Дорога до кладбища была едва различима. Тропинка, ведущая сквозь кусты и высокую поросль болотных деревьев, укрытая кронами ольхи и ясеня, то и дело петляла. Михаил едва успевал сворачивать, чертыхаясь, когда особенно настойчивые ветки цепляли его за куртку. Вообще-то он не верил в то, что кладбище существует, но ему пришлось довериться старухе, другого выхода не было. Мёртвый младший брат снился ему каждую ночь и звал его. Дошло до того, что Вербловский перестал спать. Он осунулся, похудел, на работе засыпал на ходу. Однажды он упал в ванне, и чуть не расшиб себе голову. Невролог посоветовал обратиться к психотерапевту, психотерапевт — к внутреннему я.
В результате Вербловский шёл по лесной дороге, ожидая, когда тропинка уведёт его в чащу или болото, где он потеряется или утонет. Однако через какое-то время тропинка сменилась пологим мягким мхом, деревья расступились, и кое-где Михаил увидел странные монументы. Статуи были разбросаны в хаотическом порядке. К одной такой Вербловский подошёл ближе и похолодел. Он был поражён тем, насколько удивительно правдоподобно неизвестный скульптор изобразил человека, и не просто человека — мумию, сухую, серую, покрытую воскообразной слизью. Мумия склонялась со своего невысокого холма к кусту полевых цветов, растущих прямо подле постамента. Но поразительным было то, а Михаил заметил это не сразу, на скульптурах была одежда, ветхая, почти полностью истлевшая, долгое время согревающая покойника в его последнем путешествии.
Вербловский отшатнулся, и некоторое время стоял с широко раскрытыми глазами, глядя на жуткое изваяние. Он не мог пошевелиться и вместе с этим хотел сбежать, только бы не видеть чудовищную фигуру. Нет, это была не статуя и не памятник — это была настоящая мумия. Живой когда-то человек, высушенный и выставленный на надгробие. Какому сумасшедшему мастеру понадобилось делать такое? Кому пришла в голову фантастическая идея похоронить человека под другим трупом? И почему, Господи, почему она до сих пор была цела? Известно, что мумии хранятся только в определённых условиях: кислород действует на них так же, как и на обычных покойников — разлагает их, разрушает.
Только сейчас Вербловский понял, что всё это время он чувствовал сухой горький запах, не гнилостный, как бывает при разложении, а другой, словно горькая смола, скрывающая под собой нечто другое, нечто сладкое и удушливое. Этот запах, несомненно, исходил от статуи. Михаил на мгновение закрыл глаза, представляя, что на самом деле не видел ничего странного: просто лес, и его не в меру разыгравшееся воображение. Однако, снова открыв глаза, Вербловский опять увидел уродливые статуи. «Сколько же их здесь?», — подумал он, холодея. Михаил подошёл к мертвецу, находящемуся рядом с тем, которого он рассматривал ранее. Ветхое платье подсказало ему, что это была женщина. На сгибах локтей и коленей проступали кости. Лицо, почти лишённое мягких тканей, походило на череп. Два передних зуба и клыки вывалились наподобие оскала. «Женщина, ещё одна женщина, — подумал Вербловский. — Сколько их тут? И каждая вряд ли рассчитывала когда-нибудь так выглядеть».
Он нашёл в себе силы сдвинуться с места. Ему нужно было идти дальше, и теперь он понимал, какое сложное дело предстояло ему: найти среди могил одну-единственную. Старуха сказала ему, чтобы он не искал специально, что он должен просто идти туда, куда хотелось, тогда найдёт брата. Что делать дальше, было неясно, но Михаил надеялся, что то самое провидение поможет ему и в этом. «Только не смотри на них... Только не смотри…», — как мантру повторял Вербловский про себя, но вопреки своим уговорам смотрел на мумии. Все они сидели или лежали в разных позах... Множество тел в разной степени иссушенности… Словно скульптуры из прошлого, мертвецы занимали свои места на пьедесталах могил.
