Любая классическая дисциплина подразумевает ключевую роль равновесия в состоянии изучаемой системы. Само состояние может быть как постоянным во времени, так и изменяющимся, но абсолютно предсказуемым способом.
Эти равновесия в реальных систем должны быть устойчивыми, как минимум, в широких диапазонах. Равновесие — это с одной стороны, выражение вечной и неизменной платоновской идеи. С другой стороны, равновесие — это следствие необходимости. Отклонение от равновесия вызывают затухающие (или малозначимые) колебания.
Именно в этой логике мыслил свои «большие циклы конъюнктуры» Н. Д. Кондратьев.
«Большие циклы конъюнктуры представляют из себя процессы отклонений реального уровня элементов капиталистической системы от уровня равновесия (3-го и, может быть, более высокого порядка) этой системы, процессы, в течение которых сам уровень равновесия меняется».
Кондратьев Н. Д. Большие циклы экономической конъюнктуры // Кондратьев Н. Д. Большие циклы конъюнктуры и теория предвидения. Избранные труды.— М.: ЗАО Издательство «Экономика», 2002.— 767 с.— С. 391.
Современные экономисты вопрос существования равновесия обходят стороной. Институционализм (как методологический набор исходных утверждений и ограниченного перечня правил их преобразования в выводы), будучи порождением пост-модерна, вообще не стремится получить целостную картину экономической эволюции. Институционалистам достаточно фиксации наблюдаемого набора технологий и общественных отношений и объяснения post mortem, как социальная система дошла до жизни такой. В выявлении причин всего этого они концентрируются на одной идее. Если идей, как кажется, несколько, то они представляют собой лишь аспекты «большой идеи», сплетённые во взаимодействии, но такой анализ — уже удел настоящих мастеров. Так, например, поступает Карлотта Перес в своих великолепных работах, главная из которых «Технологические революции и финансовый капитал».
Но всё равно, ретроспективный (так, наверное, политкорректнее говорить вместо post mortem) анализ неявно исходит из того, что в систему вносится некоторое возмущение, вызывающее её колебания вокруг устойчивой траектории или смену этой траектории. Такими возмущениями, как правило, считают создание новых технологий, изобретения — разновидность дождя, только в экономике. Насколько каждое возмущение окажется в будущем существенно, насколько оно способно изменить систему, ни одна институционалистская теория объяснить не может. Они хорошо задним умом «объясняют» историю, но оказываются неэффективными в анализе настоящего или прогнозировании будущего.
Современные исследователи, не имеющие отношения к академической науке, такие как А. Ю. Школьников, начинают свои рассуждения также с постулирования существования равновесия. В рамках парадигмы детерминированного хаоса они предполагают, что равновесие, к которому стремится система, определяется некоторыми факторами. Проявление этих факторов определяет траекторию и аттрактор — притягивающее равновесие. Их отличие от «науки» в том, что они рассматривают на порядок большее число факторов, определяющих это равновесие. Их построения — не результат одной идеи в разных её аспектах. Это взаимодействие разных, но упорядоченных идей. Сами факторы они пытаются измерять, определяя для них хотя бы порядковые шкалы (академические учёные зачастую даже этого не делают). Вдобавок, в своих предметных областях эти исследователи специализируются на будущем.
Парадигма детерминированного хаоса в экономике сосуществует с описанием экономики как стохастической системы. Последний подход породил эконометрику, широко применяемую сейчас. Он является стандартом исследования в области экономики (без проверки на данных, выполненной подтверждаемо, в том числе и вне выборки, исследование по экономике исследованием считаться не может). Сосуществование двух парадигм количественного анализа в одной дисциплине требует своего осмысления. В некоторых областях явно одна другой не мешают. Но нельзя сходу исключить существование областей экономики, где это приводит к методологическому тупику.
В логике детерминированного хаоса мыслил тот же Н. Д. Кондратьев, когда формулировал матрёшку уровней равновесия, но этот анализ у него не получил развития.
***
В этом контексте, формация — это такой равновесный режим в рамках детерминированного хаоса, полностью описанный как в своих текущих значениях факторов, так и в их возможных значениях.
Из всех формаций наилучшим образом изучен капитализм. Это немудрено: мы живём внутри этой формации.
Наше понимание феодального строя сильно искажено исследователями Эпохи Просвещения, которые вместо добросовестного описания недавнего (для них) прошлого занимались написанием памфлетов, направленных на уничтожение этого прошлого. Схожий пример из другой исторической ситуации: российское крепостное право второй половины XIX века уподоблялось плантационному рабству в США. Между тем, эти институты кардинально различаются хотя бы тем, что реализованы в обществах явно разных формаций. Это уподобление — плод подрывной антироссийской деятельности А. И. Герцена и его единомышленников.
Вдобавок, стремление к классическому универсализму (есть только одно равновесие) катастрофически не адекватно истине: феодализм в Англии и Шотландии существенно отличался.
Рабовладельческий строй Римской империи как общественная формация находится от нас ещё дальше. Поэтому даже судить, насколько он аналогичен строю Персидской империи, мы сходу не можем.
Пожалуй, только первобытно-общинный строй кажется достаточно изученным. Если его, конечно, рассматривать через призму приличных книг типа Саллинза или Скотта.
Полноценная теория последующих за капитализмом формаций, гипотетически социализма и коммунизма, вообще отсутствует. Более того, существование коммунизма (хотя бы как мысленного эксперимента) — вообще под вопросом. Модели коммунизма как формации показывают в определённых аспектах несостоятельность. В частности, обмены при коммунизме подразумеваются безвозмездными (дарениями). Но такая организация обменов — это признак первобытно-общинного строя. По сравнению с капитализмом, тем самым, переход к коммунизму оказывается не прогрессом, а регрессом. Поэтическая фраза «коммунизм — это молодость мира» приобретает зловещее звучание.
***
Капитализм разнообразен. Изначально его формационное описание строилось на двух идеях:
• появлении и накоплении финансового капитала, что позволило встроить инновационную деятельность в операционную, эффективнее распределять ресурсы и риски в народном хозяйстве, но обернулось риском пузырей и расширением ударных механизмов перераспределения, таких как банкротство;
• противоречии труда и капитала, выход из которого мыслился в новую формацию — социализм.
Маркс описал только финансовый капитализм. Он описал, как финансовый капитал, «денежный пот» товарного обмена (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, Т. 23, С. 123), накапливается, концентрируется, как он подчиняет себе общество и иные аспекты экономики, как, наконец, он превращается в молоха, самодостаточную неодушевлённую сущность. Впоследствии были осознаны и другие его проявления: капитализм менеджеров, надзорный капитализм (Шошанна Зубофф). Гипотеза Карлотты Перес о превалировании в капитализме разных черт в разных стадиях развития технологий выглядит красиво и правдоподобно.
Но необходимость именно финансового капитала у К. Маркса всё же обусловлена недостаточно.
Важной характеристикой формации, по-видимому, являются отношения, возникающие при внедрении инноваций. Внедрение технологических инноваций и включение их в общественное производство и отношения — важнейшая способность народнохозяйственной системы. Именно
«капитализм — та форма частной собственности, в которой нововведения осуществляются за счёт заёмных средств»
Schumpeter J. A. Business Cycles. Vol. 1, P. 223.
Более того,
«разделение финансового и производственного капитала предстаёт весьма рациональным. Благодаря тому, что ищущие прибыльного вложения деньги находятся в руках тех, кто далёк от производственной рутины, новые предприниматели могут привнести свои идеи в коммерческую практику»
Перес К. Технологические революции и финансовый капитал. Динамика пузырей и периодов процветания.— М.: Изд-во «Дело» АНХ, 2011.— 232 с.— С. 61.
Ещё раз следует повторить. Неопределённость производительных сил в рамках системы координации народного хозяйства накрывается крайне нестабильной финансовой системой. Сама по себе финансовая система также крайне неопределённа. Всё многообразие продуктов, производств и потребностей, все номенклатуры размерностью в десятки миллионов единиц сводятся к весьма перечню финансовых ресурсов, номенклатура которых ограничена дюжиной элементов. И вот такая финансовая система и является мотором внедрения инноваций капитализма. Финансовая система вбирает в себя словно губка всю неопределённость материальных факторов, дополняет её собственной системной неопределённостью, усугубляет ожиданиями и риском пузырей, и вот эта неопределённость, возведённая в абсолют, и есть основа капитализма как формации.
Обычно неопределённость считается антиблагом. Рассказ о финансовой системе в рамках капитализма — это рассказ о снижении рисков, о борьбе с рисками. Но такой подход применительно к анализу капитализма, вероятно, ошибочен. Капитализм поставил неопределённость себе на службу. Капитализм питается неопределённостью. Капитализм культивирует неопределённость как собственную питательную среду. Есть ли ещё примеры столь живых систем, которые извлекали бы выгоду из роста энтропии?
Это свойство капитализма позволило ему выживать там, где классики от него этого не ожидали. Диалектика общественного развития подразумевала, что, столкнувшись с противоречием, капитализм умрёт, трансформировавшись в некую формацию, напрочь его отрицающую. По факту же, противоречия капитализма до сих пор его лишь укрепляли. Противоречия вслед за неопределённостью встали на службу развитию капитализма, его внутреннему развитию!
Получается, что капитализм неуязвим к угрозам других формаций (противоречия, неопределённость). Его ахиллесовой пятой является лишь необходимость расширения и одновременно наличия достаточно развитой периферии.
© С. А. Копылов, CFA, FRM