Короткие рассказы

«Меня больше всего интересует человек, который способен пожертвовать собой, своим образом жизни — неважно, ради чего приносится эта жертва: ради духовных ценностей, или ради другого человека, или ради собственного спасения, или ради всего вместе. Такое поведение по своей природе исключает все те эгоистические побуждения, которые обычно считают лежащими в основе «нормальных» поступков; оно опровергает законы материалистического мировоззрения...

Курт Воннегут однажды сказал, что хочет, чтобы его романы «захватывали людей до того, как они станут генералами, сенаторами и президентами», «отравляли их умы человечностью. Побуждали их создавать лучший мир». Вот семь способов, которыми он оправдал эти стремления. автор: Дастин Гриннелл В некрологе писателю Курту Воннегуту, опубликованном в Los Angeles Times, Элейн Ву назвала Воннегута «американским оригиналом, которого часто сравнивают с Марком Твеном за видение, сочетающее социальную критику, дикий черный юмор и призыв к элементарной человеческой порядочности»...

Людвиг Ашкенази «Яйцо» Жил человек по фамилии, скажем, Покштефл. Ходил до войны в гимназию, и даже в классическую, и посему полагал, что смыслом жизни является знаменитое изречение carpe diem. Других латинских изречений он не помнил, но зато урывал от жизни сколько мог. Он легко и бурно развлекался за чужой счет; больше всего ему нравилось звонить по телефону незнакомым людям и дурачить их. Например, выдавал себя за контролера телефонной сети и заставлял простодушных старушек, которые были дома одни, измерять сантиметром телефонный провод от стены до аппарата...

Первая мысль, когда я всегда захожу в лифт: «Когда мы выберемся». Никакого философского смысла я не вкладываю. Я просто хочу, чтобы это вынужденное уединение закончилось прямо сейчас. Еще больше меня смущает любое соседство в маленьком закрытом пространстве. Моими спутниками оказались охранник и слесарь. Они о чем-то разговаривали, смеялись. Я услышал только конец беседы: «Помнишь, как раньше лифты останавливали...» Слесарь три раза подпрыгнул и лифт остановился. «Разрешите поинтересоваться, зачем вы...

Владимир Сорокин В черной от копоти, видавшей виды печурке звонко потрескивали дрова, из полуприкрытой чугунной дверцы полыхало пламя, бросая янтарные отблески на лица геологов. Соловьев в последний раз затянулся папиросой и сунул окурок в оранжевую щель. Сидящий рядом на низеньком кедровом стульчаке Алексеев поигрывал широким охотничьим ножом, монотонно втыкая его в сучковатое полено. Соловьев вздохнул и встал, едва не коснувшись вихрастой головой прокопченного потолка зимовья: — Нет, ребята. Решать надо сегодня...

Александр Житинский «Истребитель лжи» Я поступил работать истребителем лжи. Работа неблагодарная. И платят мало. Я подкрадывался на цыпочках ко лжи, пока она отдыхала, и бил ее по затылку журналом «Здоровье», сложенным вдвое. Ложь недовольно морщилась и умирала. Впрочем, умирала она ненадолго, на каких-нибудь полчаса. Потом ложь оживала и становилась еще жирнее. Тогда я переменил метод. Я вывел искусственно парочку маленьких, но достаточно злых истин и натаскал их на ложь. Мои истины подскакивали ко лжи и перекусывали ей шею...

Фёдор Достоевский «Мальчик у Христа на елке» Из серии: Лучшие рассказы до XXI века I. Мальчик с ручкой Дети странный народ, они снятся и мерещатся. Перед елкой и в самую елку перед рождеством я все встречал на улице, на известном углу, одного мальчишку, никак не более как лет семи. В страшный мороз он был одет почти по-летнему, но шея у него была обвязана каким-то старьем, — значит его все же кто-то снаряжал, посылая. Он ходил «с ручкой»; это технический термин, значит — просить милостыню. Термин выдумали сами эти мальчики...

Константин Паустовский Октябрь был на редкость холодный, ненастный. Тесовые крыши почернели. Спутанная трава в саду полегла, и все доцветал и никак не мог доцвесть и осыпаться один только маленький подсолнечник у забора. Над лугами тащились из-за реки, цеплялись за облетевшие ветлы рыхлые тучи. Из них назойливо сыпался дождь. По дорогам уже нельзя было ни пройти, ни проехать, и пастухи перестали гонять в луга стадо. Пастуший рожок затих до весны. Катерине Петровне стало еще труднее вставать по утрам...

О. Генри «Дары волхвов» Из серии: Лучшие рассказы до XXI века Один доллар и восемьдесят семь центов! И это всё! Из них шестьдесят центов — по одному пенни. Она выторговывала их по одной-две монетки у бакалейщика, зеленщика и мясника, и у нее до сих пор горели щеки при одном воспоминании о том, как она торговалась. Господи, какого мнения были о ней, какой жадной считали ее все эти торговцы! Делла трижды пересчитала деньги. Один доллар и восемьдесят семь центов... А завтра — Рождество. Ясное дело, что ничего другого не оставалось, как хлопнуться на маленькую потертую софу и разреветься...

Александр Вельтман «Иоланда» Из серии: Лучшие рассказы до XXI века I В один из прекрасных июльских вечеров 1315 года Гюи Бертран, славный церопластик, недавно приехавший в Тулузу, сидел задумчиво подле открытого окна в своей рабочей (комнате). Он жил против самого портала церкви св. Доминика. Заходящее солнце освещало еще вершину башни. Гюи Бертран смотрел на эту вершину. Тень поднималась выше и выше по туреллам, лицо его более и более омрачалось, и казалось, что все надежды его уносились вместе с исчезающими лучами солнца на башне...

Иван Бунин «Красавица» Из серии: Лучшие рассказы до XXI века Чиновник казенной палаты, вдовец, пожилой, женился на молоденькой, на красавице, дочери воинского начальника. Он был молчалив и скромен, а она знала себе цену. Он был худой, высокий, чахоточного сложения, носил очки цвета йода, говорил несколько сипло и, если хотел сказать что-нибудь погромче, срывался в фистулу. А она была невелика, отлично и крепко сложена, всегда хорошо одета, очень внимательна и хозяйственна по дому, взгляд имела зоркий...

Василий Белов «Колоколёна» Из серии: Лучшие рассказы до XXI века За окном нашего общежития день и ночь гудят машины. Фыркают громады самосвалы, поют моторами троллейбусы. Иногда ночью я вскакиваю с постели и с тревожно бьющимся сердцем смотрю на космические россыпи городских огней. Мне не спится в этом шуме, и в такие часы я оживляю в памяти картины моей Вологодчины, образы ее людей встают перед глазами, и я до утра толкую то с тем, то с другим. Однажды в такой бессонный час я вспомнил Параню — старуху, давнишнюю мою знакомую...