Ветви одного дерева

Ирма смотрит на дождь. Сто оттенков тишины расцвечивают ночь. Свет в коридорах тускл. Плафоны полны мошек. Дождь льет и льет. Люди засыпают и просыпаются под его мерный шум. Электричество потрескивает от сырости. Мошки вспыхивают синим пламенем и сгорают. Раз в неделю Ирма ходит к почтовому ящику. И каждый раз вынимает из него конверт со своим именем. В конверте сухие цветы. Всегда сухие цветы. За окном шумит дождь. Сухие цветы аккуратно разложены на столе...

Она была сборщицей лимонов, хмурой молчаливой сицилийкой с тяжелыми черными косами, скрученными на затылке в тугой змеистый узел; от ее смуглой лоснящейся кожи исходил горьковатый запах лимонной кожуры, и эту вкрадчивую горечь не могли заглушить даже «Стамбульские левкои», дешевые духи, которые она покупала на углу Сантос-Де Боккас и Ремини. Каждый вечер она выходила на Ластра-Чинас, шумную многолюдную улицу с решетчатыми балконами и стаями бродячих собак; она останавливалась перед лавкой старьёвщика...

А ведь где-то по земле ходит ее двойник, подумала она, в последний раз посмотрев на собственное отражение в зеркале. Для сегодняшнего дня следовало выбрать что-нибудь безоговорочно строгое и светло-серое под цвет сухой золы в остывшем камине. Она выбрала зеленое, чувственное и отстраненное, как тень, стерегущая последний утренний сон. Последний штрих - капля вишневых духов, резких, как камень, и бесприютных, как красота обезображенного лица. Сегодняшний день не терпел полумер. На завтрак она заказала сыр бри и обыкновенную воду...

Он увидел ее в институтском дворике – она грызла редис с солью и читала набоковскую «Машеньку». Через неделю он пригласил ее на «Голубого ангела». В тот вечер она впервые услышала голос Марлен Дитрих. Через месяц она сказала, что ждет ребенка. К рождеству они поженились, и он привез ее в Лантен, имение с запущенными аллеями и каменными статуями с горестными ликами. В доме, кроме них и пары слуг, никого не было. Летом 1973 года фрау Штольц родила мальчика. Через несколько часов ребенок умер. .......

Свое лучшее платье она берегла для концертов Рихтера, первого снега и времени, когда цвели лимонные деревья. Равнодушная к собственной красоте и будущей старости, она носила старые отцовские часы с потертым ремешком и лаковые мужские штиблеты, похожие на те, в которых снимался Чарли Чаплин. Единственная в Лиссабоне женщина-настройщица пианино, одна из лучших в своем деле. В свободное от работы время она рисовала акварелью и пекла белый хлеб. Заставляя звучать даже старые инструменты, она к немалому...

Али отложил в сторону промасленную тряпку. Лицо на мольберте, по-модильяновски хрупкое и безучастное с желтыми кошачьими глазами смотрело печально и отстраненно. Обманчивая безмятежность, с которой смотрят на горы или на то, что скрывается за ними. Например, на собственную жизнь, прожитую кем-то другим. Где-то пела птица, хрипло и нежно. Али промыл кисточки и сложил их в деревянный ящичек, когда-то принадлежавший его деду-сапожнику. Он шил красивые туфли и любил некрасивых женщин. Теперь прямой взгляд...