Лес кончился, а вместе с ним ушла тень, солнце стояло в зените. Было невыносимо жарко, и запах тлена, шедшего от скульптур, стал невыносимым. Покойников становилось всё больше, а кое-где между могилами оставался едва ли метр. Михаил с трудом пробирался сквозь них, отшатываясь от особенно уродливых. Некоторые из фигур протягивали высохшие руки, словно ожидали, что кто-то пройдёт мимо них и тогда они схватили бы незадачливого путника в свои тиски. Вербловский уклонялся от мёртвых суставов, морщился при виде их лиц. Где-то послышался тихий плач и торопливый отчаянный монолог. Миша замер, вслушиваясь в мужской голос, пытаясь определить, откуда он шёл. По всему выходило, что справа. Пригнувшись, он прищурил глаза. И действительно: чуть поодаль он увидел раскачивающуюся фигуру живого человека. Вербловский осторожно подошёл, стараясь ничем себя не выдать, но человек его в любом случае не заметил бы. Он был слишком занят своим делом. Это был пожилой мужчина. Он сидел на лавке, опираясь на высокую клюку. Его грузное тело сотрясалось от рыданий. Перед ним была высокая могила, а на ней лежал человек, подложив руки под голову. Невидящие глаза мертвеца были устремлены вверх, к небу. Всё в позе покойника говорило о расслабленности. И всё-таки он был мёртв, и тело его давно окоченело. Кожа его высохла и посерела, молодой человек — а по сложению и одежде можно было понять, что когда-то это был здоровый молодой мужчина — превратился в мумию.
— Тяжело мне без тебя, — говорил сидящий рядом. — Два года уже прошло, а у меня всё ощущение, что ты вот-вот придёшь… Повесишь ветровку и, не помыв руки, пельмени свои любимые варить начнёшь. В морозилке теперь лежат. Никто их, Лёшка, кроме тебя, и не ест. Ни я, ни Василь, ни Гаврик твой распроклятущий. Не собака, а дьявол. Опять мне всю грядку перекопал: кротов, что ли ищет. Бог его знает… Дрянь, а не собака. Только тебя и слушал. Василь плохой совсем стал, целыми днями спит, мышей не ловит. Оно и понятно — ему ж уже двенадцать лет. Такой же старик, как и я. Вот помру, кому они вдвоём нужны, — старик горько вздохнул. — Видать, придётся обождать и их упокоения тоже.
Он замолчал, вытирая дрожащей рукой слёзы.
— Ходил к врачу, камни в почках. Но это я и так знал. Что, говорю, делать? Она мне: лечить. А ссать мне как? По пять раз за ночь встаю, так до утра и промаюсь. Что за жизнь, что даже поссать в конце Бог не даёт. Неужто за это райские кущи положены? Вряд ли…
— Мать твою так и не нашёл. Уж всё кладбище обошёл, нет её, — он развёл руками. — Думал, вы тут вместе будете. А вот оно как вышло, ты здесь, а она…
— А этот всё сидит, смотрит, — сказал старик зло, посмотрев назад.
Позади него тоже была могила. На ней сидел мужчина и смотрел он прямо на Лёху. Причём смотрел с какой-то болезненной заинтересованностью.
— Что зенки-то вылупил? Сдох, и то глаза свои бесстыжие пялишь. Прости меня, Господи, — старик перекрестился. — Лёшка, одно меня заботит: от матери ты далеко, значит, и я далеко от тебя буду. Даже после смерти ты с убивцем своим остался.
Миша перевёл взгляд с одной мумии на другую. Жутко. Множество мертвецов. И все они чем-то заняты. Один этот Алексей в небо смотрел. Будто хорошо ему было, и ничто не беспокоило.
