Ложное самоубийство
Прежде всего нужно разобраться со словами, потому что расхожее слово самоубийство совершенно не отражает того явления и тех действий, которые производит разрушающий своё тело человек. На самом деле самоубийством является совсем другое действие, о котором мы поговорим позже. А сейчас нужно разобраться, чтó люди обычно подразумевают под словом самоубийство.
Под словом самоубийство подразумевают разрушение своей телесной оболочки с помощью всевозможных орудий, действий или бездействия. Поверхностные люди, видя как какой-то человек разрушил своё тело, лишил себя возможности телесно проявляться в этом мире, называют такого человека само-убийцей, то есть они считают, что он лишил себя жизни, убил себя. Но это поверхностный взгляд. Если мы заглянем глубже, то увидим, что на самом деле происходит совсем не то, чтó видится снаружи: разрушая своё тело, человек не исчезает совсем, он просто уходит из этого тела.
Душа не может выносить каких-то явлений, давлений, событий, последствий событий, начала, перемены или конца каких-то отношений, разных своих состояний или положений и от возникшей непереносимой и безвыходной боли прекращает жизнедеятельность своего тела, надеясь, что уход из тела избавит Её от переживаемых мук и облегчит Её состояние. Надеяться на это естественно. Ведь когда мы находимся в каком-то месте, в котором нам постепенно или вдруг становится невыносимо плохо, то первый порыв толкает нас к выходу из этого места, и мы ничего другого не можем придумать, как только уйти из него в другое место в надежде, что там нам станет легче или совсем хорошо. Вполне возможно, что облегчение наступает.
Но бывает, что легче не становится, а это означает, что, вместо того, чтобы уходить из ”плохого” места, нам нужно как-то иначе себя вести в нём, вникнуть в какие-то тонкости, изменить условия, смириться с обстоятельствами, попытаться воздействовать на поведение других людей или раскаяться в своём собственном поведении, усмирить свои претензии, начать бороться со своими привычками, отказаться от несбыточных мечтаний, мнений, надежд, — и если мы не попытались даже попробовать всё это сделать, а просто встали, хлопнули дверью и ушли, нам легче не станет. Уйдя, мы будем чувствовать, что это ”плохое” место всё равно нас ждёт, что мы там нужны, что без нас что-то не будет начато или завершено, одним словом, мы на самом деле там, — и потому покоя не будет.
Душа ведь на самом деле всегда находится там, где находится Бог, с Которым она неразрывно связана и с Которым должна делать какое-то дело на Земле, причём, каждый день, каждый час и в каком-то определённом месте. И если Душа уходит из этого судьбоносного для неё места, а Бог уйти из него не может и остаётся, то у Души есть только два выхода: или вернуться и воссоединиться с Богом и делать дело, или от нестерпимой боли и кошмаров от разлуки с Ним и нарушения Его Воли, начать механически заглушать эту боль с помощью одурманивающих средств, то есть разрушать своё тело медленно или прекратить его жизнедеятельность быстро.
Поэтому Душа может как добиться облегчения с помощью телоразрушения и перемещения в другой мир, так и не добиться, а только ещё больше усугубить свою боль, которую в другом мире заглушать будет уже нечем.
Поэтому, если у Души есть возможность подумать, если она вообще способна думать и соображать, то должна попытаться представить и вообразить: станет ли ей легче, если она выйдет из тела или не станет. Это уже зависит от истории жизни каждой отдельной Души, разобраться в поведении которой, не зная её истории, невозможно, здесь общих правил нет — в каждом случае всё может быть по-разному. Тем более, что разбираться должна сама Душа, обращаясь к Богу, а не кто-то посторонний. Помочь можно действительно несчастному человеку, который и несчастен и не стыдится выглядеть несчастным, а значит согласен во что-то вникать, разбираться, слушаться совета. А помогать своевольному, невменяемому, тёмному психиатрическому типу, который себе на уме, от которого не знаешь, чего ждать, который из всех затруднений привык выбираться непременно сам, чтобы никому не быть обязанным, благодарным, признательным, который, по сути, является лишь пылинкой в буре всеобщей психической стихии и хаоса, — и невозможно, и противно, и не нужно, пусть идёт и делает чтó угодно, и лучше держаться от него подальше.
Понятно, что бывают ситуации, когда человек внезапно попадает в страшные психиатрические состояния или устрашающие обстоятельства, при которых размышления совершенно невозможны, и от невыносимой боли, нервных пыток, или от страшных неожиданных потерь близких, родных, любимых людей, или невозможности продолжать дело своей жизни, или от жутких переживаний, кошмарных мыслей, пугающих образов, наплыва которых он не может выдержать, он спасается бегством из тела, как иные спасаются из полыхающего огнём дóма. Здесь уже ничего не поделаешь, это уже не назовёшь само-убийством, это — убийство, ибо если человеку срочно не открыли выхода из тупика, значит ему не дали выбора, значит его хотят забрать из этого мира. Когда орудие приставлено к горлу и предложен выбор — это одно; но когда орудие пронзает молниеносно безо всякого предупреждающего знака, без вопроса и ожидания ответа — это другое, это просто убийство, с той только разницей, что производится оно руками самого человека.
