Постимпрессионизм

Розы, книги, апельсины от Ван Гога. После переезда в Париж стиль Ван Гога начал стремительно меняться. Винсент безусловно заимствовал технические приемы импрессионистов, черпал вдохновение в их идеях, но не меньшее влияние на становление его стиля оказала японская гравюра, которая помогла ему уйти от натурализма к более экспрессивной манере. В парижский период Ван Гог не только сменил цветовую гамму, но и значительно расширил круг своих сюжетов. Художник написал много натюрмортов с цветами и фруктами, многие из которых обладают несвойственным ему изяществом прикосновений к холсту. “Что до моей собственной работы, то у меня не было денег на натурщиков, в противном случае я целиком посвятил бы себя работе над фигурой. Однако я сделал целую серию этюдов маслом – просто цветы, красные маки, голубые васильки и незабудки, белые и розовые розы, желтые хризантемы”. Ван Гог, как правило, накладывал краску на полотно таким густым слоем, что при этом оставались видны все следы кисти. Эта техника позволяла ему добиваться богатой фактуры. В живописи такой технический приём называется импасто. Им пользовались многие импрессионисты, чему способствовало появление красок в металлических тюбиках. Такие краски были гуще, чем прежде, что позволяло выдавливать их прямо на холст из тюбика, не опасаясь, что они расплывутся. Кроме того, смешанные не вручную, а машинным способом (ещё одно нововведение того времени), краски отличались большей однородностью, и это тоже помогало работать в технике импасто. Но техника импасто Ван Гога отличалась от подобной техники импрессионистов. У Ван Гога мазок был более выразительным и энергичным, чем у импрессионистов. В галерее мои любимые натюрморты Ван Гога: 1. Груши и айва. 2. Ваза с олеандрами и книгами. 3. Натюрморт с синим кофейником, глиняной посудой и фруктами. 4. Ваза с красными маками. 5. Натюрморт с корзиной с шестью апельсинами. 6. Ваза с ирисами на желтом фоне. 7. Императорские рябчики в медной вазе. 8. Розовые розы в вазе.

Художники и их жены. Поль Сезанн и Ортанс Фике. Когда девятнадцатилетняя натурщица Ортанс Фике впервые переступила порог мастерской Поля Сезанна, тому уже сравнялось тридцать. Далеко в прошлом остался восторженный двадцатилетний провинциал, которого когда-то привез в столицу властный отец. Незадолго до этого Поль сдружился с Камилем Писсарро и, следуя его советам, старался сделать краски своих полотен немного жизнерадостнее. Вот только сделать жизнерадостнее самого Поля пока никому не удалось. Упрямое, насупленное лицо, вечно нечесаные волосы, взгляд исподлобья. Таким Ортанс впервые увидела Поля Сезанна. Девушка, давшая ей адрес, шепнула, что не в пример многим художникам мсье почтителен с натурщицами, хотя и весьма странен во всем остальном. — Ни в коем случае не смей его касаться. Этого он терпеть не может. Даже юбкой старайся не задевать. Он и приятелям-то своим руку не пожимает. Никогда не пытайся убраться в его мастерской: он до смерти боится, что пыль, поднятая с полу, осядет на влажное полотно. Не брякни, что в комнате воняет, — он все равно тебе не поверит. Зато разозлится. И главное — не вздумай даже слегка пошевелиться, пока он тебя пишет, а то сразу выгонит. Он любит, чтобы девушки сидели неподвижно. “Как яблоки”, — так он говорит. Увидев смятение на лице Ортанс, она поспешно прибавила: — Но платит он исправно. Его папаша каждый месяц присылает деньги. Правда, всего полтораста франков. Но без них бедолага давно протянул бы ноги. Ортанс перебралась из деревни в Париж недавно и зарабатывала, скорее всего, шитьем. Денег постоянно не хватало, и она подрабатывала натурщицей. Эта профессия в артистическом Париже в 1860-х была востребованной, но могла обеспечить молодой девушке разве что скверную репутацию, а уж точно не безбедную жизнь. В мастерской Сезанна Ортанс впервые появилась в 1869 году, а уже через год они стали жить вместе. Еще через два года у них родился сын Поль. Сезанн был остроумен и груб, беспокоен и резок, блестяще образован, при этом часто неряшливо небрит и нестрижен просто потому, что плевать хотел на приличия. Уже несколько раз он отправлял картины в Салон, но ему регулярно отказывали. Он жил очень скромно, отец-банкир выдавал мизерное денежное