Николай Юрьев

Мне приснился вчера эндорфиновый сон, Очень редкий в последние годы. Был каким-то спокойным и радостным он, С ощущением полной свободы. Я бродил по родным и знакомым местам, С проплывающими облаками, Словно кадры из детства, прошедшего там, И ушедшего в вечную память. Вот, я помню, стою и смотрю в никуда, Мимо движется группа народа. Обтекают меня, как корягу вода, И уходят своею дорогой. Вижу – девушка передо мною стоит. Из газеты какой-то известной. Ей понравился, видите ли, этот вид, Просит продемонстрировать местность...

Дождь идёт с утра. Накрылись планы. Лето приближается к концу. Я лежу и думаю о главном: Надо бы зайти к отцу. Что-то стал старик сдавать немного, Навалились старые грехи. Все равно, в один конец дорога, Хоть он никогда и не был хил. Он хотел, чтоб я решал задачи, Те, что сам когда-то не решил, Чтоб себе дорогу обозначил, На которую хватило б сил. Он меня воспитывал здоровым, Совестью учил не торговать. Он в науках был всегда толковый, И любил своих отца и мать...

Жили где-то за границей леса Скунсы, обожающие власть, И на лес смотрели с интересом, Но боялись попросту напасть. А в лесу царил медведь-хозяин: Строг, авторитарен и суров, От Сосны до самых до окраин Управлялся так, что будь здоров! И жила у леса на опушке Группировка белых обезьян, С виду безобидные зверюшки, Но по жизни был у них изъян: Очень уж они любили гидность, Вот им и не нравился медведь. Так они, пока ему не видно, Стали меж собой ломать комедь И друг дружке на ухо шушукать: «Станем скунсовыми протеже! На опушке не Медвежий угол, А почти Скунсляндия уже...

Русский народ на куски расколов, Настропалив боевых наркоманов, За дымовыми завесами слов Враг увлечённо вгрызается в раны. Только своих не сдают пацаны, Прадед погибший был тоже упрямый. Не получается мир без войны… Благослови меня, мама! Нет, не уйдут, не поймут, не простят, Кроме меня их никто не отвадит, Ими Христос на Голгофе распят, Будут всё больше и яростней гадить. Помнишь Чечню и сирийский ИГИЛ? Батя был круче шахидов ислама...