в подвал. И там работали кочегары, которые отапливали наш дом.
— Дворники тоже жили в подвалах?
— Да. Дворников того времени хорошо помню. Представьте себе вечер, Москва. 50-е годы, парадный вход. Стоят дворники с бляхами, в белых фартуках и приходит участковый проверять, вышли ли они на дежурство. Это уже в конце 50-х появились бригады содействия милиции, потом их переименовали в народные дружины. А в начале 50-х никаких бригад не было, а были дворники в белых фартуках, которые по вечерам ходили и помогали милиции поддерживать порядок. Какой-то серьезной уличной преступности здесь не было. Были в Москве районы, который считались преступными, например, Марьина Роща. Район Патриарших считался в целом безопасным. Ну что-то иногда случалось, конечно. Как-то меня мой одноклассник и приятель Вовка Матвейкин побил, но не жестоко. Он был крупнее и сильнее меня. Что не поделили, уже не помню. Чего не бывает? (Смеется).
— Бабушка всегда летом сажала цветы на балконе. Раньше на нашем доме водосточные трубы были не круглыми, а квадратными, и я по ним несколько раз залезал на свой четвертый этаж. В доме коммуналок почти не было, подвал был заселен, там жили в основном дворники. Потом у меня даже оказалась сотрудница, которая когда-то в детстве жила в подвале моего подъезда.
— А соседи дружили, общались, ходили в гости?
— Соседи общались, но какой-то тесной дружбы, как иногда в коммуналках, не было, и вражды тоже не было. Общались мало. Чтобы в гости пойти, такого не было. Чтобы соли попросить или денег занять, такое было. У нас была трехкомнатная квартира. По тем временам она казалась шикарной. Теперь я понимаю, что это крохотная квартира с кухней шесть квадратных метров и тремя комнатами, в которых было всего метров 38. Во дворе была детская площадка с детским грибочком, на который я мальчишкой залез и позировал. Одно из немногих моих детских фото.
— Все тогда так и было, подъезды эти же. Застекленных балконов раньше не было, это запрещалось. Тогда контроль был строже, взятки было труднее дать. Во дворе тогда было всегда много детей. Представить, что в субботний день, как сегодня, во дворе никакого нет, было сложно.
— А что помните из детства, связанное с вашей квартирой?
— Еще такое яркое воспоминание. Живу на четвертом этаже, дом во дворе еще не был надстроен, и из моего окна прямая линия на дом на площади Восстания. Эта высотка росла у меня на глазах: красные огоньки, подъемные краны. Это одно из первых моих детских воспоминаний - вырастающее постепенно высотное здание.
— Ваши одноклассники жили беднее вас?
— Самые худшие условия и в материальном, и в жилищном плане были у Вовки Матвейкина. Мама его работала уборщицей или няней в детском саду, жили они в квартире в полуразваленном домике на первом этаже, там было 5-6 комнат. В их комнате было метров пять квадратных. Он так живет, я живу в отдельной квартире с лифтом и ванной. За моим дедом персональная машина приезжает, а у Вовки отца нет. Вовка его, возможно, никогда не знал и не видел. Мы дружили, вместе ездили на рыбалку, играли в «очко» на деньги, ходили на каток. Имущественного расслоения в классе не было. Прямо по песне: «Все жили вровень, скромно так». Хотя кто-то в отдельной квартире, кто-то как Вовка Матвейкин, но в классе были все равны. Мой приятель и одноклассник Витька Романов, жил в комнате метров 12 - он, сестра, брат, мать, отец.
Это сейчас 20-летние пацаны и девчонки из богатых семей могут запросто разъезжать на собственных дорогих машинах или ходить в дорогие рестораны или ночные клубы. Раньше такого, вроде бы, не было.
— А дефицит с игрушками вы помните? Коньки, велосипеды? Это у вас было?
