Отрывок из предисловия к книге Леонида Просветова "Новые горизонты. Не слепой часовщик" (продолжение)
Естественный отбор, о котором рассуждает Ричард Докинз в своей книге "Слепой часовщик" имеет и свою обратную сторону. Белый медведь существо несомненно прекрасное, хотя «слепому часовщику» это должно быть совершенно безразлично, и идеально приспособленное к охоте на тюленей в условиях Северного полюса, но любому микроорганизму гораздо легче выжить в тех же условиях производя потомство, измеряемое тысячами, возможно даже ежедневно, и с точки зрения естественного отбора превосходящее белого медведя по всем своим качествам.
Первые бактерии появились, вероятно, более 3,5 млрд лет назад и на протяжении почти миллиарда лет были единственными живыми существами на нашей планете. Некоторые виды бактерий выживают при температуре +90 С*, другие выживают на высоте до 30 км., над уровнем земли. Существуют бактерии способные к фотосинтезу, им даже нет необходимости добывать себе пропитание, чтобы выжить. При таких способностях, с точки зрения прогресса и естественного отбора все виды живых существ должны стремиться эволюционировать до уровня бактерий, самых приспособленных к жизни на земле живых существ.
Рассуждая в логике гипотезы о развитии видов живых существ, то бактерии должны были бы оставаться единственными обитателями планеты Земля, если бы их развитие зависело исключительно от требований естественного отбора, им просто было незачем усложняться. Микромир живых существ, в котором есть свои травоядные и хищники, который подчиняется своим собственным законам развития и существует в параллельной с нами реальности, гораздо менее зависимый от изменений внешней среды чем млекопитающие, существующий вне времени и вероятно даже не подозревающий о нашем существовании является идеальной сбалансированной системой, не требующей никакого дополнительного развития.
Вопрос, для чего простейшему микроорганизму, идеально приспособленному к среде обитания, имеющему огромнейшие возможности по размножению и распространению на планете Земля, превращаться в белого медведя, который должен был бы стоять первым среди вопросов, на которые стоило бы ответить при анализе теории эволюции, Ричард Докинз, что в книге «Слепой часовщик» так и в последующих книг обходит молчанием.
Превращение микроорганизмов в сложноорганизованные виды представляется точно таким же практически невероятным событием, как и превращение неживой материи в живую. Совершенно очевидно, что повинуйся развитие живых существ действительно естественному отбору, то их развитие шло бы не от простейших к высшим, а наоборот, по пути упрощения структуры и повышению выживаемости, иными словами отвечай за развитие видов «слепой часовщик» они просто никогда бы даже не возникли, а наш мир, очень может быть, существует не благодаря, а вопреки естественному отбору.
В действительности, если заглянуть в историю возникновения теории эволюции, то оказывается, что книга Чарльза Дарвина «Происхождение видов» была опубликована в 1859 году, а микробиология получила своё развитие лишь в 1880-1890 гг., то есть на 20 – 30 лет позже, её развитие было связано с работами Роберта Коха, создавшего новые методы и общие принципы ведения исследовательской работы в этом направлении. На момент создания теории происхождения видов, у Чарльза Дарвина просто не было достаточных знаний, чтобы его теория была больше приближена к действительности. Знай Дарвин, что микроорганизмы, гораздо лучше приспособлены к окружающей среде чем прочие живые существа, мы бы сейчас вполне вероятно жили в мире под властью теории регресса живых существ и той идеи, что вирусы являются вершиной эволюции.
Однако, границы нашего незнания простираются гораздо дальше, чем мог бы даже предположить Чарльз Дарвин. Если во времена Чарльза Дарвина даже микромир живых существ был совершенно не известен, то что говорить о таких областях знаний, как квантовая теория поля, и о том, что в соответствии с современными научными представлениями о физике Вселенной, вещество – это в действительности всего лишь одна из форм материи, которая обладает массой покоя, в отличие от некоторых типов полей, таких как например электромагнитное. И если это так, то чего стоят все представления о теории эволюции построенной на идее о случайном превращение неживой материи в живую, если даже знания о матери уже давно совершенно иные, чем те, на которые опирались теоретики происхождения жизни на Земле в XIX веке.
Мы давно заблудились и потерялись в мире, который окружает нас. Современные исследователи точно также ограничены в своих знаниях об окружающей действительности, но ещё и ограничены в своих выводах рамками допустимого в границах академических теорий. Современная наука из инструмента познания превратилась в новую религию где определяющим является авторитетное мнение, а не анализ накопленных фактов. Со стойкостью религиозных фанатиков современные научные деятели доказывают всем, что ничего помимо того, что они знают об окружающем нас мире нет и быть не может, а наука в их руках из метода превратилась в догмат веры, в которой гипотеза Чарльза Дарвина превратилась в священное писание, отступление от которого обрекает на отлучение от науки и получение клейма «ненаучно».