содержание, его едва хватало на пропитание и материалы. Ни о каком признании и приличном заработке для Сезанна речь пока не шла. Удивительно, что Ортанс Фике, юная провинциалка, натурщица, не просто увлеклась этим странным, непредсказуемым человеком, но и осталась с ним на всю жизнь. У всех вокруг было собственное мнение о том, что Ортанс нужно от Поля или что он нашел в этой женщине. Мать и сестры Сезанна Ортанс не любили — ей дали прозвище Королева Гортензия и всерьез обвиняли в браке по расчету. Но обвинять Ортанс в алчности и расчетливости по меньшей мере смешно. Она 15 лет мирилась с безнадежной нищетой, растила сына в крошечных съемных комнатах, и ее не звали под венец. Более того, отец Сезанна долгие годы даже не знал о ее существовании: о том, чтобы привезти Ортанс и маленького Поля в дом родителей, художник даже не помышлял, друзья тоже хранили тайну и были участниками молчаливого заговора. Пока однажды все не вскрылось. Старик Сезанн не церемонился — он без зазрения совести вскрывал почту сына и однажды, когда Полю было почти 40 лет, прочитал о некоей мадам Сезанн и ребенке. Казалось бы, наконец-то, можно перестать скрываться. Но нет, Поль отпирается, отец негодует, Поль все отрицает, отец злится, требует избавиться от этой девки, угрожает, вдвое сокращает денежное содержание. В это время их сыну было уже 6 лет, Ортанс часто нездоровилось, сам Сезанн, ни разу не принятый в Салон, участвовал в первых выставках импрессионистов. Это не приносило денег. Двери, ведущие к финансовому и профессиональному успеху, были намертво запечатаны репутацией «одного из этих скандальных выскочек», семья едва сводила концы с концами, и вдруг еще вдвое меньше денег. По-настоящему уверенно Поль и Ортанс почувствовали себя только тогда, когда отец Сезанна умер и оставил сыну наследство. Продолжение в комментарии.

Ван Гог в Париже. Винсент прибыл в Париж весной 1886 года, чтобы поселиться у своего брата Тео и познакомиться с новыми направлениями в искусстве. Он лишь несколько лет назад нашел свое истинное призвание, хотя до этого с одинаковой горячностью брался за профессии торговца картинами, учителя, проповедника и миссионера. Когда, в конце концов, он решил стать художником, то взялся за дело с таким невероятным пылом, что пугал многих своих знакомых. Еще работая в Голландии, Винсент почувствовал непреодолимое желание увидеть картины импрессионистов, о которых так часто упоминал Тео в своих письмах. В один прекрасный день Винсент прибыл в Париж, и Тео взялся представить его своим знакомым художникам. Небольшая галерея Тео Ван Гога помещалась на бульваре Монмартр. Тео был застенчивым и замкнутым человеком, одним из немногих, кто обладал достаточным умом, чтобы понимать тенденции времени и открывать новые таланты. Он продавал картины Моне, Писсарро, Дега и собирался вскоре заняться работами Сёра, Синьяка, Гогена и Тулуз-Лотрека. Тео представил брата Камилю Писсарро, и тот впоследствии рассказывал, что сразу почувствовал, что Винсент “либо сойдет с ума, либо оставит импрессионистов далеко позади”. Жизнь показала, что Ван Гог сделал и то, и другое. До Парижа работы Ван Гога были очень темными, в них почти полностью отсутствовал цвет. Его ошеломило богатство красок и свет в картинах импрессионистов. Писсарро объяснил ему теорию и технику их метода, и Ван Гог начал экспериментировать. Он работал на пленэре с Синьяком, Эмилем Бернаром, Гийоменом, изучал шедевры Лувра, встречался с Тулуз-Лотреком. Винсент вступал в яростные споры с каждым новым знакомым, стараясь впитать в себя как можно больше и приспособить к своему темпераменту новые впечатления. Тео и художники водили Винсента к Дюран-Рюэлю, и особенно часто в маленькую лавочку папаши Танги. Вскоре Ван Гог и папаша Танги стали неразлучными друзьями, к великому огорчению мадам Танги, которая не могла смотреть как ее муж снабжает Винсента холстами и красками, которые тот расходовал в больших количествах в обмен на непродающиеся картины. Сезанн, который однажды встретил Ван Гога у Танги, увидел в его работах лишь мазню сумасшедшего. Но старик Танги был в восторге и с той поры делил восхищение поровну между Сезанном и Ван Гогом. Винсент написал два портрета папаши Танги, сидящего на фоне стены, украшенной