Субъективный путеводитель

Своим романтичным рельефом столица Бурятии обязана хребту Улан-Бургасы, отделённому долиной Селенги от куда более знаменитого Хамар-Дабана. Тянется Краснокустарничный хребет (так переводится его название) километров на 200, и до его высочайших мест с горой Хархаг (2033м) ещё далеко. Однако самое сложное место Баргузинского тракта, зарождающегося на Стрелке с её конгломератом ТЦ в бывших цехах, и уходящего сквозь бескрайние дачи, среди которых спрятан целый "скансен" Верхняя Берёзовка - сразу за городской чертой. Дорога тут взбирается на самый настоящий перевал (1200м), и хотя его не сравнить с перевалами Тянь-Шаня или Кавказа, всё же носит он весьма красноречивое название - Пыхта. Попыхтеть на узкой дороге и правда придётся - тут есть и серпантины, и вздымающиеся над густой тайгой гольцы. Причём с обеих сторон подъём кажется гораздо круче спуска.

Муссонный климат Приморья обусловлен банальной физикой: тёплоёмкость воды куда больше теплоёмкости камня. Как результат, Японское море весной и осенью - фактически два разных моря. Осенью оно ласковое, уютное, почти тропическое, на согретых его дыханием берегах ещё в конце сентября зелено, а с юга просачиваются странные существа вроде морских черепах, медуз-крестовиков или рыбы фугу. Весной оно же - суровое, неприветливое и почти арктическое, а накопившийся за зиму холод задерживает весну на недели. И лиственные леса в начале мая ещё стоят голыми, но в них ждёт особое зрелище - цветущий багульник. Так в Сибири и на Дальнем Востоке называют рододендрон даурский - растение вроде и схожее с багульником, но всё же другое. Больше всего, пожалуй, он впечатляет тем, что цветёт в голом лесу - как сиреневый туман, в голливудских фильмах предваряющий явление потусторонней силы. Этими мерцанием природа начинает пробуждаться на доброй половине страны, и для дальневосточной весны багульник - не менее яркий символ, чем лежбища. Другая примета сезона - молодые папоротники, ещё не успевшие задеревенеть и раскрыться в длинные вайи. Местные из нашей группы весело выдёргивали их из земли: маринованный папоротник, который так любит народ от Байкала до Камчатки - именно из нежных молодых побегов. А на последнем кадре шляпки жёлудей маньчжурских дубов.

На Сосновом мысу, одном из красивейших мест Приморья, гид, выйдя на высокий берег, указал на те камни между высоких скал Бакланьих кекуров, и даже не сразу я смог разглядеть, что на камнях этих нежатся тюлени ларга! Защищённое скалами и мелями от волн, а заповедником - от непрошеных гостей, это лежбище - одно из самых стабильных в Приморье. Минус - в том, что невооружённым глазом нерпы видны лишь тому, кто со здешней природой на "ты", а чтобы снять эти кадры, мне пришлось включать цифровой зум, дающий приближение в 100-150 раз с потерей качества (относительно 50-кратного оптического зума) вдвое-втрое. Впрочем, есть у этой удалённости и обратная сторона: если на лежбищах, к которым подходит катер, ластоногие не спускают с него глаз и понемногу плюхаются в воду, то здесь, даже не подозревая, что их снимают - тюленятся беззаботно: Ларга - не мореход-первооткрыватель этих животных, а их название на языке приамурских народов (в первую очередь морских зверобоев орочей). Его чаще пишут в путеводителях, а вот "для своих" ларги - просто нерпы. Официально - дальневосточные, или пёстрые нерпы (в русскоязычной систематике), или пятнистые тюлени (в англоязычной). Свои названия для них есть, впрочем, и у китайцев, корейцев, японцев, камчадалов, чукчей, эскимосов - ларги встречаются от субтропического Жёлтого моря до островов Канадской Арктики. Особенно обильны они в Охотском море от Северного Сахалина до Западной Камчатки, а вся их численность оценивается в немалые 230 тысяч особей. Размером ларга чуть крупнее человека (1,5-2 метра длины и 100-150 килограмм веса), а вот живёт поменьше - около 30 лет. Лучше всего ларги чувствуют себя на льду, там же в северных морях устраивают лежбища, и даже во Владивостоке зимой их можно видеть прямо у Токаревского маяка, где они охотно позируют фотографам и "хрюкают, как пять свиней" (по словам одного местного жителя). Так что лежбища на камнях - мера вынужденная: Японское море не замерзает. Расцвет этих лежбищ - февраль-март, когда рождаются щенки (да, именно так зовётся тюленье потомство!), успевающие вырасти к маю. А ближе к лету, заделав щенка на следующий год (которого самка не спеша вынашивает 10-11 месяцев), ларги уходят в открытое море.

