Антропоморфный символизм дома Жилой дом уподобляется телу человека, является его увеличенной копией, а также олицетворением единства семьи, чей распад со смертью одного из ее членов наглядно отражается в символическом и реальном разрушении жилища. Изоморфизм тела и жилища проявляется в ряде представлений и ритуальных действий (например, облегчение агонии): уничтожение одного влечет за собой распад другого. После смерти дом становится временным прибежищем души умершего, которая лишь с прошествием времени покидает его и уходит в другое обиталище. С другой стороны, идея обитания разлученной с телом души в некотором пространстве (дом), в предметах (камни, одежда умершего[3] и пр.) актуализирует представление о том, что «свободная» душа нуждается во вместилище, которому по вселении придает новые свойства, некоторую «интеллектуальность», что проявляется в бытовом плане в долговечности, устойчивости, «жизнеспособности» этих предметов. Эта идея получает свое ритуальное воплощение в практике строительного жертвоприношения, которое как раз и делает дом законченным, крепким и пригодным к жизни. На основе этого получает толкование ряд и других магических приемов, призванных обеспечить долговечность строений и пр., в целом сводящихся к принесению жертвы, дух которой должен получить новую среду обитания, «жилище», «тело», и, «населив» его, придать особую защиту и стойкость этому предмету или пространству. В конечном итоге дом, тело и душа вновь сходятся в одном пространстве в случае погребения умершего на территории дома и усадьбы, приобретающей таким образом духа — хранителя места. В осмыслении данного мифологического персонажа также можно отметить фактор «добровольности». Полноценный хозяин места, приносящий блага своим потомкам и хозяйству, получается из добровольно ставшего домовым предка: «Применно у меня умирала бабушка, … детачки, я буду вам прихадиць, памагаць буду, так что не валнуйтесь, я вам всегда памагу. <Соб.: И помогала?> Ну канешно, всё памагла, и карова усегда прихадила дамой, и овцы прихадили, усё» (Зап. от Александра Алексеевича Журавлева, 1936 г. р., с. Теханичи, Костюковичский р-н, Могилевская обл. Соб. М. А. Андрюнина. 2012 г.). Духи же строительной жертвы, принесенной без согласия, хоть и обеспечивают долговечность и крепость строения, все же часто бывают опасными и вредоносными для живых, могут напугать, напасть, задушить. Они соотносятся в акциональном плане с такими персонажами, как скарбник (дух — хранитель клада), а в конечном итоге с душами насильственно умерщвленных людей, находящихся на месте своей гибели, но уже становящихся в полной мере демоническими персонажами: «Там лес быў густы ´й и уби ´ли э ´тага чалавéка. И пахаранúли егó. … Калú чýю, кáжэ, мóжэ часóў ў двенáццать …Изрáзу кры ´чала и патóм плáчэ и плáчэ. …А пáтом, кáжэ, бýраю такóю <понесло>. Лес трашчы ´ть, залóмить» (Зап. в с. Барбаров, Мозырский р-н, Гомельская обл. Соб. А. В. Гура. 1983 г.) [ПА]. Неразрывность связи хозяина дома (живого и мертвого) со своим домом и всем хозяйством прослеживается в ряде мифологических представлений и обрядности: оставшаяся в доме душа хозяина следит за всем хозяйством и обеспечивает процветание, уходящая душа может забрать с собой на тот свет все имущество, и благосостояние семьи рассыплется, а противопоставление живой — мертвый в данном контексте снимается в поверьях о том, что домовой часто принимает облик живого хозяина дома (сев. рус.). Также на материале комплекса похорон-нопоминальной обрядности проявляется «порядок исторического наследования» архаических обрядов и представлений: универсальные для всех в прошлом, в контексте православия они оказываются закрепленными за той группой умерших, которая вынесена за пределы влияния церкви («нечистые» покойники), что делает связанный с ними мифологический дискурс ценным и надежным источником сведений для реконструкции древнейших состояний мифологии и обрядности, а также правил ее изменения на протяжении времени. Продолжение далее #Славянская_мифология #Земная_мифология
3 недели назад