Начну неожиданно, с трудной судьбы Георгия Жжёнова. Как известно, часть жизненного пути знаменитого артиста прошёл и через Норильск. Однако, вопреки расхожему мнению, Жжёнов ни дня не просидел за периметром лаготделений. Он был ссыльным, мог выбирать работу, однако выезд из промрайона был категорически запрещён, а его присутствие в означенном месте фиксировалось обязательными визитами к куму. Служил в Норильском драмтеатре, был звездой сцены и имел бешеную популярность.
Оклада не хватало, поэтому Жжёнов решил заняться ещё и предпринимательством. Фотограф он был отличный, в архивах норильских семей сохранились юбилейные или свадебные фотографии, сделанные великим артистом. Платили ему хорошо и, как сейчас сказали бы, чёрным налом. Когда чуть позже в Норильский театр приехал Смоктуновский, Жжёнов попытался приобщить к прибыльному делу и его, однако у Иннокентия предпринимательской жилки не оказалось.
Обладая несомненным сценическим даром и природным шармом, Георгий пользовался успехом у женщин, в воспоминаниях современников появляясь и в образе стильного молодца в крутой кожаной куртке, катающегося на мотоцикле. Я не смог выяснить историю этого мотоцикла, ориентировочно, немецкого Zundapp, однако в факте появления кожанок у простых людей, вплоть до ссыльных, загадки нет. Работала система монетизации льгот и привилегий чиновничьей прослойки, управленцев.
Как известно, дефицит кожаной одежды в СССР сохранялся вплоть до взлёта коммерции конца 80-х. А в Норильлаг кожанки всех типов поступали по ленд-лизу или в виде трофеев. Но не для магазинов. Изделия распределялись бесплатно, либо по символической цене исключительно по управленцам, кожаная куртка или плащ были маркером статуса. Начальники от обновки не отказывались, в результате чего в домах важных людей копилось уже ненужное. Живот вырос, фасон надоедал… Вот тут и начиналась монетизация. Жены через доверенных лиц реализовывали кожанки на рынке. Да-да, вы не ослышались, все время существования Норильлага в городе работал вещевой и продовольственные рынки, где свободно продавался дефицит. Туристов и массовых загранпоездок, как вы понимаете, не наблюдалось. Дефицит, тем более импортный, попадал в свободный оборот только одним способом. И каждый желающий мог приобрести статусную кожанку за большие по тем временам деньги. У Жжёнова они имелись. Впрочем, эпоха кожи длилась совсем недолго, до окончания программы ленд-лиза. Ничего, свободное место заполнили дефицитные финские дублёнки.
Но почему мелкобуржуазный спекулятивный рынок не прижимали? Отвечаю: потому что он никак не мешал и даже порой был выгоден управляющей страте.
Напоминаю: вся эта картина лежит на холсте огромного комбината-города-лагеря, определённого либералами, как Ад на земле, производственный гигант с безжалостными регламентами, с подневольной рабсилой, где всё подчинено одной задаче — дать стране как можно больше броневого никеля. И никто ни с кем не сюсюкался в том страшном Норильлаге…
Что же тогда творилось по всей остальной стране? Да то же самое, и ещё хлеще. Но я не буду уходить в Тверь или Самару, продолжив свои рассуждения на норильской площадке. На каждой турбазе имелся домик руководителя предприятия. Чины поважнее имели уже настоящие коттеджи, стоящие наособицу. А на озёрах плато Путораны располагались шикарные базы с вертолётными площадками, где отдыхало высшее руководство. На объектах работал спецназ — особо доверенные карапузы, смотрители и капитаны красивых белых катеров особой постройки. Собирали их здесь же, в цехах. Как правило, такой спецназ фиктивно числился работниками горячих цехов, получая выслугу, льготы, зарплату и раннюю пенсию. Доступ на полусекретные социалистические турбазы случайному рыбаку был запрещён, попробуй, сунься...
Да, управляющая страта не имела личных вертолётов, самолётов и джипов, однако по первому запросу борт поднимался в воздух, и элитарная компания летела в сердце Путоран браконьерить гольца и заповедного снежного барана. Никаких проблем с горючим, патронами от приятеля - командира в/ч, и двигателями Magirus-Deutz для катеров. А джипы... В юности я знавал почти сокурсника, его отец был начальником крупного автопредприятия. А молодой сынуля катался на хитро списанном и тут же купленном ГАЗ-69.
Директора заводов и рудников не просто так говорили: «мой завод», «мой цех». Они действительно так считали в контексте своей власти и известных возможностей. И поэтому почти на каждой свадьбе присутствовали престижные чёрные «Волги» с радиотелефоном «Алтай» в багажнике, от щедрот выделенные молодым. Стройматериалы, топливо? Транспорт, рабочая сила? Взять в подотчёт и списать? Директор любой фабрики, даже если она выпускала обычную поваренную соль, легко решал такие вопросы, и плевать, что на каждую единицу ресурса у Госплана имелись свои расчёты и резоны. Я, кстати, отлично понял тему ещё в самом начале карьеры, в бытность начальником маленького гаража. Нужно отвезти свадьбу? Выделил пару служебных автобусов. Хорошие люди просят почистить от снега соседнюю территорию? Поможем бульдозером. А вслед я и обращусь за помощью.