японскими гравюрами. Осенью 1886-го в Париж вернулся Гоген. Несмотря на холодную целеустремленность одного и кипучую восторженность другого, их связала странная дружба. Единственное, что у них было общего, так это воинствующий характер их убеждений. В Париже на Ван Гога обрушилась масса противоположных влияний – доброта и терпение Писсаро, холодная систематичность Сёра, стремление обращать в свою веру Синьяка, и, наконец, грубая откровенность и неясное стремление к преувеличению, как средству выйти за пределы импрессионизма, Гогена. Писсарро, который был свидетелем схваток между старой гвардией импрессионистов, не скрывал огорчения. Враждебность в среде импрессионистов становилась все более заметной. Моне отказался продавать картины Дюран-Рюэлю, сказав, что предпочитает их сохранить, поскольку Рюэль отослал весь свой запас в Америку. Личная неприязнь больше уже не скрывалась и выливалась в горькие ссоры. Так заканчивался 1886-й, год демонстрации картины Сёра “Гранд-Жатт”, прибытия во Францию Ван Гога, публикации романа Золя “Творчество” и намерений Гогена отправиться в тропики. Импрессионизм, как направление, созданное общими усилиями молодых художников, перестало существовать. Отныне каждый из них пошел своим путем. Писсарро, единственный участник всех восьми выставок, который всегда старался всех примирить, теперь потерял всякую связь с людьми, бывшими на протяжении 25 лет его друзьями. Ситуацию подытожил Ван Гог, когда прямо сослался на “гибельную гражданскую войну в группе, каждый член которой хватает другого за глотку с яростью, достойной лучшего применения”. Первая в истории современного искусства группа художников потеряла единую цель и уже принадлежала прошлому.

Берега Марны. Поль Сезанн (продолжение). В октябре 1895-го, некий мсье Амбруаз Воллар зашел в мастерскую Поля Сезанна и выразил желание устроить в своем магазине на ул. Лаффит не позже Рождества выставку его полотен. Неожиданное предложение привело художника в смятение. Кто он такой этот Воллар, что у него на уме? Одно ясно - если он держит лавку на улице Лаффит, значит, рассчитывает на многое. Именно на этой улице расположена галерея знаменитого Дюран-Рюэля, торговца, который первым начал покупать картины импрессионистов. Но в таком случае ему должно быть известно и то, что тот же Рюэль упорно не желает приобретать полотна Сезанна, считая их слишком рискованным товаром. Неужели этот парень смелее? Что вообще этот Воллар может знать о Сезанне? Истории о его скандальных выходках прошлых лет, вроде «горшка с кое-чем», который раздосадованный очередным отказом Поль посулил чопорному Салону? Что несколько эксцентричных коллекционеров, подобных Виктору Шоке и Гюставу Кайботту, считают картины Сезанна жемчужинами своих коллекций? Что уехавший на Таити Гоген и застрелившийся пять лет назад Ван Гог прославляли Сезанна как своего учителя и предтечу нового искусства? Что полотна его нынче идут практически за бесценок? Что среди художников его поколения Сезанн единственный, кто до сих пор не имеет собственного торговца? Да уж, большого резона заниматься картинами Сезанна у Воллара не было, но дело в том, что ему самому до смерти нравились эти полотна с их наклонившимися от ветра домами и сине-красными яблоками. А еще он помнил, как однажды увидел в витрине крошечной полутемной лавки картину "Берега Марны". В лавке торговали красками и с хозяином, добряком и чудаком папашей Танги, неудачливые художники, в том числе и Сезанн, частенько расплачивались своими полотнами. Пораженный открывшимся ему зрелищем, Воллар стоял у витрины, не решаясь дать отпор некоему господину в котелке, самодовольно злословившему о «негодяе, намалевавшем эту мазню». И вдруг проходящий мимо стекольщик мечтательно произнес: «А я, сказать по правде, порыбачил бы на таком бережке». И, перебросив с плеча на плечо мешок со своими инструментами, пошел дальше. Воллар никак не мог забыть эти брошенные мимоходом слова. Спустя два года, когда на знаменитом аукционе распродавали коллекцию скончавшегося чудака Танги, Воллар купил сразу пять «сезаннов», отдав за них все свои сбережения — девятьсот два франка. А вскоре после этого принялся разыскивать адрес художника, чтобы сделать ему предложение о выставке. Картина "Берег