Чехов Пишет

Уважаемый Николай Александрович! В настоящее время я нахожусь в граде Звенигороде, где волею судеб исправляю должность земского врача, упросившего меня заменить его на 2 недельки. Полдня занят приемкой больных (30—40 человек в день), остальное же время отдыхаю или же страшно скучаю, сидя у окна и глядя на темное небо, льющее уже 3-й день нехороший, безостановочный дождь... Перед моим окном гора с соснами, правее дом исправника, еще правее паршивенький городишко, бывший когда-то стольным городом... Налево заброшенный крепостной вал, левее лесок, а из-за последнего выглядывает Савва освященный....

Многоуважаемый Сергей Павлович. Я немного запаздываю ответом на Ваше письмо, так как получил его не в Наро-Фоминском, а в Ялте, куда приехал на этих днях и где пробуду, вероятно, до осени. Я долго думал, прочитав Ваше письмо, и как ни заманчиво Ваше предложение или приглашение, все же я должен в конце концов ответить Вам не так, как хотелось бы и мне, и Вам. Быть редактором «Мира искусства» я не могу, так как жить в Петербурге мне нельзя, а журнал не переедет для меня в Москву, редактировать же по почте и телеграфу невозможно, и иметь во мне только номинального редактора для журнала нет никакого расчета...

Вы писали, что будете у меня на сих днях; я ждал, но вместо Вас приходила газета с «маленькими письмами», из коих я заключал, что Вы крепко засели в Петербурге и отдумали ехать куда-нибудь. Меня не тянет в Ясную Поляну. Мой мозг обрюзг и не хочет серьезных впечатлений. Я предпочел бы морскую купальню и болтовню о пустяках. Вот мой план. 20—22 июля я поеду в Таганрог лечить дядю, который серьезно заболел и хочет непременно моей помощи. Это отличнейший человек, и отказать ему было бы неловко, хотя, я знаю, помощь моя бесполезна. В Таганроге пробуду 1—2—3 дня, выкупаюсь в море, побываю на здешнем...

Вы хотите только три слова, а я хочу написать их двадцать. В Скопинском уезде я не был и едва ли поеду туда. Живу я у себя дома, кое-что пописываю — стало быть, занят. И много гостей, которые меня не пускают. Здоровье мое недурно. За границу я едва ли поеду, так как у меня нет денег и взять их негде. Теперь о Вас. Что Вы поделываете? Что пишете? Я часто слышу о Вас так много хорошего, и мне грустно, что в одном из своих писем я критиковал Ваши рассказы («На изломе») и этой ненужной суровостью немножко опечалил Вас. Мы с Вами старые друзья; по крайней мере, я хотел бы, чтобы это было так. Я хотел бы, чтобы Вы не относились преувеличенно строго к тому, что я иногда пишу Вам...

Милая Маша, все благополучно, только очень однотонно и потому скучно; день очень похож на день. Погода здесь изменилась, стало очень жарко, так что пришлось фуфайку заменить сеткой. Здоровье мое становится все лучше, крепче, ем я достаточно. Хочется отсюда поехать на озеро Комо и пожить там немножко; итальянские озера славятся своей красотой, и жить там удобно, недорого. Получил сегодня от Жоржа письмо, был тронут. От тебя писем очень мало, до сих пор было всего два. Из Берлина я писал тебе, разве не получила? И ночи здесь теплые. Спим с открытыми окнами, с жалюзи. Кстати сказать, я уже сплю хорошо, как и прежде, очевидно, дела мои по части здравия пошли на поправку по-настоящему...

Милый Алексей Максимович, сегодня я получил письмо от Капитолины Валериановны Назарьевой (Вашей поклонницы, пишущей под псевдонимом «Н. Левин» в «Биржевых вед<омостях>». Она спрашивает, где Вы, и просит Ваш портрет, чтобы поместить его в «Сочинениях» — журнале Иеронима Ясинского. То есть не у меня просит, а у Вас. Ее адрес: Петербург, Надеждинская, 11, кв. 11. Два раза одиннадцать. Вот! Затем получил я, в ответ на свой отказ, длинное письмо от Мельшина. Письмо длинное и неубедительное, но я всё же не знаю, как мне быть — писать ему еще раз письмо или не писать. Ну, как Вы живете? Ваше письмо...