Помимо естественного отбора и мутаций в мире вполне вероятно действуют иные силы, возможно подчиненные творческому началу, обладающему конечным замыслом, которое заставляет развиваться, а может быть и создавало новые виды живых существ, не благодаря, а вопреки естественному отбору и при этом идеально приспособленными к той природной среде куда они помещены, и такая гипотез имеет гораздо больше прав на существование, чем та которая утверждает, что всё возникло само по себе.
Но точно также можно предположить, что вполне вероятно мы вообще очень искаженно воспринимаем окружающий нас мир, заблудившись в теориях и предположения, отвергнув опыт предыдущих поколений и доверившись светилам науки, мы вполне вероятно живём не на вершине прогресса, а в темноте безумия и незнания, лишенные памяти о своём прошлом, и лишь мифы хранят память о том, что же было в начале и как создавался наш мир.
Когда-то Бертран Рассел написал в своей «Истории западной философии»:
«… «Тимей» имел более сильное влияние, чем все другие произведения Платона, что представляет любопытное явление, так как он, конечно, содержит больше просто глупостей, чем можно найти в других его произведениях» [Рассел Б. История западной философии. В 3 кн. Книга 1. Глава 7]
А между тем, именно в диалоге Платона «Тимей» наиболее полно дошли до нас представления древних об устройстве вселенной и кажется мне, что то, что Платона читают спустя 2,5 тысячи лет, как нельзя больше свидетельствует о ценности его трудов, и очень похоже, его будут читать ещё через 2,5 тысячи лет, а рассуждения Бертрана Рассела, лишь подчеркивающие его наивное ребячество и хамство, как, впрочем, и слабые рассуждения Ричарда Докинза, которые очень скоро исчезнут с книжных полок.
Как это у Франсуа Ларошфуко: «Иные люди похожи на песенки: они быстро выходят из моды».
Современное научное знание существует не так уж и долго по историческим меркам, в современном понимании наука начала складываться с XVI—XVII веков, то есть не более 400 лет назад, человечество же существует на планете Земля не менее 40 000 лет, примерно так датирует появление современного человека, как вида наука. Если следовать современной исторической науке, то человечество прошло путь по пути прогресса от первобытнообщинного строя, до современной цивилизации, которая в рамках данной теории является вершиной человеческого развития. Несмотря на уверенный и категоричный тон, которым обычно это заявляется от лица науки, надо сказать, что это утверждение, как и теория эволюции в действительности является лишь гипотезой, однако я планирую посвятить этому вопросу отдельную главу книги, поэтому здесь не буду останавливаться на этом вопросе подробно.
Но если теория эволюции не верна и прогресс, о котором пишут все современные учебники не более чем иллюзия, то стоит задуматься о том, а так ли уж невероятны истории, которые рассказывают мифы?
Когда мы видим насколько стремительно развивается научное знание, то хотя мы и не обращаем на это внимание, точно также стремительно уходят из нашей жизни мифы и сказки, мы их теряем… И если предположить, что мифы действительно хранят в себе остатки памяти о времени Начал, то их утрата ведёт к потере памяти о самих себе и о тех силах, которые стояли за актом творения.
Мы свято верим в идею прогресса, но с точки зрения утраты знаний, которые хранили наши предки мы живём совсем в другую сторону…
Однажды мне встретилась запись разговора помаков, это славяноязычный народ, проживающий на территории исторической Фракии, сделанная Иваном Гологановым примерно в 1860-1870 гг., приведённая в книге И. Богданова «Веркович и «Веда словена» и которая заставила меня о многом задуматься:
«— Тем песням, которые ты мне рассказал, от кого научился?
— Научился я им от друга, который был песнопевцем, известным повсюду в наших сёлах. Тот знал и много других песен, но не мог сразу им научить. Знал он одну песню, которая, если её спеть, будет длиться три дня и три ночи. Мне очень хотелось её выучить, но я не смог, уж очень она была большая. Мне было так стыдно, потому что не смог её запомнить... Но что делать, раз Господь не дал мне столько ума, сколько дал другу. Много раз он мне её пел, чтоб я её выучил... А после, как увидел, что я никак не могу её запомнить, он заплакал и сказал: «Ах! Пока я жив ещё, славятся наши деды этой песней, которую пели наши цари. А как умру я, со мной вместе пропадёт и песня, которая осталась и сохранилась у нас. Она поётся только в нечётные годы, а теперь, может, по грехам повелел Господь, чтобы она пропала…» Вот ты удивляешься, барин, и другие многие удивлялись, как и ты! А мы такими не были молодцами, потому и Господь не давал силы ума, чтобы то, что только слышал, запоминать. И вот как ты пишешь в книгу, тогда и я записывал в уме то, что слушал.»
