Πо океану плыли на плоту, на резиновой лодке, просто на лодке и под парусами. Объехали уже весь мир на машине, кто-то, кажется, обошел пешком.
В комнате, куда я ежедневно прихожу работать, шесть человек. Шесть канцелярских столов. Шесть стульев и один шкаф. На стенах висят схемы и плакаты, на столах лежат чертежи и чертежные принадлежности. Пальто и шапки мы оставляем в коридоре, на вешалке перед дверью.
В комнате через стенку сидит девушка, с которой я вместе учился и в которую был влюблен. Я хотел на ней жениться. У меня было две мечты: закончить институт и жениться на этой девушке.
Первая мечта сбылась.
В половине десятого звонит звонок. За столом в углу сидит наш руководитель, смуглый человек с седеющими, словно пыльными волосами.
Он проработал у нас тридцать лет. Я помню, как ему вручали на юбилее памятный подарок: обеденный сервиз из множества предметов. Чуть позже я узнал, что с ним советовались целую неделю о предстоящем юбилее и подарке. Он знал, что ему подарят, но сделал радостные и удивленные глаза. Потом он долго укладывал тарелки, суповые фарфоровые миски, соусники и еще какие-то предметы непонятного мне назначения, обматывал все это тонкой хрустящей калькой. Жил он далеко, и никого не нашлось, кто бы помог донести ему всю эту груду юбилейной посуды. Он шел, увешанный кульками и кулечками, и мне не хотелось почему-то на него смотреть.
В одиннадцать из репродуктора в углу раздается бодрый марш производственной гимнастики. У нас в комнате ее никто не делает. Я выхожу в коридор курить. Со мной стоят мои сослуживцы. Коллеги. Над нами висит портрет Циолковского - работа, премированная на конкурсе художников- любителей нашего учреждения.
Циолковский похож на Сеченова и на Менделеева. А может быть, на Пастера. У него свинцовое лицо и короткие руки. За его спиной такая же свинцовая, как его лицо, длинная сигара ракеты. Кажется, что Циолковский тащит на своих плечах цементную глыбу.
Я вижу ее. Она стоит среди женщин, которые тоже выходят из комнаты во время зарядки, чтобы избавиться от зрелища, которое являют две толстеющие особы из их комнаты, поднимающие и опускающие руки под звуки динамика. В коридоре пахнет дымом сигарет, плесенью, бумагой и пылью.
Раньше в нашей комнате сидели семь человек. Один ушел на пенсию. Каждый день его можно видеть в сквере внизу. Он живет в жилой части здания, того самого здания, где расположен наш институт. С ним гуляет закутанная девочка. Он ходит мелкими шажками, не сгибая ног, в барашковой шапке.
Мне хочется спросить: ты тоже проработал тут тридцать лет? Или шестьдесят? Сколько посуды ты натаскал отсюда за это время? Или тебе дарили портфели? Портсигары? Запонки? Канареек? Что ты любишь? Почему ты никогда не сидишь, а все ходишь и ходишь внизу под окнами?
Двое в нашей комнате постоянно ссорятся. Они не любят друг друга, но никуда друг от друга не могут деться. Никому не удается уговорить их разъехаться в разные комнаты. У них есть свой язык, на котором они ссорятся. Этого языка никто не понимает. Когда они ссорятся, все молчат и хотят понять их. Мне безразличны они оба.
Иногда я успокаиваю одного, иногда - другого.
Ненастье сближает нас. В дождь мы любим молчать. Скрипят перья. Трещит за стенкой арифмометр его крутит девушка, на которой я собирался жениться. За те три года, что я проработал в институте, мы перестали даже здороваться.
Мне не очень-то нравится у нас в институте. До вчерашнего дня я подумывал уйти. Я даже мечтал об этом, как мечтал о том, что кончу институт и женюсь. Вчера я прочел в газете, что какой-то человек объезжает вокруг света на велосипеде. Меня опередили. Я сам хотел уйти из института и выкинуть что-нибудь такое. Велосипед у меня есть. Теперь меня опередили. Кажется, сервиз мне обеспечен.
И именно вчера по дороге с работы я встретил парня, с которым вместе заканчивал институт. Мы даже дружили, если мне не изменяет память.
— Ну как? — спросил я его.
— Ничего, - ответил он. — А ты как?
— Я тоже ничего; — ответил я.
— Послушай, — сказал он, — у нас на фирме есть место: отличная работа, полгода в командировках. На Север и вообще. Средняя Азия там и что хочешь. Переходи, а? Ты ведь не женат, кажется?
Я поблагодарил и отказался, «В конце концов это полумера, - сказал я себе. У тебя еще есть педальный автомобиль, реликвия золотого детства. На таком еще землю никто никогда не объезжал».
Автор А. Кучаев