Марны" была написана в "подпольные" года творчества Сезанна - в период, когда художник перестал выставляться на групповых выставках импрессионистов, прекратил отправлять картины в салоны и практически исчез из поля зрения парижского мира искусства. Почти каждое лето Сезанн и его семья снимали квартиру или комнаты в отеле где-нибудь в Иль-де-Франс, обычно в пределах досягаемости коллег – Писсарро, Моне и Гийомена. Художнику очень нравился тот район, он написал около двадцати речных пейзажей с Марной. Правда, из-за того, что Сезанн не подписывал, не датировал и не называл свои картины, многие работы того периода остаются неразрешимой загадкой. Когда молодой и смелый арт-дилер Амбруаз Воллар решил сделать ставку на Сезанна, художник не поверил и принял Воллара за сумасшедшего. Но тот подтвердит свое решение, купив разом 150 его картин. К тому времени отец Поля умер, оставив наконец-то сыну денег и обеспечив тем самым полную свободу. И теперь Сезанн использовал этот шанс на полную катушку: купил маленький домик на окраине Экса, устроил студию, закрылся там затворником, начал писать местных крестьян, любимые с детства пейзажи и письма сыну в Париж: «я по-прежнему работаю на природе, и мне кажется, что я хоть и очень медленно, но продвигаюсь вперед…». Читайте также первую и вторую часть статьи о Сезанне: Поль Сезанн. Пистолетная живопись Поль Сезанн. Испытания судьбы В галерее: 1. Берега Марны, 1888 2. Курильщик, 1890 3. Ортанс Фике в полосатой юбке, 1887 4. Гора Сент-Виктуар, вид из карьера Бибемю 5. Фрукты, 1879 6. Мальчик в красном жилете

История про картину Ван Гога. Слава, избегавшая Ван Гога при жизни, пришла к нему после смерти. У него появились весьма страстные поклонники и ценители. Один больной, страдавший сильной апатией, медленно угасал, не проявляя ни к чему ни малейшего интереса. Врач пытался его встряхнуть, но ничто не помогало. —   Ну, должно же быть что-то такое, что вызывает у него сильное чувство, вспомните, — говорил он его жене. —  Он очень не любит мою мать, — сказала та. Врач подбежал к больному и крикнул ему в ухо: —   Ваша теща неожиданно умерла! Слышите? — Тот лишь пожал плечами и отвернулся к стене. Все было без толку, пока служанка не вспомнила о картине Ван Гога, которая висела на стене напротив кровати, — больной когда-то так восхищался и дорожил ею, что не позволял даже пыль с нее стирать. Врач пригласил знакомого торговца живописью. Явившись, тот начал внимательно разглядывать холст. Больной пришел в себя и следил за ним с некоторым беспокойством. Наконец торговец сделал вид, что сошелся в цене с хозяйкой, и снял картину со стены. Тут больной сел на постели и слабым, но довольно решительным голосом сказал: —   Оставьте мою картину в покое, милейший, или я вызову полицию! Врач был в восторге. Теперь он обязательно выздоровеет! — со­общил он жене. — Вот уж не знал, что эти новомодные художники могут вызывать такие страсти. *** Кстати, Ван Гог никогда не подписывал свои картины фамилией, только именем — «Вин­сент». На то есть несколько объяснений. Во-первых, его фамилию часто искажали иностранцы, для францу­зов она слишком сложна и непривычна. Во-вторых, он сам ее не любил: ведь многие поколения Ван Гогов были торговцами живописью (между прочим, по голландским меркам богачами). Однажды, обидевшись на своего брата Тео, Винсент заявил ему: "Ты настоящий Ван Гог!". В его устах это звучало оскорблением. Ну и в-третьих, художнику хотелось подражать великим: только именем, без фамилии, подписывал свои работы Рембрандт. Не все знают, что его фамилия была Ван Рейн. *** И еще одна маленькая история про Ван Гогов: Тео, брат Винсента, продолжая семейные традиции, стал торговцем картинами. Всю жизнь он пытался про­дать картины брата, но, увы, никто не хотел их покупать. Как-то Винсент гордо заявил Тео: —   Я знаю, что я — гений, и этого мне доволь­но, чтобы продолжать мою работу. Брат грустно ответил: —   И я знаю, что ты — гений. Но, для того чтобы я мог продолжать свою работу, необходи­мо, чтобы, кроме нас двоих, об этом еще кто-то знал. В галерее: 1. Пейзаж с домом и пахарь. 2. Церковь в Овере. 3. Оливковые деревья с желтым небом и солнцем. 4. Мост Ланглуа в Арле с прачками. 5. Сельская улица с людьми и ступенями в Овере.

