Пушкин на Юге — это прежде всего каждодневная и еженочная работа «поэта-беглеца», «поэта-изгнанника». В известном смысле «беглец» и «изгнанник» для Пушкина в тот период выглядели как синонимы и в какой-то мере были проявлением то ли моды, то ли навязчивой идеи. Можно улыбнуться, но в поэме «Цыганы» даже медведь, которого на цепи водит Алеко, назван «беглецом родной берлоги». А в Главе первой «Евгения Онегина» у Пушкина возникает даже картина двойного изгойства: Под небом Африки моей Вздыхать о сумрачной России, Где я страдал, где я любил, Где сердце я похоронил...

Но понимаю их; изгнанник самовольный, И светом, и собой, и жизнью недовольный, С душой задумчивой, я ныне посетил Страну, где грустный век ты некогда влачил... Пи­шет в сво­ем по­сла­нии на­ше солн­це рус­ской по­э­зии своему рим­ско­му со­бра­ту в 1821 го­ду.  Раз­де­ля­ет Пуш­ки­на и Ови­дия все­го лишь каких-нибудь во­сем­над­цать сто­ле­тий и не­сколь­ко сот верст.  Опальный Ови­дий был со­слан Ав­гус­том в го­род То­мы, а поз­же в Кон­стан­цию (теперь это - Румыния).  Ови­дий отбывал ссылку...