Стакан молока

«Константин Дмитриевич Воробьёв… Всегда обращаюсь к Богу и Высшим силам со словами тихой печали и рвущейся из груди радости – спасибо, что подарили мне такого отца! Именно в том страшном 1943 году, когда не стало в обездоленной семье Дзенисов замечательного Валечки-Валентина, к ним пришёл потрясающий Константин, родом из Нижнего Реутца… Не иначе, как само Провидение послало Марусе такого зятя… Она его «высмотрела, выстрадала» благодаря своей доброй, отзывчивой на чужую боль и страдание душе!» – несколько пронизанных горячей любовью строчек...

На сенокос собрали всех, кто может и не может. Анна, жена Василия, погибшего в Гражданскую, несмотря на немолодые годы, бодрым духом самая первая. Уважаемые читатели, на канале «Стакан молока» мы публиковали повесть «Воронёнок» по главам. Ниже – порядок публикаций и окончание повести. Младенец Елисей и казак Елисеев (первая часть) читать здесь Вот она, сказка моей жизни… (вторая часть) читать здесь В ответе за эту деревню (третья часть) читать здесь Полюбил Елисей Варвару (четвертая часть) читать здесь Нина дождалась (пятая часть) читать здесь Автор посвятил эту повесть всем людям России...

Варвара родила мальчонку. Семён Андреевич с Ниной Андреевной заплакали от такой новости, Елисей успокаивал: – Ну чего вы, мои родные? Будит вам! Семён Андреевич тихо говорил: – Ничё, земля родит, проживём, еды хватит, тут Господь человеку много дал, войны вот только б не было. О Господи! Храни нашу Русь! Сколь живу на свете, диву даюсь, кто на жизнь жалуется. И то сказать: у всех по-разному жизнь проходит. Иной раз закуролесит, индо спасу нет. Но вот берёшь народившееся на белый свет дитя на руки, и вроде с Богом так близко, что ближе, поди, и не надобно...

Николая Игоревича Крижановского знаю уже 29 лет, с 1995-го, когда начал читать лекции по «Истории русской литературы XX века» студентам 4-го курса филфака Армавирского пединститута. И на этом курсе, и на пятом, где преподавал другие дисциплины, Николай Игоревич проявил себя как нетипичный молодой человек середины 90-х. Он много читал, стремился самостоятельно мыслить, любил полемизировать, задавать мне, себе, другим сложные онтологические вопросы. Ответы на них студент искал в творчестве русских писателей XI-XX вв...

Семён с Елисеем влетели в родную избу, обняли Настю, та с лица спала, жаль было на неё смотреть в эти часы. Нина Андреевна взялась креститься, брызгать на дочку святую воду и поить святой водичкой. Елисеев обнял деда, стал расспрашивать. И вот что поведал дед: – Меня Прохором Игнатичем Деревягиным зовут, стало быть. У меня в лесу избушка, охотой промышляю маненько. Иду с собакой, она и вывела к девчушке-то, напужалась, сердешная, у меня и заночевали. Вот, привёл, стало быть, вашу пропажу. Семён Андреич велел жене принесть браги, была она ядрёная, выстоянная, в голову била враз...

На следующее утро, Семён Андреевич Елисеев запряг лошадь, позвал сына. Елисей увидев отца, оторопел, вид у тяти был каким-то даже страшным, а отец меж тем молвил: – У меня к тебе разговор, Елисей, серьёзный. Елисей, глянув на отца, почуял неладное. Тятя стоял бледный, вроде неживой какой-то, не захворал ли часом?.. Отец начал говорить: – Было это уже давно, четырнадцать лет назад. Я отслужил, и шёл куды глаза глядят, засобирался ночевать, костерок развёл, слышу робёнок плачет… Вдруг речь отца прервал...

Деревенская жизнь деется на земле особенным образом. Милые, ушастенькие-лопушастенькие коровушки вечером возвращаются домой в родные дворы. И уж слышишь, как хозяйки доят своих коровушек. Парное молочко – это живая сказка, пьют дети, пьют взрослые, а как не пить такое вкусное, полезное хлёбово. Сколько разных трав коровушка за день пощипала, и всё это немалое количество трав переработалось на этом живом заводе под названием «корова». Бурлит чего-то в брюхе у коровы, но разве до этого хозяйке, на это действо она внимания не обращает...

На обочине старой дороги сидел казак. Дорога та повидала много, а те, кто её торил, уже давнёхонько лежали на погостах Руси. А чего не лежать, коли времечко пришло, у каждой махонькой былиночки свой срок отмерен Богом, а тут человек. Отслужил Семён Андреевич Елисеев на государевой службе двадцать лет, и теперь шёл не ведомо куда. Родные его тятя, мама давно уж сгорели в своём дому, полдеревни тогда погорело. Как получилось? Нет ответа, две сестры не ведомо где живут, поди, замуж вышли, я им точно не нужон...

Недалеко от дачной страны, сегменчато составленной из шестисоточных участков, с нагромождением похожих домишек, непременными парниками, смородиной-крыжовником, обилием вишен, спутанных ветвями и гордых яблонь – стоял: почти в чистом поле – офицерский дом. Поле быстро стало не особенно «чистым»: возникли гаражи, постепенно появились маленькие огороды, женщины насадили клумбы… В этом доме жила двоюродная сестра Маринка, с мужем-полковником Володей, и двумя детьми… Как быстро они вырастают! …многие...

Жарко... Шестой час вечера, но солнце еще высоко висит в бесцветном от зноя небе и с равнодушной щедростью льет на землю плотный до осязания жар. Море беззвучно и неподвижно. У берега песчаной косы, что вольготно разлеглась в проливе между Крымом и Таманью, уткнута носом в песок большая красивая красно-синяя шлюпка с подвесным мотором. Неподалеку от шлюпки по пояс в воде бродит худой загорелый мальчишка лет двенадцати. Он с серьезным видом что-то высматривает на песчаном дне сквозь светлую воду,...

Капризы – Мам, я не хочу больше есть, – хнычет ребёнок. Ему четыре с половиной года, и зовут его Петя. Он сидит на краешке стула, готовый мигом с него соскользнуть и скрыться в своей комнате. Рядом стоит его мама. Её зовут Мария. Это красивая молодая женщина с темно- каштановыми густыми волосами, заплетёнными в косу, и большими серо-зелёными глазами. На ней надет цветастый фартук, а через плечо перекинуто кухонное полотенце. – Сынок, ну ещё две ложечки бульона, пожалуйста, – мама наклоняется к ребёнку, нежно гладит его по голове и заглядывает в глаза...

Вообще-то я был тихий, но стоило меня разозлить, как я совсем терял голову — в глазах появлялся воинственный блеск, я громко сопел, надувался и набрасывался на обидчика с кулаками. Частенько я пускал в ход кулаки и не только когда злился, но и при разрешении различных спорных вопросов. Правда, я был отходчив и после ссоры терзался от своей несдержанности. Конечно, от этого тому, кого обидел, легче не было, тем более что у меня не хватало мужества признаться в своем раскаянии. Я и хотел бы искупить вину, но было стыдно признавать себя неправым...