Наталья Швец

Зря сестры в монастыре думали, что жизнь ее в царском тереме подле государя замечательной была. Дальше своей женской половины выходить не позволялось, а уж говорить с посторонними и вовсе запрещалось, но при этом следовало некоторые обязанности выполнять. Марии, как и всем ее предшественницам, полагалось слушать доклады о разных делах, которые принимали по ведомству Постельного приказа, коим она заведовала. Разрешалось рассматривать челобитные, но только от женщин. Чаще всего просили благословить на брак, назначении вдовьего или «кормиличного» пенсиона да детей крестить...

Впрочем, признаться надо — повиновалась замуж выйти за нелюбимого не только потому, что не могла воспротивиться. Тут один был вариант: либо смерть, либо замужество. Опять же, грудь распирать стало, когда заметила, с каким почтением семья в ее сторону посматривать стала, едва царь посватался. Да что там семья! Остальные бояре лопались от зависти... А уж боярышни и вовсе сохли от злости. Не удивительно, что Марьюшка от гордости нос так задрала, и одно только небо и видела. Постоянно подчеркивала: теперь весь род должон ей быть по гроб жизни благодарны...

Она рано стала осознавать, что красавицей родилась. Матушка, расчесывая детские косички, торчащие в разные стороны, шептала ласково: — Не дай Бог, завистливые люди сглазят красоту такую! Видать, права матушка была. Как выросла и верно, сглазили. Но тогда девочка смеялась: — Глазками в маму! Щечками в папу! А волосиками в солнышко! — и радостно так в ладошки хлопала. Потом к батюшке обращалась, что не скрывал улыбки на нее глядя: — Найди мне жениха красивого и богатого. О том, что молодым должен быть, говорить забывала...

Но больше всего эти годы беспокойство доставляла нижняя рубаха. В монастыре ее называют – власяница или хитон. Ткут эту одежку из грубой овечьей шерсти, а надевать следует на голое тело. Первое время пыталась узнать, кто придумал подобное наказание монахиням. На нее удивленно смотрели, явно не понимая, о чем спрашивает. Во взгляде читалось: как подобное спрашивать возможно? Потом отвечали сурово: так полагается! О других бывшая царская жени ничего сказать не могла, а вот ее кожу эта колючая ткань больно ранила...

Только жажда мести силы поддерживали. Вот и смирилась с жизнью своей новой. Знала, находиться за крепкой монастырской стеной все лучше, чем на погосте лежать. Всегда в ушах слова матушки Нектарии звучали: — Радуйся, что жива осталось. Не каждому подобное счастье выпадает! А вот ей ангел-хранитель всегда помогал, от бед защищал. Да и люди хорошие везде находились, готовые на помощь придти. Если бы не эта поддержка, не выдержала жизни суровой. Ирина Годунова и Елена Шереметева быстро мир оставили, видать, не имелось рядом опоры надежной...

Тот, кто думает, что жизнь в монастыре подразумевает лишь чтение молитв да бесконечные посты, глубоко ошибается. Служение Богу — это тяжкий труд и не каждый способен его с достоинством выполнять. Мария по сей день никак понять не может, как сумела все испытания пройти. Покрепче ее на тот свет отправлялись. Жизнь в обители расписана по минутам. Немного свободного времени, так сказать «для себя» остается только по окончании утренней службы да перед сном. Но и эти минуты следует молиться. Порой...

Троица эта: Михаил, Григорий да дядька Афанасий постоянно упрекали, словно ее вина в том была, что столицу покинули и от царского двора отлучили. Батюшка, едва в Углич приехали, занемог сильно. За порядком в семье следить было некому. Так что ей родственники в тяжкую обузу превратились. Постоянно приходилось дела их паскудные разбирать — то девку испортили, то морду кому набьют... Приходилось самой все решения принимать. Был, правда, момент, когда родня опомнилась и попробовала свое мнение навязывать...

Жизнь за высокими стенами обители сильно отличается от мирской. Пробуждаются монахини с первыми петухами. В теплую пору ей это даже нравилось. Солнышко на горизонте алеть начинает, лучами небосвод окрашивает. Птицы радостно поют, душу светом наполняют. От их трелей горечь будто по волшебству исчезала и самой петь хотелось. Марьюшка любила вставать у маленького окошечка и полной грудью свежий воздух вздыхать. Представлялась, как тело жизнью наполняется. Зимой же, когда солнце всходило поздно, глядя...

Крепко прошлое держит царскую вдову держит в своих объятиях, ни на минуту отпустить не желает. Едва забудется, как вновь и вновь золотую головенку родного сыночка представляет. В ушах его голосок тоненький звенит, как он грозится сабелькой острой боярам головы срубить... Иногда видит мужа грозного... Все на нее укоризненно поглядывает, словно, винит за что-то... Порой папенька рядом стоит, виноватый такой. Голову опустил и умоляюще руки к груди прижимает, видать, прощение просит. От всех этих видений сердце сжимает да так сильно, что вздохнуть мочи нет...

Годуновы сполна за грехи отплатили оплатили. Одно печалило: не увидел Борис кончины сына своего. Не рыдал над телом окровавленным, как ей пришлось. Не прижимал к груди своей голову родную и не покрывал поцелуями, в надежде, что откроет глаза. Вот уж кому доля лютая выпала, так это ей. От людей слышала, что дети у Годунова выросли красивые, что было довольно странно. Внешность у Бориса и супруги его ничем непримечательная была. А вот насчет ума и хитрости спорить не будет. Бог щедро наградил их этими талантами...

Инокиня Марфа искренне злорадствовала, когда до нее доходили слухи о переживаниях государя, который, если верить рассказчикам, находился в отчаянии и все думал, как народу помочь. В итоге, в его светлую голову ничего лучшего не пришло, как начать очередное строительство в Москве. В принципе, идея неплохая. Да только всем известно, чем усыпана дорога в рай... Прознав об этом, народ со всех сторон кинулся в столицу. Многие не доходили и умирали по дороге. Даже 1604 год, который наконец-то выдался урожайным, не спас ситуацию...

Пожилая женщина счастливо заулыбалась, вспомнив, как у царя Бориса вдруг перестали ладиться дела в государстве. Чем хуже у него становилось, тем лучше у нее на душе было. Ума взойти на престол хватило, думалось злорадно, когда узнавала об его промахах, а вот удержаться на троне не достает... Справедливости ради, следует признать, поначалу все шло очень неплохо. Мария даже нервничала. Прекрасно знала царя Бориса и не особо в его государственные таланты верила. Мелковат он для государства был. Оттого и удивлялась — как же так? Почему вдруг все так гладко идет? Потом поняла...