Поль Сезанн. Испытания судьбы. Поль Сезанн всю жизнь боялся своего отца, боялся до оторопи, до немоты. Отец был занят только зарабатыванием денег, и единственному сыну придумал готовый надежный план жизни. Из этого страха Поль поступил на юридический факультет и даже в 40 лет пешком преодолевал десятки километров, чтоб не пропустить семейный ужин. Он полжизни скрывал от отца свою любовницу и сына. Даже когда Луи-Огюст, вскрыв адресованное сыну письмо, прочитал там слова привета, которые какой-то простодушный приятель передавал «мадам Сезанн», Поль продолжал все отрицать. И лишь тайком слал отчаянные письма Золя, прося разбогатевшего друга ссудить 60 франков своей жене, оставшейся в дешевой марсельской квартире вместе с их заболевшим сыном. За всю жизнь только одно личное решение Поля оказалось сильнее этой маленькой домашней тирании – непреодолимое желание рисовать. Ранние работы Сезанна проникнуты черной меланхолией, но его палитра посветлеет, когда он встретит самого важного человека в своей жизни - Камиля Писсарро. Добрый Бог - будет звать его в шутку Поль. Писсарро – тот отец, которого ему не хватало, - спокойный, мудрый, проницательный. Писсарро, иногда захаживающий к друзьям на занятия в школу Сюисса, рассмотрел в нервных и диких эскизах Сезанна задатки настоящего таланта. Он притащил робкого провансальца в «банду Мане» и убедил всех, что этот художник сделает переворот в живописи. Десять лет спустя именно Писсарро будет убеждать друзей-художников позвать Сезанна участвовать в первой выставке импрессионистов, а еще через 30 лет получивший признание и нашедший свой художественный язык уже не молодой Сезанн подпишет одну из выставочных работ «ученик Писсарро». На встречах молодых художников в кафе Гербуа Сезанн был странным участником: вламывался растрепанный, здоровался, отпускал несколько грубых шуток и усаживался молча слушать беседы о новом искусстве. Когда что-то из сказанного ему не нравилось, шумно вставал и уходил. «Что вы готовите в этом году в Салон?» - спрашивал франт Эдуард Мане. «Горшок с кое-чем», - отрезал Сезанн. Он восхищался радикализмом своих товарищей – молодых художников, а их раздражала его напускная деревенская неотёсанность. Самые счастливые и яркие моменты жизни Поля остались в детстве, в годах настоящей дружбы, когда он сбегал из дома при малейшей возможности, бродил по лесам и долинам в компании лучших друзей Эмиля Золя и Батистена Байля. Дни напролет, под жарким небом Прованса, они мечтали о славе, о великой и высокой любви, о призвании. Неразлучная троица – блестящие ученики, лучшие в коллеже Бурбон, они знали наизусть Вергилия и взахлеб читали Гюго, ежегодно соперничали между собой в количестве полученных медалей. Свой первый роман "Исповедь Клода" Эмиль Золя посвятил Полю Сезанну в благодарность за свою добрую юность, дружбу, поэзию и темы для романов, которые в последствии привели его к успеху. А Сезанну тем временем судьба уготовила испытание ущемленным самолюбием. Они как будто поменялись ролями, принимая очередной вызов на пути развития своих талантов. И только бесконечные яблоки, которые Сезанн без устали писал, помогали ему выживать, удерживая в памяти образ того искреннего мальчугана, который протянул ему когда-то на школьном дворе корзинку с яблоками в благодарность за дружескую поддержку. В 1886 году Эмиль Золя издает свой последний роман «Творчество», главный герой которого, неудавшийся художник Клод Лантье в итоге кончает жизнь самоубийством. Всем было понятно, что прототипом главного героя стал близкий друг писателя - Сезанн. Золя открыто назвал его неудачником, и это стало оскорблением для Поля. Их многолетняя дружба, так ненавистная когда-то его отцу, оборвалась в один день. Больше они никогда не виделись. Поль вежливо поблагодарил Золя за присланный экземпляр книги. Позже он написал кому-то: "Нельзя требовать от несведущего человека, чтобы он говорил разумные вещи о живописи, но, Боже мой, как можно утверждать, что художник кончает с собой оттого, что написал плохую картину. Если картина не удалась, её швыряют в огонь и начинают новую". Продолжение следует.