Наталья Швец

Инокиня прекрасно помнит тот день, когда узнала о смерти Магнуса в городе Пильтене. Она сама только-только в себя после похорон супруга приходить стала. Успокоилась немного, обжилась в Угличе. Почувствовала себя настоящей хозяйкой. А тут дядька Афанасий приехал и с порога бухнул: — Арцимагнус Крестьянович помер! — А мне-то до этого что? — сказала она безразличным голосом. По крупному счету ей все равно было. Можно подумать, ей от этого какая-то польза или вред будет Только братья взъярились. Начали курицей безмозглой обзывать...

Покойный муж ей как-то показывал камень странный, на ощупь холодный. К нему железные опилки притягивались и это очень царя развлекало. Марьюшка, когда увидела, за колдовство действо приняла. Естественно, он ее глупой назвал. Но объяснить, почему подобное происходит, не сумел. Только насмехался да речи оскорбительные вел. Улыбку эту его как сейчас помнит. А чего, спрашивается, смеялся? Можно подумать, что сам знал. Ясное же дело, ему об этом тоже кто-то поведал. Только даже в такой вот мелочи никогда не признался...

Инокиня вздохнула глубоко. Коли послушать ее духовника, отца Питирима, женщины все из греха состоят. Он постоянно твердил — вы все один сплошной грех! Не будь вас, мир бы куда лучше стал. На себя бы посмотрел, охальник! Брюхо отъел такое, что ходить не может. О простоте говорит, а сам такой крест дорогой на шее носит, что от драгоценных каменьев глаза щурить приходится. А какой богатый на пальце перстень! Уж она-то в этом еще при жизни во дворце разбираться научилась. Однажды не выдержала и огрызнулась — да не будь нас, и вас бы не было...

В году, кажись, 69-м, даты инокиня Марфа никогда особо не запоминала, покой в семействе Старицких закончился. Вновь кто-то очередной донес подготовил, причем, сделал это очень грамотно. На этот раз сказали, что Старицкие подговорили жителей и хотят отдать Новгород и Псков литовскому королю. И помогает им в этом архиепископ Пименом. Кроме того, самого царя Ивана хотят извести, а на трон усадить князя Владимира. Едва государь об этом узнал, больше терпеть подле себя Старицких не стал. Сказывают, даже турков поминал...

Довольно скоро поняла тайный смысл сказанного. Не в знатности должно быть дело, а в том, насколько духом род силен, есть ли в нем стержень крепкий. У Юрьевых-Захарьиных он имелся. Ее же родственники не могли удар держать. Когда государь умер, в растерянность впали. Старший брат вовсе о приличиях забыл. Упал во дворе, стал по грязному снегу кататься, выть, аки волк на луну. Марьюшка, когда увидела, ахнула. Первый порыв был — выскочить и, вопреки всем правилам, самой поднять его с земли. Только было кинулась, как увидела, что ее опередили...

Стали у них детки один за другим рождаться. Да только слабенькими были и помирали в младенчестве. Трудно словами описать счастье, охватившее родителей, когда сыночек, Дмитрий, родился крепким и веселым. Приглядывать за малышом поручили няньке Фатиме, которую князь Андрей Курбский подарил. Казалось, ничего плохого супружескую пару больше не ждет, живи да наслаждайся! Да только лютая беда подстерегала царскую чету. После возвращения из казанского похода Иван Васильевич занемог, да так тяжело, что ни у кого сомнений не имелось — умрет скоро...

Анастасия бабке понравилась — боярышня оказалась скромна, лицом приятна, умна. Вот и принялась Глинская на все голоса расхваливать красавицу внуку. Говорила, что в девушке сочетаются все женские добродетели: целомудрие, смирение, набожность, чувствительность, благость. Кто же удержится от желания увидеть сей идеал женской добродетели? Не удивительно, что молодой государь заинтересовался и решил тайком посмотреть на боярышню. Стоит ли говорить — влюбился с первого взгляда. Все в Москве знали — смотр невест устроили лишь для того, чтобы заведенного обычая не нарушать...

Надо отдать должное вдове, строительные дела не мешали заниматься воспитанием малолетнего сына. Даже самые завзятые враги высокородного княжеского семейства, да что там они, сам государь Иван утверждал — Владимир вырос достойным внуком великого деда, царя Василия. Из него получился храбрый, мудрый, талантливый и грамотный полководец. Участвовал в походах, правил за своего брата Ивана Васильевича, пока тот в поход на Казань ходил. Только вот беда, молодая женщина никогда не забывала, что единственный сын может стать царем по праву крови...

На поле бранном князь Владимир Андреевич страха не имел, а вот в своем тереме лишнего слова промолвить не смел. При виде матери с места вскакивал поспешно в пояс кланялся, всяческое уважение родительнице высказывал. Оно, конечно, хорошо, что таким внимательным и почтительным сыном вырос. Но понимать ведь должен был — вред ему и всей его семье своими делами родительница приносит... Боярыня Старицкая, урожденная княгиня Хованская, слыла женщиной властной и строгой. Думается, невесткам с ней жить трудно было...

За время жизни в монастыре ей довелось много книг умных да божественных прочитать. Нельзя сказать, что это дело любила, но благодаря матушке Нектарии стала интересоваться. Игуменья утверждала — будь бабы пограмотнее, в мире куда меньше горя меньше было. — Зря женщины учиться не хотят, — говорила настоятельница, — на мужа надеются. Сегодня он есть, а завтра на поле боя голову сложил или от хвори какой помер. И что тогда? Как вдове тогда быть? На кого рассчитывать? Нельзя на мир глазами своего родителя или супруга смотреть...

Поначалу царь Иоанн Васильевич принял ее многочисленный род с благосклонностью. Он заметно ослабел здоровьем, растерял своих многих верных соратников и поддержка в лице Нагих, готовых служить ему до последнего вздоха, естественно, за отдельную плату, ему была кстати. К тому же, как полагала сама Марьюшка, супруг стал немного опасаться Бориску Годунова, который с каждым днем вел себя все наглее и наглее. Лично она удивлялась — почто не наказывает? Не с такими в один миг расправлялся. А с этим выскочкой костромским чей-то медлил...

В юности Марьюшка, сейчас, пусть и грехом кому-то покажется, уже можно не стесняясь в этом признаться, о муже молодом да ладном помышляла. Таком, чтобы на руках ее носил, мускулами поигрывал да люб всем был. Под словом люб одно понимала — никоим образом царя не осердить. Все знали, каким в гневе мог казаться. Вполне понятно, что никому постороннему о подобном не признавалась. Если только иного на исповеди тихонько шептала: очень замуж хочется. Батюшка в ответ понимающе посмеивался. Что тут говорить, дело-то молодое! Кровь горячая играет...