— Дефицит был, но не особенно напрягал. Одно из моих любимых развлечений — это колесо от детского велосипеда, из которого выбиты спицы. Сделав из толстой железной проволоки направляющую ручку, гоняешь это колесо по улице как можно дольше, пока оно не упадет. Для этого денег не надо! Дорогих игрушек не было. Имущественное неравенство было, но оно как-то в глаза не бросалось.
Школа 125 на Малой Бронной
Мы стоим возле особняка Шехтеля на Большой Садовой.
— Когда я был в младших и средних классах, в этом здании размещался детский дом.
— Обычный детский дом?
— После войны было много сирот, и многие более-менее подходящие здания использовали для детских домов. У нас в классе был парень Игорь Дворецкий из этого детского дома. Обыкновенный, ничем ни в хорошую, ни в плохую сторону не выделялся, средний по успеваемости.
— Он учился с вами в классе?
— Да, каждое утро приходил со всеми, а после занятий уходил сюда. Как-то тогда я особо этой темой не интересовался. Ну детский дом и детский дом. Сейчас мне это гораздо интереснее, поскольку моя старшая дочь свою жизнь посвящает устройству детей из детских домов в приемные семьи. Она возглавляет клуб приемных семей. У меня теперь четверо внуков из детских домов — это ее приемные дети. Я немного жалею, что тогда в детстве не уделял внимание своему однокласснику Игорю из детского дома. Помню только его внешне немного, и что, когда он учил как-то заданное стихотворение, он вместо слова вопреки, говорил вопрЕки.
— И после окончания школы вы с ним не виделись?
— Он раньше ушел из школы. По какой причине - не знаю. Это, пожалуй, единственный человек в младших классах, который жил относительно далеко от школы.
— А сколько у вас в классе было человек?
— 35-40.
— И вы учились все время в 125 школе на Малой Бронной?
— Нет. Весь 1-й класс я ходил в мужскую школу на Сущевском валу. Половину 2-го классу ходил уже в смешанную школу в Тихвинском переулке. Потом до середины 10-го класса учился в 125 школе. А затем ушел из школы, сдал экстерном экзамены и поступил на экономический факультет МГУ. Когда ушел из 10-го класса, я свои дни проводил обычно в окрестных библиотеках. Приходил в читальный зал, брал задачники и решал задачи. Очень хотел не в армию после школы попасть, а стать студентом.
— Вот эта моя №125 школа.
— Она перестраивалась или всегда так выглядела?
— Не всегда. Здесь был храм. Его в 1936 году разобрали на кирпичи и на месте храма построили школу. Видите там между первым и вторым этажом карниз? Я по этому карнизу прохаживался чуть ли не по всему периметру. По водосточной трубе залезал на этот карниз, то есть я был шкодливый молодой человек. Учился-то я хорошо, а вот из-за поведения хотели пару раз исключать. Как говорил преподаватель математики Полтинников: «Хорошая голова, да дураку дадена». Напротив школы - бывший Еврейский театр Соломона Михоэлса. Когда я в школе учился, здесь уже был Театр Сатиры. Потом он переехал в другое здание, а здесь теперь Театр на Малой Бронной.
— Расскажите, как вы попали в школу на Бронной.
— Раньше детей распределяли по школам, родители не выбирали.
— По месту жительства?
— Да, приходишь и тебя определяют. Что интересно, у нас практически весь класс был из нечетных домов по стороне Малой Бронной. И до Большого Пионерского, теперь это Большой Патриарший переулок. Вот по ту сторону — из домов в Ермолаевском переулке у нас уже никого не было.
— А детей много было в классе?
— О-о-о, детей было много. Смотрите что, сейчас Москва по численности населения жутко выросла, более чем в полтора. Но с перемещением жителей на окраины. Сейчас, полагаю, в центре внутри Садового кольца живет людей намного меньше, чем 60 лет назад.
— На самом деле это так и есть. В центре сейчас в детских садах группы по 20 человек, а на окраинах — по 30-35.
— У нас неподалеку одна от другой было две школы: №124 — в начале Большой Бронной около синагоги, тогда это был Дом народного творчества имени Крупской. №125 — напротив театра. Когда я школу закончил, оказалось, что детей на две школы не хватает, и тогда одну превратили в административное здание, №124 переехала в здание №125. Это были самые обычные местные школы, которые по крайней мере до 1961, вообще ничем не выделялись. В 1961 году (это был самый расцвет правления Никиты Сергеевича, он уже оппозиции не опасался в тот момент и проводил всякие смелые эксперименты) десятилетки были превращены в одиннадцатилетки, ввели в последние три года обязательное обучение профессии. Шефом нашей школы оказалось Телеграфное агентство Советского Союза.
— Нынешний ТАСС на Тверском бульваре?
— Да. Агентство сделало нам телетайпную мастерскую с кучей телетайпов. Там старшеклассников обучали слепой печати на клавиатуре. Я считаю, это полезная штука даже для современного человека. И была фотомастерская, где учили на фотографов широкого профиля. И когда у нас появилась фотомастерская, наша школа стала востребованной. Пришли несколько человек из других школ, которых родители, что называется, устраивали. Вот из генеральского дома на Садовой (примечание: Садовая-Кудринская, 28-30) пришел Сергей Штеменко, сын знаменитого генерала, и еще одна генеральская дочка Вера Лялина.
— А вашей школе преподавали известные фотографы ТАСС?
— Нет, был один-единственный фотограф, он был не корреспондент и не мастер, но в фотографии разбирался. Он вел и теорию, и практику.
— Помните своего классного руководителя?
- В младших классах, могу ошибаться с именем, по-моему, Евгения Донадзе. А потом, когда мы перешли в среднюю школу, в пятый класс, классной руководительницей стала преподавательница немецкого языка Суламифь Зиновьевна Буравская. Теперь я понимаю, что она была очень хорошая учительница! Она из интеллигентной семьи, муж ее, по-моему, был виолончелистом в Большом театре, жила она этажом выше Майи Плисецкой.
— В доме на Тверской?
— Да, в угловом доме в Мамоновском переулке. Наверное, немногие учителя приглашают учеников к себе домой. У нее была возможность, она не в коммуналке жила. Потом у нее сын уехал в Америку, она уехала к нему. Я общался c ней лет пять назад, она была в доме для престарелых. В свои без малого 90 лет в абсолютно ясном сознании. Естественно, американские дома престарелых — это не богадельни, это дома отдыха практически.
— Сейчас, наверное, свою школу по-другому воспринимаете?
— Я тогда не понимал, какая у меня была классная школа. Сейчас у меня трое дочерей, трое сыновей, много внуков. И со школами проблемы иногда возникают. Тут дочка написала пост в фейсбуке, что учительница слишком усердствует красным в тетрадке моей внучки Сони. У этого поста более тысячи лайков, много сотен репостов и комментариев. То есть тема хорошей школы родителей сейчас очень волнует. Я понимаю, что у меня была хорошая школа, которую бы я пожелал свои детям и внукам. Почему?
Первое — порядок. Никакого буллинга, никакой травли детей не было. Если бы это возникло, у учителей хватило бы воли и внимания это пресечь. Второе — очень неплохие предметники, хорошее уважительное отношение к детям. Я постоянно конфликтовал с учительницей по литературе Вероникой, но она была умницей, это я теперь понимаю! Она прекрасно проводила уроки — в рамках советской школьной программы давала простор для творчества, в 9-10 классе принесла в школу магнитофон, тогда это было редкостью, и устроила прослушивание Окуджавы. Историю вела Нина Петровна (я, правда, и тогда ее ценил). Казалось бы, советская школа, история, догматизм, но она учила нас не столько запоминать даты и имена, сколько стараться понять, почему получилось так, а не иначе, что всем этим двигало.
