Стакан молока

На обочине старой дороги сидел казак. Дорога та повидала много, а те, кто её торил, уже давнёхонько лежали на погостах Руси. А чего не лежать, коли времечко пришло, у каждой махонькой былиночки свой срок отмерен Богом, а тут человек. Отслужил Семён Андреевич Елисеев на государевой службе двадцать лет, и теперь шёл не ведомо куда. Родные его тятя, мама давно уж сгорели в своём дому, полдеревни тогда погорело. Как получилось? Нет ответа, две сестры не ведомо где живут, поди, замуж вышли, я им точно не нужон...

Недалеко от дачной страны, сегменчато составленной из шестисоточных участков, с нагромождением похожих домишек, непременными парниками, смородиной-крыжовником, обилием вишен, спутанных ветвями и гордых яблонь – стоял: почти в чистом поле – офицерский дом. Поле быстро стало не особенно «чистым»: возникли гаражи, постепенно появились маленькие огороды, женщины насадили клумбы… В этом доме жила двоюродная сестра Маринка, с мужем-полковником Володей, и двумя детьми… Как быстро они вырастают! …многие...

Жарко... Шестой час вечера, но солнце еще высоко висит в бесцветном от зноя небе и с равнодушной щедростью льет на землю плотный до осязания жар. Море беззвучно и неподвижно. У берега песчаной косы, что вольготно разлеглась в проливе между Крымом и Таманью, уткнута носом в песок большая красивая красно-синяя шлюпка с подвесным мотором. Неподалеку от шлюпки по пояс в воде бродит худой загорелый мальчишка лет двенадцати. Он с серьезным видом что-то высматривает на песчаном дне сквозь светлую воду,...

Капризы – Мам, я не хочу больше есть, – хнычет ребёнок. Ему четыре с половиной года, и зовут его Петя. Он сидит на краешке стула, готовый мигом с него соскользнуть и скрыться в своей комнате. Рядом стоит его мама. Её зовут Мария. Это красивая молодая женщина с темно- каштановыми густыми волосами, заплетёнными в косу, и большими серо-зелёными глазами. На ней надет цветастый фартук, а через плечо перекинуто кухонное полотенце. – Сынок, ну ещё две ложечки бульона, пожалуйста, – мама наклоняется к ребёнку, нежно гладит его по голове и заглядывает в глаза...

Вообще-то я был тихий, но стоило меня разозлить, как я совсем терял голову — в глазах появлялся воинственный блеск, я громко сопел, надувался и набрасывался на обидчика с кулаками. Частенько я пускал в ход кулаки и не только когда злился, но и при разрешении различных спорных вопросов. Правда, я был отходчив и после ссоры терзался от своей несдержанности. Конечно, от этого тому, кого обидел, легче не было, тем более что у меня не хватало мужества признаться в своем раскаянии. Я и хотел бы искупить вину, но было стыдно признавать себя неправым...

9 июля 2024 года после тяжелой продолжительной болезни умер Владимир Михайлович Тыцких. Поэт, прозаик, публицист, журналист, редактор, заслуженный работник культуры РФ. Без него невозможно представить Владивосток, Приморский край, современную русскую литературу. Наш автор и соратник. Деятельный и яркий человек, много сделавший для укрепления русской жизни и русского самосознания. Владимир Тыцких родился 29 июня 1949 года в Казахстане, городе Лениногорск (ныне город Риддер). В 1968 году был призван на Тихоокеанский флот...

Был День Святой Троицы, ранней в этом году. Утром Лилия ходила на праздничную литургию, а из храма отправилась помянуть мужа, и показалось ей, что вместе со Святым Духом в этот день сошёл с небес и её Сергей. Побывала на могилке одна – родных в городе N не имелось, а дочери не смогли приехать: младшая сдаёт экзамены в университете, а старшая живёт за границей – не очень-то выберешься. А она так ждала их, особенно младшую. Но не обиделась, потому что обе предупредили. Ну а раз уж так получилось, даже...

Женя Чубук умер от туберкулёза. Его похоронили в тридцати шагах от дома, где он жил. Погост стоял рядом, тёмные кресты тянулись к небу, небо закрыто тучами. Осенние чёрные тропы и такое же небо. Ели кладбищенские как свечки, затухли и оплавились. От погоста до дома Жени дойдёшь легко, нужно будет с горы спуститься вприбежку. Это не дом – лачуга, крытая позеленевшим шифером. Забор из доски, доска чёрная, будто её едят корабельные черви. А куда она плывёт и в каком море? А Женя Чубук плыл по течению...

Вышел вечером прогуляться после послания президента. Война, гибнут ребята, мужики наши, а я – почти слепой – не могу быть рядом с ними. Горько. Иду на хоккейную площадку, там когда-то тренировал ребятишек Костя Шадрин, мы с ним работали в радиаторном цехе. Подхожу, катаются дети, все в форме, рядом мужик на коньках, говорю: – Тут когда-то мужик тренировал детей с радиаторного цеха, жив ли, не знаете? Лицо человека было серьёзным, он ответил: – Я с радиаторного. Я узнал Константина. Конечно, постарел, но такой же сосредоточенный взгляд...

От публикатора. Я побывал в родных местах, сбегал в соседнее Харламово, положить в библиотеку мои книжки. Женщина-библиотекарь сказала: «У нас много лет лежит рукопись какого-то мужчины. Вы - человек пишущий, может, пригодится?» И вручила мне рукопись. Она ещё и у меня полежала, пока я о ней вспомнил. Фамилия автора странная, заковыристая - Георгий Увалов-Вяткин. У нас фамилии проще: Смирнов, Васильев, Рябинин, Петров. Явно псевдоним, в нём показано происхождение его рода. Установить фамилию нетрудно, покопавшись в архиве техникума...

Махмуд не мог понять простого женского каприза в отчуждении жены от его желаний и даже простого нежелания вести с ним разговоры. Он пытался докопаться до причины разрыва отношений с супругой, но натыкался на совсем неласковый взгляд и даже, как ему казалось – не женский, какая-то давно потаённая ненависть таилась в глубине глаз Айши и было странно, что он пугался этого злобного огня, который вспыхивал искрами, когда она смотрела на него. Он хорошо разбирался во взглядах мужчин – смелых, отчаянных, трусливых, но женский, полный неясной ненависти взгляд, был для него загадкой...

Поднявшись на высокое крыльцо и миновав широкую, застеклённую веранду, я вслед за хозяйкой вошёл в светлую комнату, в которой был тот беспорядок, какой бывает при скором и неожиданном отъезде, похожем на бегство. Дверцы шкафа распахнуты, нижние ящики раскрыты; стол, сдвинутый в угол, перевёрнут; короткие, толстые ножки торчат, как придорожные столбики; у печи навалено в кучу что-то громоздкое, накрытое старой клеёнкой. Вид этой комнаты, залитой ярким июньским солнцем, невольно подчёркивая увиденное мною, был таков, что просто хотелось спросить, что это всё значит...