Лучшее время на Дальнем Востоке - осень, когда прогретое летом море наполняет теплом берега. В пейзажах Залива Петра Великого, на котором стоит Владивосток, в этом время есть что-то адриатическое и купаться хорошо даже когда за сопками тайга уже пылает красками осени. Иное дело - весна: за сопками май кудрявый, а над выстывшим за зиму морем - туманы и дожди, холодные рассветы, и кажется порой, что там, за мысом, не Владивосток, а Магадан. Но есть у дальневосточной весны своя неповторимая "фишка" - лежбища морских зверей на камнях и кекурах, пустеющие к середине лета, и оказавшись в Приморье в первых числах мая перед отъездом в Китай, я задался целью пожать ласту местным тюленям и сивучам. И с этой целью отправился на "маленький остров Путятин возле великой земли" с морской экскурсией из Владивостока. С юго-востока, у выхода из пролива Аскольд, остров продолжают кекуры Пять Пальцев. У крайнего из них - как бы не самое примечательное место всей поездки. Невысокий камень под острой скалой вот уже несколько лет как заняли пришедшие с севера сивучи, иначе - морские львы. Вернее, каждый сивуч - морской лев, но не каждый морской лев - сивуч: в классификации видов они значатся северными морскими львами Стеллера. Они и населяют северную часть тихоокеанских берегов от Кореи до Калифорнии. Приморье - периферия их вод: "мегаполисы" сивучей стоит искать на Сахалине и Камчатке (где огромные лежбища возникает прямо на брекватерах Невельска и Петропавловска), Северных Курилах (в первую очередь - безжизненном вулканическом острове Райкоке) и Командорах, где в своём детстве их видел и я. Тогда я запомнил сивуча как "моржа без бивней", а увидев вновь, понял, что своими силуэтами эти звери напоминают морских котиков - наука относит тех и других к "ушастым тюленям". Но даже с катера не оценить, насколько эти зверюги здоровые. Морской лев крупнее сухопутного: сивучи вырастают до 3,5 метров длины и тонны веса. Поправочка - самцы свиучей, которые натурально в разы (!) крупнее самок. Мы, впрочем, застали на лежбище суровый мужской коллектив: годовой цикл сивучей, по сравнению с ларгами, несколько другой. В апреле самцы только-только выходят на лежбища и начинают их делить, а по итогам часть зверей остаются на сезон холостяками и ищут себе другие места, а часть - дожидается самок и продолжает делить уже их. Что интересно - раздел тут именно стадия: к концу мая секачи уже не лезут на чужие камни и в чужой гарем, а самки, храня верность одному самцу, свободно ползают по всему лежбищу, вскармливают щенков и зачинают новых. В первых числах мая же привычный фон лежбища - вполне себе львиный рык. С приближением катера, впрочем, сивучи прекращали рычать друг на друга и переключались на нас. Я даже пытался это заснять - но всё глушит шум ветра. А вот чего красивые картинки с лежбищ не передают - это запаха: питаются ластоногие в основном рыбой, отхожего места не держат, и если на маленьких лежбищах (как здесь) амбре хоть и противное, но ещё терпимое, то к крупным трудно подойти из-за вонищи. Но - продолжаем путь, и бросив взгляд на остров Ирецкого (назван в честь мичмана с изучавшего эти берега клипера "Разбойник") на фоне Камней Унковского, покидаем пролив Аскольд: