Стакан молока

Дома Мария открыла газовый баллон, зажгла плитку, подогрела чай и съела кусок хлеба с маслом. После начала чистить рыбу. Кислое тесто на пирог у нее было уже готово – заквасила еще утром на вечерние оладушки. Она легко ходила по комнате – половицы тоненько поскрипывали, у ног терся серый пушистый котенок; она все думала о муже и ругала его за то, что снова весной мок в грязи, простужался в кошарах, а годы-то уж не те – к земле клонит, плечи обвяли и столько морщин высыпало. Только он все бодрится...

Кто-то протяжно кричал за тальником: – Маню-у-у! Мария прислушалась и, узнав по голосу Лизу Рыбачиху, поднялась с колен. Выловила из теплой воды простыню, отжала ее. Руки вытерла о подол платья. Подушечки пальцев побелели от стирки и сморщились. – Ау! – отозвалась Мария, выходя на кочкаристый берег. – Мой-то опять убег на озерину. Бегает, бегает – никак не наживется… А день-от, день-от! – выдираясь из кустов, частила Лиза. – Рыбки хочешь? Линечки свеженькие! Лиза полненькая, куклявая, со светлыми счастливыми глазами – никто Лизе не давал сорока лет...

Хотя на дворе стоял изрядный морозец, Пелагея Никандровна, словно не чуя его, набрала в охапку берёзовых поленьев, занесла их в избу. Обычно, прежде чем набрать из ровно выложенной на улице поленницы дров, она аккуратно смахивала с них снег веником. Нынче же занесла прямо с налепившимся снегом. Для кручины у неё, сердешной, в этот день была очень веская причина. Она и представить себе не могла, как это её Богом данный муж, Елисей Елисеевич Святославов, остался жив. Хозяин лежал на железной кровати и сипло, тяжело вздыхал: «Вот земляки, вот удружили, кажись, и нутро-то напрочь отшибли»...

В последние дни в дачном товариществе энергетиков только и разговоров было, что о ворах. Дачевладелец Максим Ветошкин слухам не верил, но был начеку, хотя ему и опасаться-то вроде бы нечего: воровали на крайних участках, а его находился в центре посёлка. К тому же Ветошкин работал посменно в охране – сутки через трое – и поэтому частенько бывал на участке. А когда он на участке, никто и носа к нему не посмеет показать. Спокойный на вид, крепкий и коренастый Ветошкин мог любого перешибить, особенно если выведут из себя...

Все знают, что самая трудная победа – это победа над самим собой. И вообще, от других мы готовы требовать гораздо большего, чем от себя. Себе же прощаем почти все, находя самые убедительные оправдания трусости, лени, а то и подлости: это не я такой, это обстоятельства, время и окружение виноваты... Звучит убедительно. Потому что почти всегда претензии ко времени, окружению и обстоятельствам обоснованы. Люди, совершающие победу над собой – пусть она кому-то и покажется маленькой – вот кто настоящие герои...

«Ну ты идиотка, Кира. Настоящая московская идиотка... Хоть и красотка», – Громко говорит мне Фрау Дада, стараясь перекрыть шум мотора. Она отличный шофёр-водитель. И руль фургона – в её умных руках, и внимательный взгляд на дорогу, которая мягко стелется нам под колёса. Автобаны в Германии просто чудо. И даже круглые знаки скорости указывают то 120 км. в час, то 150. Ну просто на зависть. «Это хорошо даже, – говорит Дада, – что после войны немецкая шантрапа так играла с огнём. Бросала в костёр трофейные, случайно найденные патроны...

Я не помню, кто привел меня в Тайшете в первый класс татарской школы. Но на всю жизнь запомнил красивую, черноволосую, с румянцем во всю смуглую щеку учительницу. Чёрные, казавшиеся без зрачков, глаза излучали холодный блеск, хотя яркие алые губы всегда были улыбчивы. Школа — обыкновенная бревенчатая изба с двускатной, крытой дранкой крышей выходила четырьмя окнами на Татарскую (так называлась улица, где в основном жили татары, поселившиеся здесь ещё с дореволюционных времён). В небольших школьных сенях сушились дрова, там же была раздевалка — мы вешали одежду на костыли, вбитые в стены...

Солдатиха… Именно так, ударяя на предпоследнем слоге, звали в селе эту старушонку. Она была нашей соседкой напротив, то есть дом её стоял напротив нашего – окнами в окна. Помнится, в юности я сочинил стихотворение, в котором были такие строчки: «Избы смотрят окна в окна, кто кого переглядит». Так вот, в этих строчках я имел в виду Солдатихин и наш дома, которые и впрямь, казалось, пристально глядели друг на друга изо дня в день, из года в год. Притом взгляд нашего дома был бодр и весел, особенно...

Всё белым-бело. Снег и вихрь... Если смотреть сверху глазами птиц, то можно увидеть большой город, протекающую через него Волгу, а на высоком её берегу – храм. Большой, новый, красивый. Вокруг него – чисто поле. По нему с двух разных сторон движутся друг другу навстречу две чёрные точки. Это люди. С одной стороны идет бомж. От храма к остановке автобуса. А может быть, к теплому подъезду. С другой стороны идут Ирина с дочкой, шестилетней Викой. Обе они в пуховиках, на голове у девочки шапка с ушками и мордочкой мышонка...

Стояла в далёкой-предалёкой сибирской деревеньке махонькая церквушка. Кажинную субботу, коли наступал вечер, крестьяне собирались там на церковную службу и, знамо дело, на исповедь. В воскресный день все деревенские жители, нарядно одевшись, шли на воскресную службу. В страду ходили в любимую церквушку меньше – надобно было урожай собирать, и батюшка Андрей это понимал и вовсе не сердился на прихожан, когда те, грустно вздыхая, говорили, что сродникам, де, неколи на службы ходить, день, мол, год кормит...

Бывший военный, а теперь сотрудник охранной фирмы Алексей Логинов давно считал, что всё интересное с ним происходило в сентябре, в бабье лето. То он познакомится с интересным человеком, то поругается с братом, то… Таких случаев скопилось предостаточно, и он всегда задавался вопросом: почему это происходило в начале осени? Что, другого времени нет? И однажды понял, почему: летом, когда у людей на уме отпуска и дачи, – не до выяснений отношений. Но вот съехались в город к началу занятий в школах, тут-то и начинались интрижки...

Прозвенел последний звонок. Школа опустела. Теперь изредка тишину нарушал лязг ведёрки технички и покашливание сторожа. В безмолвии кабинета литературы глядели с запылëнных портретов Пушкин, Гоголь и Лев Толстой. На летние каникулы Коля, взяв с собой книги и две телескопические удочки, приехал в деревню, где жила его бабушка – Антонина Леонтьевна. Коля верил, что бабушка – самый добрый, самый честный человек на всей земле. Он ещё не разочаровался в жизни и видел в людях только хорошее, порой тогда, когда хорошего по сути и не было...