Естественно, под монетизацией в данном случае следует понимать далеко не буквальное действие с наличными, в те времена наглеть не полагалось, можно было легко потерять должность. А вот обратить производственные мощности и привилегии в любые блага общего качества жизни — запросто. Билеты на самолёт в сезон себе и всем нужным, большие квартиры с хорошим ремонтом, мебель и престижная техника... А председатель профкома никогда не забудет вручить шефу самую вкусную путёвку, лучше бесплатную. Про спецраспределители с элитарными продуктовыми наборами, подмосковные дачи и возможность уникально кататься в загранкомандировки я уже и не говорю. Норильский комбинат тоже предпринял попытку развития производства цветных металлов на Кубе. Всё закончилось пшиком, зато избранные в своё удовольствие пожили на Острове зари багровой.
В итоге чиновничество, и без того получая отличные зарплаты и премии, имело плюсом кучу бесплатных выгод, делающих личную, семейную жизнь легче и удобней, красивей, богаче, ярче. Нет, товарищи, это были не заповедники коммунизма. Это были надстройки над социализмом — оазисы особого капитализма с использованием всех сил и средств в целях обогащения благами. Мне не придёт в голову сообщить, что директор крупного завода был волен изменить номенклатуру, либо самовольно поменять объёмы и адреса поставки. А вот корректировать — мог. Мог обратиться к хозспособу, затеять бартер, выпросить небольшую «нужную поставку» особо нужному смежнику. Госплан? Он далеко. А свой завод под боком. Мне известны случаи, когда начальники производств не выводили сверхплановую продукцию на белый свет, складируя её на случай невыполнения плана.
Одним словом, феномен оказался настолько массовым, отлаженным и системным, что я чувствую необходимость подойти к самому интересному и снова неожиданному: вспомню о Троцком.
Увы, у нас эта фамилия дежурно упоминается в сочетании с «как». При этом мало кто ознакомился с его трудами. А ведь троцкистских партий в мире гораздо больше, чем сталинистских. Те же, кто изучал, почти всегда занимаются спорами о его противостоянии со Сталиным и рассуждают о так называемой «перманентной революции», хотя далеко не все понимают, о чём идёт речь. Мне же в свете нашего разговора ключевой представляется гениальная мысль Троцкого о том, что социализм в СССР провалился с первых дней после Великой Революции. Вместо него был построен квази-социализм. Халтурный, ненастоящий. Правда, в порядке общепартийной солидарности Троцкий нехотя признавал, что это всё-таки социализм, но... нежизнеспособный. От рождения.
Всё дело в том, что после захвата средств производств они тут же перешли во владение (внимание!) бюрократии, номенклатуры. По факту наивные карапузы из рабочего класса ни дня не обладали правами на эти станки и заводы... Чиновничество тут же начало занимать ячейки, освобождённые капиталистами, купцами, дворянством, а ещё ранее — помещиками. И все дальнейшие годы оно старательно и очень успешно отрабатывало систему превращения себя в слой собственников, пусть и частичных. Я думаю, что Сталин либо сразу понял, что Троцкий абсолютно прав, либо понял это позже, попытавшись решить страшную угрозу репрессиями чиновничества. Однако он, конечно, не мог признать эту неразрешимую проблему публично. И теперь мы имеем то, что имеем: начиная с 1917 года, аппаратчики и крупные руководители промышленности планомерно усиливали свою личную роль в управлении средствами производства. Далее вступил в силу закон диалектики, и количество приложенных усилий переросло в качество марки «1991». Модель социализма была обречена ещё в роддоме.
Это разрушительное противоречие во всей красе проявилось в конце 80-х. Полки магазинов опустели, связи рвались, поставки прекращались. И тогда директора заводов вышли со смелой инициативой самостоятельной реализации части валютной продукции. С благими целями снабжения трудящихся масс. И что? Первая же партия привезенных в Норильск алжирских холодильников разошлась по номенклатуре, что вызвало мощнейший общественный протест. А средства производства начали уже явно работать на начальство. Наивность карапузов из числа рабочего класса, которым якобы всё и принадлежит, быстро испарялась. Инициатива валютной самостоятельности опустилась на слой ниже, в дело начали включаться уже начальники цехов, и вскоре вертолёты ФСБ ловили по всей тундре целые караваны вездеходов с платиновым шламом. Вишенкой на торте стал процесс акционирования, когда пакеты акций у руководителей «социалистического производства» и у обычных работяг разнились на порядки. И с этим уже ничего нельзя было поделать.
Значит ли написанное здесь старым карапузом, сидящим на завалинке, что социализм нельзя будет построить в принципе? Ведь чиновничество, за 70 лет идеально отработавшее схему захвата средств производства, моментально включит её снова, полный набор инструкций сохранён самой историей. Между прочим, чиновничество всех стран бывшего СССР и сейчас отменно использует накопленный опыт. Не дав построить социализм, оно успешно мешает развитию того самого «капитализма с человеческим лицом», при каждом удобном случае пытаясь захватить средства производства. Мало того, дурной пример заразителен, и теперь уже чиновники ЕС всё чаще мешают нормальному развитию бизнеса...
Думаю, что шанс всё-таки имеется. Решение видится в нелюбимом мной словосочетании «цифровая экономика». Может быть, именно она позволит сократить общее количество чиновничества и управленцев до той критической массы, когда их неизбежное деструктивное воздействие потеряет общественно-политическое значение. Правда, для этого в области «цифры» нужно заниматься чем-то другим. Чем-то настоящим, конструктивным, действительно ключевым и общественно значимым.
А не постоянным совершенствованием завалинок в социальных сетях, пусть откуда порой и вещается нечто весьма мудрое.
Автор: Vadim Denisov