Вербловский прошёл по узкой тропинке мимо старика, настороженно на него посмотревшего, но ничего так и не сказавшего, мимо двух влюблённых: женщина и мужчина сидели на общей могиле, держась за руки. Было в этом нечто трогательное, если бы они не были двумя скелетами в обветшалой одежде. Могила их поросла бурьяном и была заброшена… А вот тучное тело поедало пасхальное яйцо. Перед мертвецом стоял стакан с водкой, фотография и остаток недоеденного кулича.
Михаил помнил напутствие старухи: нельзя было думать о том, куда идти, решать — повернуть или нет, нужно только идти, не задумываясь, тогда он сможет найти своего брата. Вербловскому было страшно увидеть его, тем более после стольких лет. Михаил вырос, а его брат так и остался трагически погибшим мальчиком девяти лет. Он не вспоминал о Стасике, хотя первые годы после его смерти, ему было тяжело без него. Вербловский плохо спал, иногда ему казалось, что Стас прятался в шкафу или под кроватью. Он боялся своего мёртвого брата и вместе с тем отчаянно скучал по нему. И вот теперь, когда прошло пятнадцать лет, он решил найти его. Взглянуть на него и сказать, что ему очень жаль. Жаль, что он прожил эти годы без него, и жаль, что он то ли из детской жадности, то ли из ревности не дал Стасику чёртовых солдатиков, жаль, что закинул их в отчаянии куда подальше, когда мать настояла поделиться ими, а младший Вербловский пошёл искать поссорившую братьев кучу пластмассы. Если бы не всё это, Стасик не попал бы под машину и остался бы жив. Отец всегда говорил об этом, а Михаил и так это знал.
Ком в горле вновь напомнил ему, почему он здесь: из-за вины, из-за желания быть прощёным покойником. Ну, разве не глупость?
Его мысли снова прервали, на этот раз женские причитания. Михаил увидел красивую женщину в приталенном костюме сливового цвета. Она обнимала фигуру мертвеца и целовала его в ветхую щёку.
— Как я устала. Как я устала, — жаловалась она. Женщина гладила покойника по голове, убирая жидкие остатки волос, касалась губами его губ, коих почти не осталось, вперёд сильно выступала оголённая челюсть. Михаила испытал острый приступ отвращения. Женщина, наконец, отпустила фигуру, и Вербловский увидел, что покойник сидел в позе лотоса, даже его руки были сложены в характерном жесте.
— Я так скучаю по тебе, мой любимый, — повторила она ещё раз и остановилась, когда под ботинком Михаила что-то хрустнуло, он с нарастающим ужасом заметил, что это «что-то» было кистью одного из умерших. Могила была такой низкой и маленькой, к тому же запущенной, что он её даже не заметил. Женщина посмотрела на него, потом перевела взгляд на останки костей внизу. В её лице читалась заинтересованность. Вербловский с невероятным чувством вины переводил взгляд то на кости, то на женщину, не зная, как оправдаться. Осквернение могилы — дело невероятно гадкое — это мог быть его брат.
— Не берите в голову, — сказала дама, — они тут повсюду, того и гляди раздавишь, как улиток после дождя.
Она убрала ногу с могилы и встала во весь рост, позволяя Михаилу рассмотреть себя. Сняв кожаную перчатку, женщина расстегнула сливовый жакет, Михаил увидел, что на ней был корсет в крупную чёрно-белую полоску, плотно облегающий крупные груди. Достав из сумочки пачку сигарет, женщина обхватила фильтр густо накрашенными губами. Вербловский спохватился и начал выискивать в джинсах зажигалку. В карманах её не оказалось. Михаил запоздало вспомнил, что забыл её вместе с сигаретами. Женщина иронично осмотрела Вербловского, а потом достала из сумочки изящную зажигалку и прикурила. Выпустив колечко дыма, она смотрела затуманенными глазами на Михаила.
