Папа для сладкой Булочки

Поездка в больницу вымотала мне и душу и тело. Но нужно отдать должное стараниям Киры. Меня осмотрели досконально и взяли все анализы. Дома я сразу вырубился, привалившись к ногам своей спасительницы, пока она кормила дочку. — Яр, мне в аптеку надо, — треплет Кира меня по волосам. У неё ласковые руки, и мне хочется мурлыкать от её прикосновений. — Иди на диван. — Я с тобой в аптеку, — зеваю, неохотно отрываясь от тёплых ног Киры. — Там минус пятнадцать, а у тебя штаны тонкие. Соглашусь, если наденешь под них что-нибудь тёплое...

Приехали! Чу-чух-чу-чух. И вообще, как теперь в глаза ему смотреть?Первого января всегда хочется поспать подольше, но достаточно малейшего кряхтения Булочки, и я выныриваю из самого глубокого и сладкого сна. Лучики солнышка проникают в окна первого этажа и кажется, что зайчики на голубых обоях оживают. У них умильные мордочки, но глазки-бусинки сияют только на ярком свету. Потягиваюсь на раскладушке и вспоминаю, почему оказалась на ней. Утренняя нега тает, будто её и не было. ? С кухни доносится бряцание ложек и голос бабушки...

В хозяина компании. Я работала медсестрой в административном здании, занимавшем целый бизнес-центр. С Ярославом Вороновым я лишь однажды проехалась в лифте. Ласковое слово и кошке приятно, а он сказал мне несколько. Но дело не в этом. Между нами произошло нечто особенное… На молекулярном уровне. Золотая осенняя пора лишь острее давала мне ощутить одиночество. Тем же вечером, я позволила себе представить, как могло бы произойти наше знакомство с Ярославом. Дальше — больше. Завела тетрадку и исписала за вечер пять листов...

Кажется, знаю его всю свою жизнь. Мне плевать, кем работает мой найдёныш. Не знаю о нём ровным счётом ничего, а фантазия рисует чёрт знает что. Боюсь думать о том, что где-то его ждут жена и дети... Ёлка переливается огоньками, за окном всё реже полыхает зарево фейерверков. — Гладить я тебя не буду, — смазываю синяки на теле найдёныша. — Но, если хочешь, давай просто поболтаем. Сна ни в одном глазу… В соседней комнате кряхтит Булочка. Убегаю и возвращаюсь с ней на руках. — Можешь Хому Петровича из кресла убрать? — шепчу я, кивая на клетку с хомяком...

Пусть я попал в беду, но меня окружали родные люди. Только что так хорошо сидели: музыка, аромат свечей, огонёчки. В один миг всё рухнуло: сижу голый, без денег, без имени, без адреса. Завтра утром Кира укажет мне на дверь, и куда я пойду? Но эта святая девушка в разрез моим мрачным мыслям произносит волшебные слова: — Ты можешь оставаться здесь, сколько нужно, — Кира замирает возле меня и гладит, как маленького по голове, — пока мы не найдём твоих близких. Обязательно нужно обратиться в травму, в полицию...

Вдобавок позволяю ему гладить ножки Булочки. Страшный он, конечно, как смертный грех, но мне почему-то легко и просто рядом с ним. Не похож он на запойного алкаша. Держится с достоинством, с чувством юмора у него порядок. Называю его именем любимого мужчины — вообще сказка. Сказка, которая закончится утром. Он проспится, и мне придётся ему признаться во всём. Надо порыться на антресолях, может, от маминого товарища портки какие остались. Господи, живу с бабой Шурой всего три месяца, а уже говорю и думаю её словечками...