Бронная: как изменилась улица
— На ваш взгляд, Бронная сильно изменилась?
— Скорее нет, чем да.
— Правда?
— Принципиальных изменений нет. В моем детстве четвертого этажа у этого красного дома не было. Надстроили где-то в 90-х или 2000-х. Вот здесь всегда была булочная, и в ней работала продавщицей мама моего школьного товарища Кольки Швыкова. Жили они по соседству во дворе, в старом кирпичном доме. Сейчас эти ворота замурованы. Жили тесно. В нашем классе из 35-40 школьников поначалу только двое-трое жили с семьями в отдельных квартирах. Практически все жили в коммуналках, и многие с детства ходили в баню, потому что дома мыли только малышей. Колька Швыков жил на первом этаже, в одной комнате метров 20-25 и папа, мама, брат и бабушка, пять человек.
— И большинство так жили?
— Это обычное дело, но Швыковы жили очень интересно. Фотографией увлекались, кино снимали, приемники строили, мормышки сами паяли. Семья была интересная и дружная!
— На Бронной много было магазинов?
— Был овощной магазин. Меня часто в него посылали за картошкой, за другими овощами, редко за фруктами. И фруктов на прилавках меньше было, и жили скромнее.
Вот эти фотографии торговли были сделаны моим одноклассником Сашей Яковлевым из углового дома, который выходит на Патриарший пруд.
Здесь всегда какая-то торговля была — мороженое, квас, газированная вода. Приезжали грузовики с овощами, место бойкое.
На Бронной были продовольственный магазин, напротив булочная, овощной, молочный — это был центр сосредоточения местной торговли в районе Патриарших прудов.
— Здесь была почта и магазин с названием, которое, наверное, вам сейчас ничего не скажет, «ТЭЖЭ». Четыре буквы. Я уже взрослым стал, википедии тогда не было, и теперь я знаю, что это значит.
— Это как-то с техникой связано, нет?
— Это Трест эфиро-жировых эссенций. Продавали в магазине “ТЭЖЭ” разную парфюмерию и косметику. К 8 марта я бегал сюда какую-то пудру бабушкам купить, обозначиться подарком. Напротив (сейчас этот дом закрыт строительными лесами) жил мой одноклассник Димка Кац. В Москве тогда евреи составляли 3% от населения города. Выше, чем в целом по стране. Но в нашем классе процент евреев более высокий. У меня такое ощущение, что евреи на Бронной как-то кучковались.
Вот посмотрите — это место было популярно в дни праздничных салютов. Как вы думаете почему?
— Видно было хорошо?
— Да нет. Здесь дома кругом. Не догадаетесь. Тогда салюты стреляли обычными сигнальными ракетами, еще со времен войны. Что собой представляет ракета? Патрон и металлическая заглушка. И заглушки были разного цвета — зеленые, желтые, красные и белые. Чтобы в темноте солдат мог различать какую запускать, на каждой был свой рельеф. Красная, например, одна точка посредине, белая — три точки треугольником, то есть они на ощупь различались. Тогда салют был такой - просто на крыше домов размещали обычные ракетницы. И вот на крыше этого серого дома, где находится пробирный надзор, было традиционное место салютов. И дальше что происходит? Ракета стреляет, и металлическая заглушка отлетает.
— И дети бросаются собирать?
— На крыше салют, а внизу давка из желающих схватить эти фишки. Они использовались как местная валюта, на них играли в карты, в шахматы, в пристеночек или в догонялки.
— А салют тогда как часто давали?
— 1 Мая, 9 Мая и 7 ноября. Позже начали делать салют на 23 февраля. По-моему, весь список. Я ещё школьником, но уже когда стал постарше, обнаружил незакрытый выход на крышу большого желтого дома прямо на Патриарших, с него тоже запускали салюты. И на окрестных крышах столько набрал фишек, сколько до этого на земле никогда не набирал.
— И разбогатели?