— Моего мужа, — сказала она, показывая газовую зажигалку с позолотой. Она кивнула на фигуру, всё ещё сидящую в позе лотоса.
— Давно он умер?
— Четыре года назад. Рак, — женщина вновь затянулась, с вожделением смотря на покойника.
— Два года потратил на эту ахинею, — она обвела рукой фигуру мужа. — Йога, иглоукалывание, и дня не прошло, чтобы не созерцал свой пупок. Всё чаи пил антиоксидантные. Дрянь это всё. Зато кое-что, — сказала она со скабрезной усмешкой, — кое-что у него отлично работало до самого конца. Китайцы лечить умеют не хуже других, — она стряхнула пепел и тут же отодвинула ногу, облачённую в красный замшевый ботильон, — точнее, никак. Но есть и действенные средства. А теперь я одна, — она тяжело вздохнула, намеренно делая так, чтобы грудь её всколыхнулась, и Михаил невольно бросил взгляд на неё.
— Я сменила трёх терапевтов, двоих из них соблазнила. Ничего не помогло. Только вот здесь мне становится лучше. А вы кого ищете?
— Моего брата.
— Да что вы, — она посмотрела на него с сочувствием, впрочем, оно явно было деланным. Никаких эмоций она не испытывала. — Он давно умер?
— Пятнадцать лет назад. Ему было всего девять.
— Бедняжка, — сказала женщина, поразительно точно копируя выражение сердобольной матери. Зажав сигарету в зубах, она сняла с себя пиджак, оставаясь в вульгарном корсете без бретелей.
— У меня тоже есть сестра, но я её не люблю. Она настоящая стерва. Лучше бы её сожрал рак. Но я понимаю, это тяжело потерять любимого человека.
Она намеренно приблизилась к Михаилу, вторгаясь в его личное пространство. Печально посмотрев на фигуру покойного мужа, дама растянула губы в сладкой ухмылке.
— Анфиса, — сказала она, протягивая обнажённую руку.
— Михаил, — ответил он, пожимая руку женщине.
— Михаил, — повторила она с удовольствием. — Подобный Богу. У моего мужа тоже было еврейское имя — Соломон. Означает — мирный.
Анфиса вновь обхватила сигарету чувственными губами и затянулась. Когда она выдохнула дым, Михаил понял, что это был явно не табак, а что-то другое. Сладковатый запах отдавал травяным незнакомым ароматом. Зрачки женщины при этом увеличились, почти полностью заполняя зелёную радужку.
— Он, в самом деле, был мирным, мой Соломон. А ещё он был невероятно страстным, — доверительно сообщила она, — а теперь я одна.
Ножка в замшевом ботильоне едва заметно, как бы случайно коснулась его ноги.
— Я должен идти, — сказал Вербловский. Глаза женщины тут же сузились. — Мне нужно найти могилу Стасика.
— О, — она округлила губы, и Михаил тут же представил, как она складывает их точно так же, когда отсасывает. «Должно быть, это невероятное зрелище», — подумал он с сожалением. Анфиса встала, механически одёргивая корсет.
— Конечно, — сказала она, — нужно успеть дотемна: это единственное правило этого места, — Анфиса протянула ему руку, ту, что была оголена, и он с некоторым сомнением пожал её, избегая смотреть ей в глаза.
— Хотя, — Анфиса придержала его ладонь в своей, — говорят, что здесь нет гостей, только жители.
Михаил посмотрел на неё со смесью испуга и отвращения, Анфиса же по-прежнему глядела иронично.
— Если что, я здесь, — крикнула она ему, когда он снова вышел на тропу. Вербловский обернулся, и Анфиса помахала ему своей обнажённой ладонью, переходящей в беззащитно-худое запястье, на котором, Михаил заметил это только сейчас, были следы синяков. Коснувшись пальцами своей губы и прикусив её, Анфиса провела рукой по линии декольте. Вербловский увидел, что каким-то образом она успела расстегнуть четыре застёжки и оголить часть пышной груди, ничем не поддерживаемой. Михаил затряс головой, пытаясь прогнать наваждение. Заняться сексом с безутешной вдовой на кладбище перед её покойным мужем, тем временем спокойно сидящим в позе лотоса? О нет, он ещё не настолько сошёл с ума, чтобы ублажать чокнутую дамочку, помешанную на сексе!
День незаметно начал тускнеть. Солнце почти опустилось, его яркие лучи стали багряными, и Михаил с тревогой осознал, что пропустил целый день. Каким-то образом его пребывание в этом странном уродливом мёртвой парке растянулось на день, а ему казалось, что прошло от силы полчаса. Вместе с осознанием пришла и усталость. Вербловский повалился подле одной из могил. Нужно было решать: или искать дальше, или возвращаться. Хотелось есть и пить, однако ни того, ни другого делать в этом склепе Михаил не собирался. Взгляд его невольно упал на захоронение, подле которого он решил передохнуть. Могила была пустой. Вербловский в замешательстве покрутил головой, обошёл небольшой холмик. Мертвеца не было. Когда он посмотрел на крест с табличкой, то похолодел. На ней печатными буквами было написано: «Станислав Вербловский». 1990-1999 гг.
Михаил оборачивался, судорожно пытаясь отыскать брата. Все мертвецы были на своих местах, но брата не было. Вот у основания креста жёлтый трактор, который отец подарил Стасику, когда тому исполнилось шесть, а вот и фигурка солдата, из-за которой младший брат погиб. Тут был даже кролик Фомка — любимая игрушка Стасика, без которой он не мог засыпать. Михаил взял его в руки, кролик был потёртым и грязным, одно ухо у него было обслюнявлено.
— Меня ищешь? — спросил знакомый голос позади. Михаил окаменел. Этот голос. Этот знакомый мальчишеский голос. Он медленно повернулся и увидел Стасика, бледного, тощего, с синяком на всю щёку и… О боже, что с его головой? «Треснула, как арбуз», — вспомнил он слова соседа. Да, половина головы его брата отсутствовала. В задней её части зияла огромная дыра, прямо там, где должен был быть затылок. А из неё он видел то, что некогда должно было являться мозгом Стасика. Нечто жидкое, словно густой кисель, едва шевелящееся. На мгновение Михаилу показалось, что он видел какое-то насекомое, вылезшее на поверхность густой массы и мягко вторгшееся обратно.
— Что же ты так долго? Я ждал тебя, — спросил младший брат. — Ждал каждый день.
— Извини, — машинально ответил Михаил. — Я не знал, где ты.
В голове билась тревожная мысль. Она предупредила его, что нельзя, ни в коем случае нельзя оставаться на кладбище до темноты. «Но ведь солнце ещё не село…», — с беспокойством подумал Вербловский и посмотрел на небо. Нет, не село, однако с минуты на минуту наступят сумерки, и тогда ему придётся пробираться к выходу сквозь толпы мёртвых оживших тел. Господи, такое не могло присниться даже страшном сне!
Пока он думал, Стасик молча разглядывал его, словно диковинную игрушку.
— Ты ведь пришёл, чтобы остаться? — спросил вдруг брат, смотря на Фомку в руках Стаса. Тот увидел его взгляд и передал кролика Стасику.
— Прости меня, — сказал Михаил.
Брат забрал игрушку и посмотрел на него, хитро улыбаясь.
— Давай, я тебе всё покажу, — предложил он, хватая его за руку. Вербловский-старший вздрогнул, что-то холодное и скользкое обхватило его ладонь, и он с отвращением посмотрел на ручку Стасика, она была маленькой, изуродованной, ткани кожи чуть высохли, и на их поверхности образовалась та самая жирная неприятная плёнка. Михаил подавил приступ рвоты.
— Прости меня, — повторил он.
Но брат не обратил никакого внимания на его слова, упорно таща его куда-то за руку.
— Тут очень хорошо, — сказал он бодро.
Фигуры на могилах начали двигаться, запах тлена распространился мгновенно, серые тёмные изваяния превращались в бледные тела, изрытые посмертными ранами, разлагающиеся, дурно пахнущие. Нет, до этого момента он не чувствовал, насколько невыносимо смердящим запахом было пропитано это место. Зловонная мёртвая масса, шевелящаяся, словно карикатура на саму себя, потихоньку оживала, обретала возможность двигаться.
— Стасик! — почти истерично воскликнул Михаил. — Я не могу идти с тобой!
От запаха у него кружилась голова, тысячи мертвецов смотрели на него, завлекали, смеялись. Он увидел совокупляющуюся пару и узнал в ней покойника, ранее сидевшего в позе лотоса, и Анфису в сливовом костюме: теперь на ней не было юбки, чулки были разорваны. Она с безумием насаживалась на своего Соломона, гортанно стоная и охая, будто добралась до самого вожделенного в своей жизни. Михаил увидел лицо, уродливое, испещрённое разложением и гниением. Оно в безумной похоти закатило глаза, прижимая женщину за белые ягодицы, святящееся в темноте. Он увидел Алексея, днём безмятежно лежавшего на могиле, а теперь отбивающегося от соседа, душившего его, едва обтянутыми кожей, фалангами пальцев, и старика, испуганного, дрожащего, всхлипывающего, приткнувшегося к могиле сына. Вербловский бросился к нему, пытаясь помочь подняться.
— Уходите отсюда, уходите быстрее! — отчаянно выкрикнул старик, отбиваясь от его рук.
— А вы? Как же вы?
— Я должен найти мою жену.
— Вы сможете вернуться утром! — воскликнул Михаил, но старик упёрся.
— Нет, я должен быть со своей женой. Мой сын… — он с болью взглянул на то, как один мертвец душил другого, из его глаз потекли слёзы. — Мой сын будет умирать каждую ночь. Я буду здесь вместе с ним.
— Разве ты пришёл сюда только за тем, чтобы поговорить с этим стариком? — спросил брат раздражённо и ревниво. — Пойдём со мной!
— Нет, Стасик, — мягко ответил Вербловский. — Я не могу.
Он присел перед мальчиком на корточки, провёл рукой по его щеке, избегая прикосновений к ране. — Ты умер из-за меня. Ты помнишь?
Стасик закивал.
— Мы поссорились, и я убежал из дома.
— Если бы я отдал его тебе, — Миша сжимал в руках маленького солдатика, потом передал игрушку мальчику.
— Ты бы остался жив, — Вербловский сжал брата в объятиях, стараясь не думать о запахе гниющей плоти.
— Разве ты меня не любишь? — спросил Стасик. — Не скучаешь по мне?
— Конечно, я скучаю по тебе. Но я жив, а ты — нет, понимаешь?
— Понимаю, — ответил мальчик и отпустил брата.
В его глазах по-прежнему было озорство. Он так же, как и брат недавно, погладил его по щеке и сказал, улыбаясь гнилым ртом:
— Нужно просто сделать так, чтобы ты тоже был мёртв.
Утром, когда взошло солнце и осветило своими лучами застывших мертвецов, на могиле с табличкой «Станислав Вербловский». 1990-1999 гг., была не одна, а две фигуры. Одна — маленький мальчик, обнимавший потрёпанную серую игрушку одной рукой и голову другой. Вторая безголовая фигура лежала подле невысокого холмика, её руки тянулись к собственному черепу, крепко зажатому в руках мертвеца пятнадцатилетней давности.
Автор: Ядвига Врублевская
Источник: https://litclubbs.ru/writers/3821-ja-skuchayu-po-tebe.html
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
#кладбище #фантастика #фэнтези #ужасы #прогулка
Вам понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб.