«Настенька встала и подошла к Вале:
— Баба Валя, научи меня помолиться и дать обещание Боженьке.
Валя удивленно посмотрела на нее так, будто видела впервые. Она не могла понять, о чем ее просит совсем ненабожная девчушка.
— Баба Валя, я уже давно хотела… назвать тетку Пелагею… — девочка замолчала, заплакала, прижалась к Вале.
— Ах ты жа миленька моя! — Валя погладила Настеньку по волосикам. — Кажи так: Господи Иисусе Христе! Приведи домой мою мамку Пелагею живой и невредимай. А коли будят усе по воле твоей святой, стану кликать ее мамкою услух».
Часть 17
— Палашенька! Тебе вона дожидаетси! — сквозь слезы проговорила Валя.
— Почему ты плачешь? — удивилась Пелагея.
— Так милиция жа!
— Ну и что? Я ничего плохого не делала, — Пелагея была в недоумении.
— Вы Пелагея Хворостенкова? — спросил милиционер.
Было видно, что он растерялся, увидев культю Пелагеи и ее орден.
— Да, это я! А в чем дело?
— Вам придется проехать со мной.
— Проехать? Куда? На чем?
— В город. Машина около сельсовета! Я сейчас подгоню. Ждите! — коротко бросил милиционер и быстро удалился.
Пелагея осталась стоять с открытым ртом.
— Я поеду с тобой! — решительно проговорил Петр Иваныч. — Не нравится мне все это.
Он обеспокоено посмотрел на Пелагею.
— Мы что-то сделали не так? Я вообще ничего не понимаю! Если это связано с детьми, то все по согласованию с Заварзиным.
В это время к дому подъехала черная машина. Лейтенант выбрался из нее и обратился к Пелагее:
— Прошу вас, садитесь.
— Вы можете объяснить, в чем дело? — обратился к нему учитель.
— Простите, не уполномочен.
— Тогда я поеду с вами.
— Не положено! — жестко отказал лейтенант.
— Я секретарь партийной ячейки колхоза, имею право. Товарищ Заварзин…
— Я буду решать, кто тут и на что имеет право. Распоряжений насчет провожатых я не получал. Не препятствуйте. Садитесь! — еще раз попросил Пелагею уполномоченный, строго взглянув на нее.
— Петр Иванович! Я думаю, что скоро все выяснится. А вы тут присмотрите, чтобы ребята уже сегодня оказались в семьях, — попросила Пелагея.
— Об этом не волнуйся. Я думаю, Наталья все устроит. А я поеду за тобой!
— Не нужно. Уверена, что это какое-то недоразумение. Я быстро вернусь.
Пелагея села в машину, она тут же тронулась.
Петро чуть не бегом побежал к хате деда Тимохи. Через несколько минут они вдвоем двинулись в сторону города. Тимоха орал на кобылу так, подгоняя ее, что Петро невольно улыбнулся, хотя настроение было хуже некуда.
Увидев милиционера и поняв, что он по душу Пелагеи, Петр испытал неимоверный страх, который пробрался во все уголки, выхолаживая сердце. Оно то сжималось и будто не билось, то набирало такие обороты, что учителю становилось трудно дышать.
Петр понял, что ему дорога эта женщина, и он больше не представляет себе жизни без нее.
…Валя не ложилась: бедная женщина беспокойно ходила из угла в угол, машинально перекладывая вещи с места на место. Настя тоже сидела притихшая, понимая, что произошло что-то очень нехорошее, неправильное. Валя словно забыла о девочке, и, лишь когда совсем стемнело, вдруг опомнилась, захлопотала, собрала на стол и строго сказала:
— Садиси исть и сразу ложиси.
Девочка кивнула, впервые за очень долгое время поела совершенно без аппетита и легла, ничего не спрашивая.
Только добравшись до подушки, дала волю чувствам и расплакалась. Ей было очень страшно от того, что вот ее жизнь только наладилась, и вдруг все оборвалось одним махом. Она очень полюбила и бабу Валю, но в Пелагее души не чаяла и до смерти боялась, что больше никогда ее не увидит.
Молодой милиционер внушал ей ужас. Маленькая девочка понимала, что случилось что-то непоправимое, и, возможно, она никогда больше не увидит Пелагею.
Уже несколько дней подряд Настя давала себе слово, что вот сегодня она назовет Пелагею мамой, но каждый раз язык не слушался, и она не могла вымолвить это простое слово из четырех букв.
…Настенька встала и подошла к Вале:
— Баба Валя, научи меня помолиться и дать обещание Боженьке.
Валя удивленно посмотрела на нее так, будто видела впервые. Она не могла понять, о чем ее просит совсем ненабожная девчушка.
— Баба Валя, я уже давно хотела… назвать тетку Пелагею… — девочка замолчала, заплакала, прижалась к Вале.
— Ах ты жа миленька моя! — Валя погладила Настеньку по волосикам. — Кажи так: Господи Иисусе Христе! Приведи домой мою мамку Пелагею живой и невредимай. А коли будят усе по воле твоей святой, стану кликать ее мамкою услух.
Девочка утерла слезки, приложила ручки к груди и прошептала:
— Господи, обещаю, что буду ее мамой называть. Только приведи ее домой живой и невредимой поскорее. Помоги ей, Господи.
— От так, моя хорошая, от так ладно! Усе будять хорошо! Ня бойся! Ступай, миленькая моя! Ложиси. А коли што, так ты ня бойси, някому я тебе ня отдам. Ты моя унуча таперича.
…Петр вернулся под утро и сразу направился в хату Валентины. Она не спала и будто ждала его, сидела во дворе как изваяние. Слез не было, она лишь повторяла шепотом уже в сотый или даже тысячный раз:
— Господи, спаси и помилуй!
Увидев Петра, она встрепенулась и кинулась к нему:
— Ну, чавой там?
— Долго ничего не говорили, — мрачно начал Петр, — я к Заварзину, из постели его вытащил. Ему сказали.
— Чавой? — выдохнула Валя. — Ня молчи!
— Чертовщина какая-то, Валентина Степановна!
— Ня молчи, ня томи!
— Пелагею обвиняют в разбазаривании народного добра.
— Да как жа енто? — так и села Валя чуть не мимо скамейки.
Петро едва успел ее подхватить.
— Ничего непонятно. Говорят, что привезли в деревню три дня назад пять мешков муки, а в сельпо доставили только четыре. Вроде как один мешок Пелагея себе оставила.
Валя задохнулась от возмущения:
— Да как жа енто? Да что жа? Четыре мешка было. Откудава жа пять? Четыре, Петя! Четыре! Ты мене веришь? Четыре. Ня было пять. Токма четыре!
Валя схватила Петю за грудки и начала трясти.
Петр Иваныч осторожно взял Валю за руки и обнял:
— Верю! Я, конечно, верю, и Заварзин верит! Пелагея душой за народ болеет. Обвинить ее в чем-то может только тот, кто совсем не знает. Только теперь это доказать надо, что четыре мешка было, а не пять.
— Да как жа? Так надо у Натальи спросить, она скажеть, и Ермолай подтвердить, и дед Тимоха. Да и Егорка жа с ними приехал!
— Не знаю! Как бы и их не зацепили. Скажут, что были в сговоре, и вчетвером разделили пятый мешок.
Валя подавила крик, прижав ладонь ко рту.
— Валентина Степановна, — продолжал Петр, — я завтра с ними в город снова поеду, будем доказывать, что ни в чем не виновата Пелагея.
— Слухай, Петро, дык с чавой жа оне узяли, што пять мешков-то было? И про муку откудава знают?
— Загадка! — развел руками Петро.
— Либошто кто-то хочет Палашеньке насолить. Да за што жа? Как появиласи она у деревне, токма одно добро от яе.
— Разберутся! — твердо сказал Петро. — Обязательно разберутся. И я так этого не оставлю. Степановна, накормите меня, а?
Петр умоляюще посмотрел на Валю.
— Только сейчас почувствовал, какой я голодный.
— Айда, айда, соколенок ты мой! — спохватилась Валя. — Затируху стряпала. Ах ты жа!
Валя села на лавку.
— А я жа ишшо, дура старыя, яму казала: давай, мол, затирухи тебе подам. А он как ястреб на мене кинулси! Затирухи, говоришь! А яе жа из муки стряпають. Я казала, што из яе. А он кажет, покажи мене муку свою. Ну я и показала. Коли интересно человеку, што жа ня показать. Он глянул и спрошаеть мене: а ишшо, мол, есть. Тута мало. Я казала: нет! Это уся мука. Плохо, мол, с ею у нас. А он поел, и потома грит, показуй мене свой сарай. А чавой тама показувать: пустой он у мене. А милицейский-то глазами шнырк, шнырк, да и усей хате. Про подпол спрошал, тожа отворила яму, да токма пусто у мене и тама. Мыши дохлой, и той нету.
— Молодец, Степановна, — похвалил учитель. — Хорошо, что показала ему свои малочисленные запасы. Да только они, конечно, построят версию, что ты ничего не знала о махинациях Пелагеи.
Татьяна Алимова
Все части повести здесь⬇️⬇️⬇️
Предлагаю к прочтению еще один рассказ ⬇️⬇️⬇️