— Разбогател вмиг! (смеется)
— А здесь всегда был пробирный надзор?
— Да. Это здание помню с младших классов. Почти напротив были построенные до революции рабочие казармы (общежития) и нельзя было пройти сквозь дворы. Мне, чтобы попасть в школу, надо было обходить. Здесь были дома с печками, сараи для хранения дров. И здесь по соседству на Малой Бронной был трехэтажный кирпичный домик, и я когда-то был здесь недолго прописан.
— Это не бывшие доходные дома?
— Нет, их строили как рабочие казармы.
— В этих домах жили ваши одноклассники?
— Да, здесь жил Андрей Мачин. И он меня тогда развел, купил, что называется. Он мне говорит: «Ты видишь, у нас дом длинный, я поднимаюсь на свой этаж, и чтобы далеко не идти, меня лифт везет к моей комнате».
— Вы поверили?
— В какой-то мере, да. Засомневался. И у меня не возникло мысли: «Андрюша, не неси пургу».
— А там где синагога сейчас, там был дом культуры?
— Да, это был Дом народного творчества имени Крупской.
— Там были секции и кружки?
— Там взрослые в основном занимались.
— Вот этот дом (Малая Бронная, 16) тоже особое место в моей жизни занимает. На самом деле в этих местах есть четыре дома, в которых я провел больше всего времени. Первый дом — я жил там с рождения и до 20 лет, пока не женился. Второй дом — школа, в которой я проучился со второго по десятый класс. Третий дом —здание рядом с театром на Малой Бронной, в котором находился оборонный НИИ, и я там проработал 15 лет. А четвертый дом — это вот была обычная жилая квартира, которая занимала этот угол. Когда мне было 22 года, я пошел служить в армию.
— Вы сами решили?
— После университета. Отказался от отсрочки, положенной мне как аспиранту, и стал офицером. Должность у меня в армии была младший научный сотрудник, служил я на Беговой в НИИ Генштаба. И вместе со мной в одном отделе работал старшим научным сотрудником полковник Моисей Львович Яновский. По возрасту он годился мне в отцы, у нас разница была 24 года. Он любил пройтись пешком, интеллигентный еврей, до войны закончил специальную артиллерийскую школу, тогда были такие школы с углубленным изучением математики. И жил он на Бронной. Я жил тогда на Каляевской (теперь — Долгоруковская). И мы с Моисеем шли пешком от Беговой, где служили в армии, и доходили до Малой Бронной. На Садовом прощались, я шел к Маяковке, к себе на Каляевскую, а Моисей шел сюда, на Малую Бронную, 16. У него была дочка Юля, на пять лет младше меня. Когда я пришел служить лейтенантом, Юля как раз поступила на первый курс университета, в котором я учился, на мой экономический факультет и нам мое отделение экономической кибернетики (смеется).
— Совпадение.
— Абсолютно не сговариваясь. И Моисей попросил прийти меня в университет, рассказать, как я учился, дать какие-то советы. Я, естественно, согласился, пришел. И потом мы с Юлей работали вместе и две книжки написали, когда она стал взрослой, — «Как получить хорошую работу в новой России» и «Пять шагов к достойной работе: Секреты кадрового агентства». К сожалению, жизнь у Юли оказалась короче моей. И несколько лет назад она ушла в мир иной.
Жизнь после Патриарших
— А с одноклассниками вы сейчас общаетесь?
— С немногими. Кого-то уже нет, со многими связи потеряны. Более полувека прошло. Рамзес Маркаров и Наташа Малахова жили в угловом доме. С Рамзесом мы встречались несколько лет назад, устроили посиделки, одна из одноклассниц прилетела из Калифорнии. Вообще она вроде бы обычно в Цюрихе постоянно живет, а в школьные годы жила прямо у Патриарших прудов в Малом Пионерском переулке. Тесно общаюсь со своим одноклассником Гришкой Альтмарком. Он жил рядом в одном доме со мной, в соседнем подъезде, мы с ним приятельствовали. Хотя он, пожалуй, не был в числе самых близких друзей, таких как Колька Швыков, Витька Романов и Вовка Матвейкин.