Возможно, эта внезапность подготовлялась годами и является плодом долголетнего своеволия, небрежения и бездумия. Но возможно и то, что она есть Воля Божия, Которая вот таким способом забирает именно этого человека из этого мира, причём, порой, не только для его покоя, но и для наказания его ”родных”, которых иначе ничем не прошибёшь, не пришибёшь и не повернёшь, кроме как вот таким событием. Ведь недаром многие из уходящих движимы мыслью именно о мщении, наказании, возмездии близким или друзьям за причинённые обиды, полувнимание или полное равнодушие. В общем, тайна сия велика, копаться в ней незачем.
Кстати, внезапный уход ребёнка из дому ничем не отличается от его телоразрушения, ибо и в том и в другом случае уходит тело. Но не в том дело, что уходит тело, а в том дело, что Душа ушла раньше тела, Душа стала чужой, отстранённой, непонимающей или непонимаемой, но, самое страшное, что она стала бесчувственной, мёртвой, ледяной по отношению к тому, от кого ушла, а значит стала предателем, который уже не вернётся, не станет ни в чём разбираться и напрягаться, чтобы восстанавливать мир и покой в испорченных отношениях.
Когда телоразрушение совершают взрослые люди, это и мучительно, и страшно, и неприятно, но всё-таки не так, когда это делают дети, юноши, девушки. Телоразрушение юности убивает больше всего тем, что уже ничего нельзя исправить. Ведь сколько всяких ошибок совершает ребёнок, которые можно исправить, искупить, предотвратить, объяснить, научить. Эту же — последнюю — ошибку, если это ошибка, уже не предотвратишь и не исправишь, не научишь и не спасёшь, и именно это обстоятельство угнетает, подавляет и раздражает больше всего. Если бы ребёнка можно было вернуть, оживить, воскресить, то его уже не отругать и не высечь за эту ”шалость” надо было бы, а я даже не знаю, чтó с ним надо было бы сделать, потому что за такое убить мало.
Но если человек предназначен к иной судьбе и может как взволноваться, так и успокоиться, как вспылить, так и поразмыслить и подумать не только о своих собственных желаниях, не только о желаниях своих родных и близких, но и о желаниях Бога, Который дал ему тело и не сможет без его тела сделать нужное дело, и без Которого ему будет плохо и на Земле и на Небе; если он может ясно и ярко вообразить себе свой уход, наступившую после этого обстановку и атмосферу, душевное состояние знавших его людей и прочие жуткие и угнетающие последствия, если он не пожелает себе испытать такое от того, кого любит он сам и от кого не ждёт такого предательского конца, — то он, конечно же, должен отдаться этим размышлениям так же, как и своим самоубийственным порывам, и постараться всё обдумать и обчувствовать до последних тонкостей, учитывая не только свои душевные переживания, но и свою ответственность перед людьми и своей Совестью, которая не оставит его ни в сём мире, ни в следующем.
Почему мы называем разрушение тела ложным самоубийством ? Потому что, если Душа, вместо того, чтобы изменить свою жизнь, убегает от неё, то при помощи этого бегства она не достигает никакого облегчения, ей не становится легче так же, как у нежелающего лечиться больного не возвращается здоровье только потому, что он перешёл ногами из своей палаты в другую. Переход не спасает, спасает не переход, спасает передум, перемысл, переосмысл, а значит перемена отношения и к себе и к жизни. Но для того, чтобы у человека были заранее накоплены душевные силы и развиты умственные способности для такой перемены, он должен общаться не с дураками и невеждами, не с уличными идиотами и наркоманами всех мастей, не с историческими и современными самоубийцами, не героями бессовестной, продажной литературы (наподобие ”Вертера”, ”Бедной Лизы” и ”Гранатового браслета”), а с людьми Высшего Смысла, с людьми, преодолевшими своё ”я”, переросшими своё себялюбивое безумие, с людьми, которые если и хотят чего-то для себя, то только так, чтобы это приносило пользу и другим.
Но если всё-таки Душа должна спастись от трудностей и тупика, не разрешая их, а раздавливаясь ими, если такова Божья Воля и Душе, разрушившей своё тело, становится легче, мы также не можем это назвать истинным самоубийством, потому что и в том и в другом случае разрушается тело, а не Душа. Слово же «само» относится к Душе, а не к телу. Тело — всего лишь оболочка, одежда Души. Если мы возьмём и изорвём на себе одежду так, чтобы не повредить тела, — никто не скажет, что мы убили тело, потому что тело останется нетронутым и под телом будут разуметь тело, а не одежду.
Точно так же под нами нужно разуметь нашу Душу, а не нашу телесную и даже духовную оболочку. Вóт по какой причине разрушение тела мы называем ложным, кажущимся самоубийством, ибо оно не есть убийство Души.