Обретение новых знаний стремительно отдаляет нас от первоисточника, знаний, лежащих в основе нашего мира, знаний, дошедших до нас в сохранившихся мифах, традициях и обрядах. Двигаясь по пути регресса, мы всё дальше и дальше погружаемся в среду этого мира и всё больше и больше подменяем Знания о его действительном устройстве на искусственно созданную науку, описывающую лишь узкую части действительного мироустройства, а возможно и просто подменяя действительные Знания на фальшивку погружая нас в мир грёз. Наши предки бережно хранили обычаи и предания, передавали их из поколения в поколение на протяжении тысячелетий и вряд ли это было просто случайностью.
Достаточно взглянуть на развитие научных гипотез, я подчеркну это слово – гипотез, начиная с механики Ньютона, релятивистской механики, квантовой механики, на то, как соревнуются между собой лучшие умы человечества в сложности выстраиваемых математических моделей и впадая в восторг от собственной гениальности, но забывая, что и тёмная материя, и квантовые струны всего лишь математически обоснованный плод их воображения. Примерно, как если бы погруженные в мир компьютерной игры вдруг забыли, что это всего лишь игра, и принялись бы в своей увлеченности исследовать этот виртуальный мир всё больше и больше убеждая себя в его реальности, а любые попытки заявить о существовании действительного мира объявляя ненаучными.
Хотя об этом говорил ещё Платон в своём мифе о пещере из диалога «Государство»:
«…ты можешь уподобить нашу человеческую природу в отношении просвещенности и непросвещенности вот какому состоянию... Представь, что люди находятся как бы в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у их прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная, представь, невысокой стеной, вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.
- Это я себе представляю, - сказал Главкон.
- Так представь же себе и то, что за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат. ...
Прежде всего разве ты думаешь, что находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры? ...
Если бы узники были в состоянии друг с другом беседовать, разве, думаешь ты, не считали бы они, что дают названия именно тому, что видят?
Далее. Если бы в их темнице отдавалось эхом все, что бы не произнес любой из проходящих мимо, думаешь ты, они приписали бы эти звуки чему-нибудь иному, а не проходящей тени? ...
Такие узники целиком и полностью принимали бы за истину тени проносимых мимо предметов.
Когда же с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх - в сторону света, ему будет мучительно выполнять все это, он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше.
Тут нужна привычка, раз ему предстоит увидеть все то, что там, наверху. Начинать надо с самого легкого: сперва смотреть на тени, затем на отражения в воде людей и различных предметов, и уж потом - на самые вещи; при этом то, что на небе, и самое небо ему легче было бы видеть не днем, а ночью, то есть смотреть на звездный свет и Луну, а не на Солнце и его свет. -
Вспомнив свое прежнее жилище, тамошнюю премудрость и сотоварищей по заключению, разве не сочтет он блаженством перемену своего положения и разве не пожалеет он своих друзей? ...
А если они воздавали там какие-нибудь почести и хвалу друг другу, награждая того, кто отличился наиболее острым зрением при наблюдении текущих мимо предметов и лучше других запоминал, что обычно появлялось сперва, а что после, а что одновременно, и на этом основании предсказывал грядущее, то, как ты думаешь, жаждал бы всего этого тот, кто уже освободился от уз, и разве завидовал бы он тем, кого почитают узники и кто среди них влиятелен?
Обдумай еще и вот что: если бы такой человек опять спустился туда и сел бы на то же самое место, разве не были бы его глаза охвачены мраком при таком внезапном уходе от Солнца?
А если ему снова пришлось состязаться с этими вечными узниками, разбирая значение тех теней? Пока его зрение не притупится и глаза не привыкнут - а на это потребовалось бы немалое время, - разве не казался бы он смешон? О нем стали бы говорить, что из своего восхождения он вернулся с испорченным зрением, а значит, не стоит даже и пытаться идти ввысь. А кто принялся бы освобождать узников, чтобы повести их ввысь, того разве они не убили бы, попадись он им в руки? ...»