Но мы с Гришкой тоже много общались, папа у него был известный конструктор по мостам. К друг другу ходили в гости, и так до окончания 10 класса. Когда я ушел из школы, я в неё еще заглядывал часто, а потом когда поступил в университет — новые друзья, новая компания, и с тех пор разок может быть виделись. Шесть лет назад зашел в «Одноклассники», посмотреть, есть ли кто? Обнаружился один человек! (Смеется.) Гришка Альтмарк. Он теперь живет неподалеку от Иерусалима. Списались.
— Заново подружились?
— Жена надо мной смеялась вчера: «Вы теперь не разлей вода». Мы по 10-20 сообщений отправляем в неделю: и письма, и записочки, и фотографии. Недавно через Гришку возник контакт с Ильей Гарбузовым. Он учился в параллельном классе. Потом он и Наташа Федорова из нашего класса поженились и теперь живут в Детройте. Переписываемся, обмениваемся информацией. А неподалеку от Вашингтона живет Вера Златопольская, тоже из параллельного класса. В мае она прилетала в Москву, виделись.
— В этом доме жил мой одноклассник Дима Каждан, они жили в отдельной квартире впятером — папа, мама, дедушка, бабушка и он. У них было очень много книг, много почтовых марок, бильярд небольшой. И вот компания была — я, Дима Каждан и Игорь Чичуров. Вот на этом месте, где сейчас памятник Шолому-Алейхему, стоял небольшой двухэтажный домик, в котором жил Игорь.
И у каждого интересно сложилась судьба. Чичуров стал профессором нескольких университетов, главным византологом нашей страны. Папа Димы Каждана был в свое время одним из ведущих советских византологов, и Игорь стал его учеником. Дима Каждан перестал быть Димой. Он известный математик с мировым именем, перебрался в молодом возрасте в Америку и стал Давидом Кажданом, ортодоксальным последователем иудаистской религии. У меня младшая дочка математик, сейчас пишет диссертацию в Копенгагене, с удивлением спросила: «Каждан - твой одноклассник!?» Игоря Чичурова в 2008 году избили в подмосковной электричке, и он отошел в лучший мир. Давида Каждана два-три года назад сбила машина в Израиле, он стал инвалидом. У всех по-разному складывается.
А вот это здание рядом, в котором я проработал 15 лет. Я сделал по советским меркам довольно неплохую карьеру, в 27 лет возглавил отдел в оборонном НИИ. Это был головной институт оборонной промышленности, который занимался экономикой и автоматизацией управления в отрасли.
— Он был секретный, закрытый?
— Тогда да. У него был свой номер (почтовый ящик). При создании он назывался НИИ систем управления и экономики, а потом его для маскировки переименовали в ЦНИИ «Монолит», но это тоже было секретное название, вывески не было. Вот весь дом до Тверского бульвара занимал институт.
— Вас не тянет на Патриаршие как место, где жили с рождения и выросли?
— Не тянуло и не тянет, совершенно точно. Я думал на эту тему. В принципе в инстинктах живых существ есть тяга к местам, где родился и вырос. Виктор Дольник в книге «Непослушное дитя биосферы» (это лучшая книга по этологии человека) пишет об инстинктах. И в человеке есть инстинкт, который тянет в родные места. Но люди различны по своей природе и подчинение инстинктам разное. Кто-то живет больше рассудком, кто-то чувствами и генетически наследуемыми моделями. Мой одноклассник Саша Яковлев живет теперь в Измайлово. Говорил, что практически каждый выходной на Патрики ездит, у него ярко выраженная тяга к родным местам, у меня такого нет. Поэтому когда вы меня позвали, я подумал: «О, хороший повод прогуляться там, где я давно не был!»