Мы шли на двух двигателях, оставляя за собой черный шлейф дыма. Немецкие истребители видели нас и атаковали один за другим. Когда мы находились немного южнее Брюсселя, самолет перестал реагировать на управление. В рации была тишина, и я думал, что все погибли. Я действительно не думал, что кто-то еще выжил, но все равно передал приказ покинуть самолёт по рации и выбрался сам. Почти сразу после приземления меня пленили. Весь следующий год у меня не было сведений о том, остался ли кто-то из моего экипажа в живых. Это было довольно тяжелым бременем для меня. Но в декабре 44-го в наш лагерь перевели группу пленных из Польши. Среди них был мой радист. Он рассказал мне, что все, кто был в задней части самолета, не слышали меня и посчитали, что я тоже погиб. Оказалось, что один стрелок был тяжело ранен, и они помогли ему выбраться из самолета, а позже нашли его и забрали с собой. Удивительно, но через месяц после пленения этого стрелка обменяли на немецкого летчика. Несмотря на тяжёлое ранение, он выжил. Три других стрелка и радист покинули борт над Люксембургом. Примерно за полтора часа до того, как выпрыгнул я. Осознание того, что я не оставил их там, наверху, меня отчасти успокоило. Все, кто находился в передней части самолета, погибли. С тех пор я никогда не поднимался в небо в кабине пилота. Из воспоминаний Джеймса Манна, летчика 95-й бомбардировочной группы ВВС США.