— Батюшка, вы были правы. Он есть. И любит. Я прикоснулся к Нему не умом, а сердцем.

Он вошёл в храм с таким выражением лица, будто искал здесь кого-то. Но не Бога пока, нет— скорее человека. И не с радостью — а с последним упрямством. Старик, сухощавый, как высушенный временем корень. Спина почти прямая, походка на удивление чёткая, но в ней уже считывалась осторожность, как у человека, приученного к боли. Кожа землистого оттенка, натянутая на скулы, как пергамент. Под глазами — желтоватые тени. Пальцы — сухие, чуть дрожащие. Это был человек, в теле которого болезнь уже прописалась надолго. Необратимо. Глаза несли весь вес его лет, они были цвета старой слюды. Прозрачные, тусклые...