И партизаны вместе с десантниками приступили к операциям на железной дороге. Но в то время как десантники, посланцы с Большой земли, пускали под откос эшелон за эшелоном — сказывалась специальная подготовка! — партизаны все время возвращались ни с чем.
Суровый Федос — так партизаны с некоторых пор стали называть командира отряда Илью Степановича Федосеенко — шумел, устраивал «разносы». Барыкин считал, что разносами делу не поможешь. Его вообще в последнее время беспокоила манера обращения Федосеенко с подчиненными. Командир он был неплохой. Добился в отряде почти армейской дисциплины, во всем порядок четкий, образцовый. Но слишком уж суров: ни улыбки, ни теплого слова. Барыкин, не сдержавшись, как-то упрекнул: «Сухарь ты! Разве можно так? Ведь твои бойцы — люди, они жизнью рискуют! А ты, командир, — «отец солдатам». Помнишь «Бородино» Лермонтова?.. Пожалуйста, прошу тебя, будь к людям повнимательней, побольше заботься о них. И тогда они горы свернут!» — «Тут не пансион благородных девиц», — недовольно буркнул в ответ Илья Степанович. Однако урок из той беседы извлек, повнимательней стал к партизанам. Но прозвище Суровый Федос так за ним и осталось.
По предложению Емельяна Игнатьевича решили организовать подготовку подрывников.
В окрестностях лагеря на небольшой лесной полянке оборудовали учебный полигон. Командир десантников Борис Тульчинский по просьбе Барыкина выделил минеров для занятий с партизанами. На том полигоне немало было пролито пота. Учились вязать и ставить минные заряды, маскировать их, снимать вражеские патрули. Емельян Игнатьевич тоже учился подрывному делу. После того как подготовка была завершена, Барыкин собрал членов подпольного горкома и решительно заявил, что очередную группу подрывников поведет он сам.
Но командир отряда Федосеенко запротестовал:
— Ни в коем случае! Убьют — кто горкомом будет руководить?
Понять Илью Степановича было нетрудно: лишь одному Барыкину известны пароли, люди, явки, система связи с городским подпольем.
Но Емельян Игнатьевич продолжал настаивать на своем.
Послали за Кожаром, надеясь, что он своим авторитетом подействует на строптивца, заставит отказаться от своего намерения.
— Игнатьич, а может, члены горкома правы? — спокойно спросил Илья Павлович, взглянув на разгоряченное спором лицо Барыкина. — Зачем напрасно рисковать? Твое дело — организовать, а кому группу возглавить, найдем...
— Безусловно, найдем, — согласился Барыкин. — И не одного. Но только бывают моменты, когда каждый свое дело должен сделать сам. И сейчас именно тот момент. А иначе кто пойдет за мной?
— Значит, как я понимаю, очень тебе хочется сходить на «железку»? Понюхать паровозного дымку? — дружески, шутливо спросил Кожар, намекая на «железнодорожное прошлое» Барыкина. Человек мудрый, рассудительный, он понял, что происходит в душе товарища. — Признавайся, соскучился?
— Конечно соскучился! — в тон ему ответил Емельян Игнатьевич.
— Я так думаю, вы должны разрешить своему секретарю возглавить группу минеров для приобретения боевого опыта, — Кожар повернулся в сторону членов подпольного горкома. — Но ты смотри не увлекайся! — строго предупредил он Барыкина. — А то знаю я тебя! Взорвешь эшелон — и назад. Потом расскажешь, как там.
...Барыкин, обходя стороной вражеские гарнизоны, в укромных местах пересекая шоссе, вел партизан к железной дороге Гомель — Чернигов. Курс держали прямехонько к станции Терюха. Тут протекает река, заболоченная пойма, а где болото — там и охрана послабее, насыпь же повыше, покруче: удобно сбрасывать эшелон под откос. Все это учел Барыкин, прежде чем отправиться на задание.
Посланный вперед дозор ни скрытых постов, ни дзотов, ни окопов вражеских не обнаружил. Тогда Емельян Игнатьевич повел партизан к насыпи. Быстро подготовили мину, взрыватель.
— Вперед! За мной! — негромко произнес Барыкин и, низко пригибаясь, запрыгал с кочки на кочку. Вдруг слева, вдали, маленькой точкой мелькнул луч электрического фонаря. Справа замаячил другой. Навстречу друг другу шли патрули. Видимо, на этом участке полотна место их встречи. В воздухе поплыли малиновые светлячка сигарет. Партизаны с лёта бухнулись в густые заросли болотных трав.
— Тихо! Лежать! — Барыкин властно опустил руку на плечо партизана, попытавшегося отползти назад. — Патруль. Проверяют. Значит, поезд скоро...
Почти над самой головой прохрупали тяжелые кованые сапоги.
— Пронесло! — облегченно вздохнул Барыкин. Подбадривая товарищей, шепнул: — Мы их видим, а они нас нет.
— Стало быть, у кого выгода? Вот так-то, хлопцы. Вперед!
...Никогда он не думал, что насыпь полотна окажется такой трудной, неподатливой, спрессованной, твердой, как бетон. Обливаясь потом, Барыкин кинжалом, руками рыл яму под рельсом, между шпалами, чтобы туда поставить мину. Острые обгорелые кусочки шлака, словно стальные осколки, впивались, ранили кожу рук. Из-под ногтей сочилась кровь. Наконец глубина показалась достаточной.
— Давай! — прошептал Барыкин. Ему подали мину. Он опустил ее в яму. Поставил взрыватель, его верхняя точка уперлась в подошву рельса. Проверил. Партизаны осторожно, бережно, словно клад драгоценный, засыпали мину, разровняли песок, гравий, шлак.
Пользуясь темнотой, незаметно, бесшумно отошли, залегли в ближнем лесочке... Наконец, оглашая притихшую округу, громко загудел паровоз. Пышной конской гривой из низкой трубы вились малиновые искры.
«Хорошо идет! Скорость километров под пятьдесят», — наметанным глазом железнодорожника определил Барыкин.
Партизаны, казалось, перестали дышать, вцепились взглядами в ту точку полотна, где лежал смертоносный заряд. А немецкий кургузый паровоз все ближе и ближе, своей многотонной махиной давит на рельсы. Взрыватель — нажимного действия. Ну?! Давай!!! Нервы, казалось, не выдержат, лопнут, взорвутся вместо мины. И когда до заряда осталось метров пять, перед паровозом вдруг вспыхнул ярко-оранжевый куст.
Будто неосторожный черный жук, привлеченный из темноты ярким светом, паровоз с ходу влетел в жаркий, всепожирающий, безжалостный огонь. А через секунду-другую до партизан долетел грохот чудовищной силы, разбудил чуткую тишину светлой июньской ночи, гулким, протяжным эхом отозвался в дремавших окрестных лесах.
Горячая взрывная волна прошелестела над головами Барыкина и его друзей. Паровоз разломился пополам, свалился с рельсов, и над ним вздыбилось черное облако угольной пыли вперемешку с белесым паром. Вагоны с оглушительным треском и скрежетом громоздились один на другой. Казалось, в жилах стынет кровь от этой немыслимой какофонии звуков.
— С почином вас, Емельян Игнатьевич! — к Барыкину тянулись крепкие руки партизан.
Утром насчитали пятнадцать разбитых вагонов. Из-под обломков виднелись скелеты сгоревших автомобилей, пушек, трупы солдат.
В отряде Барыкина и его товарищей встретили, как героев. Секретарь обкома Кожар дружески поздравил Емельяна Игнатьевича с первым эшелоном.
Понравилась статья? Поставь лайк, поделись в соцсетях и подпишись на канал!