Милый Александр Иванович, большущее тебе спасибо за письмо и за приглашение. Письмо я прочел с большою радостью, приглашение же вызвало в моей душе печаль, так как воспользоваться им я никак не могу. Вот тебе мое assurance*, самое правдивое: я пишу, тороплюсь наверстать то, что задолжал зимой, — и так до середины августа, а потом на юг, должно быть, на Кавказ. Когда уж тут в Требуны? Если я, не написавши двух-трех повестей, поеду куда-нибудь благодушествовать, то меня начнет терзать совесть. Ты наработался, тебе можно отдыхать, а ведь я ленился чёрт знает сколько времени, и у меня от долгого отдыхания даже в ушах шумит...

Машя! Торопись ехать домой, так как без тебя наше интензивное хозяйство пришло в совершенный упадок. Есть нечего, мухи одолели, из ватера идут удушающие миазмы, мангус разбил банку с вареньем и проч. и проч. Все дачники вздыхают и оплакивают ваш отъезд. Нового ничего нет. Геге по-прежнему не встречает ни в ком сочувствия и без толку мечется по двору, его косая Усириса так же, как и при тебе, в глаза улыбается, а за глаза кладет в сметану иголки. Паучок от утра до вечера возится со своими пауками. Пять паучьих лапок уже описал, остались теперь только три. Когда он покончит с пауками, то примется за блох, которых будет ловить на своей тетушке...

Дорогой Николай Александрович, около 15-го июля я буду в Петербурге и тогда на обратном пути постараюсь взять щенков; возьму их с удовольствием и с великой благодарностью, какой бы масти они ни были — белые или пестрые. Из Петербурга не мешало бы проехаться на выставку в Стокгольм, но, кажется, не поеду. На Стокгольм и на шведов хочется взглянуть, но выставка не улыбается мне. Все выставки одинаковы, и все они утомительны. У меня гостей — хоть пруд пруди. Не хватает ни места, ни постельного белья, ни настроения, чтобы с ними разговаривать и казаться любезным хозяином. Я отъелся и уже поправился так, что считаюсь совершенно здоровым, и уже не пользуюсь удобствами больного человека, т...

Дорогой Виктор Сергеевич, я писал Вам, но ответа не получил; очевидно, Вы в отъезде. Пишу ещё раз наудачу. Я уезжаю в Ялту, где пробуду, вероятно, до осени и куда прошу адресоваться. В Ялте теперь дождливая погода, не жарко и много зелени. Корректуру я давно уже послал Вам; хорошо было бы, если бы Вы прислали мне ещё раз взглянуть — не для исправления, а так, для знаков препинания...

Многоуважаемый Исаак Абрамович, будьте добры, попросите на почте, чтобы корреспонденцию мою перестали высылать в Лопасню, а хранили бы её до востребования. Около 5-го июля я, по всей вероятности, не буду уже ни в Лопасне, ни в Москве. Я получил письмо от Вашего сына. Он спрашивает, можно ли Василию Шакалову сложить солому в табачном сарае. Конечно, можно. На остальные вопросы я отвечу при свидании, а пока будьте здоровы...

Здравствуйте, дорогой мой жилец, Алексей Николаевич! Письмо Ваше вчера получено, по упрёк за слово «незаменимый» не принят и возвращается Вам назад, ибо Вы действительно никем на Луке не заменимы. Без Вас нет уж того движения, нет мороженого, нет литературных вечеров, а главное, нет Вас и Вашего присутствия, вдохновлявшего Вату и прочих почитательниц Ваших... При Вас и пели и играли иначе. Были мы в Полтавской губ. Были и у Смагиных и в Сорочинцах. Ездили мы на четверике, в дедовской, очень удобной коляске. Смеху, приключений, недоразумений, остановок, встреч по дороге было многое множество. Всё...