ПИНОЧЕТ
(Из жизни судового механика)
«Чита» работала на линии Петропавловск-Камчатский — Владивосток и каждые десять дней приходила во Владивосток.
Стоянка в порту Владивостока иногда доходила до трёх суток. В одну из таких стоянок я туманным июньским утром возвращался на суточную вахту, начавшуюся в восемь утра.
Поднявшись по трапу на главную палубу, я с удивлением увидел, что у ног вахтенного матроса крутится небольшой лопоухий светло-коричневый щенок на коротеньких ножках с лихо задранным колечком хвостиком. Он подбежал ко мне и с любопытством, задрав голову, уставился на меня. От умиления при виде такой прелести я нагнулся и, погладив этот комочек по нежной шёрстке, спросил у вахтенного:
— Чё за зверь тут завёлся? Кто притащил его?
— Какой зверь? — возмутился Сашка. — Не видишь, что ли, что это настоящая хаска?
— Ну уж и хаска … — невольно улыбнулся я от такого безапелляционного заявления вахтенного, продолжая гладить чистокровного «дворянина», который в ответ на ласку доверчиво лизнул меня маленьким тёплым язычком.
Вахтенного я хорошо знал, потому что он стоял ходовую вахту с восьми до двенадцати с третьим помощником и у меня, как у четвёртого механика, вахта выпадала на те же часы. Поэтому мы с Сашкой находились в дружеских отношениях и частенько после вахты распивали чаи, болтая о жизни.
— Чё, не веришь, что ли? — Чувствовалось, что Сашке не понравился мой вопрос, и он сразу стал в позу. — Ты только посмотри на его глаза, — Сашка поднял пёсика и сунул его мне в лицо, — они же у него голубые.
Присмотревшись, я увидел, что глаза у щенка и в самом деле голубые.
— Ну-ну, — вновь улыбнулся я, поглаживая шелковистую спинку новоявленной «хаски».
— А ты не лыбься, — продолжал возмущаться Сашка. — Вот он вырастет, тогда и увидишь, что это за пёс. Я вот в отпуск пойду, его с собой в деревню заберу и на охоту с ним ходить буду.
— Ладно, ладно, успокойся, — попытался я урезонить раздухарившегося не на шутку Сашку. — Как хоть назвал-то его? — Я ещё раз погладил смешную мордочку будущего таёжного охотника.
— А кто ж его знает, как его назвать? — посетовал Сашка. — Я ещё не придумал. — И в сердцах махнул рукой.
— Ну, ладно, ты пока думай, а я пойду принимать вахту, — попрощался я с ним и пошёл к себе в каюту.
К вечеру судно отошло от причала и направилось в свой обычный четырёхдневный рейс до Петропавловска-Камчатского, который мы, как все дальневосточники, называли Питером.
Утром я поднялся рано, не дожидаясь, пока меня разбудит буфетчица. Вышел на палубу около бассейна, сделал зарядку и позанимался на турнике. Погода ранним утром стояла отличная.
Судно шло в Японском море к проливу Лаперуза, покинув туманный Владивосток. На море абсолютный штиль, и взошедшее ярко-красное солнце мягко грело, так что я даже немного понежился в его ласковых лучах.
Но время приближалось к завтраку, поэтому пришлось заканчивать утренний моцион и готовиться к очередной ходовой вахте.
Помывшись, я спустился к кают-компании. На «пяти углах», обратив внимание, что на стенде вывешена очередная стенгазета, я остановился, чтобы почитать её.
С левого борта у входа с главной палубы находилась каюта боцмана. Краем глаза я увидел, что дверь её открылась и на пороге появился сам хозяин каюты.
И тут раздался нечеловеческий вопль, который, наверное, заглушил бы судовой тифон:
— Твою мать!!! — И дальше понёсся каскад невероятной матерщины, в котором виртуозно связывались все известные слова ненормативной лексики, как в песнях древних гусляров. — Это кто тут навалил на палубе?! — изо всех сил орал боцман.
Обернувшись на вопль, я заметил, что боцман поскользнулся на чём-то жёлтом и, едва удержавшись на ногах, вцепился в переборочный леер.
Выровнявшись, он огляделся и с новой силой заорал:
— Это что, Сашкина тварь нагадила? Где он, этот паскудник? Убью гада! За борт смайнаю этого Пиночета!
Почему Пиночета? Я так и не понял, при чём здесь Пиночет.
Помполит недавно проводил нам политинформацию, где рассказывал о перевороте в Чили, который возглавил Пиночет и который в Советском Союзе считался наиглавнейшим врагом демократии и освободительного движения народов в борьбе за дело коммунизма. Но как Пиночет оказался здесь, я как-то не мог связать, поэтому в недоумении смотрел на взбешённого боцмана.
Хотя через секунду я понял, что какашки под дверью боцмана — это следы присутствия Сашкиного пёсика. Но, насколько я помнил, Сашка ещё не придумал своему найдёнышу имя, а боцман вчера выговаривал Сашке неприятные слова по поводу присутствия собаки на борту и громко требовал, чтобы тот от него избавился, то есть оставил на берегу.
Но каково же я изумился, когда я увидел, что через щель полуоткрытой двери столовой команды высунулась мордашка виновника «торжества».
Столовая команды находилась на главной палубе, и дверь её была как раз напротив двери каюты боцмана.
Щенок с любопытством, склонив головку набок, смотрел наивными голубыми глазками на беснующегося боцмана, и мне показалось, что он хочет сказать что-то ехидное. Но, как известно, собаки разговаривать не умеют, однако по их мимике можно понять, что они ощущают. Так что на этой ехидной мордочке чётко отображалось полное удовлетворение совершённым злодеянием.
Увидев довольную мордашку пёсика, боцман с воплями:
— Пиночет, гад ползучий! Убью паразита!!! — кинулся к двери столовой команды, но шустрый пёсик моментально исчез и, судя по неумолкающим крикам боцмана, куда-то спрятался, и поиски боцмана оказывались безуспешными.
Но тут на крики появилась уборщица, которая, мягко говоря, не особенно жаловала боцмана из-за того, что его матросы вечно пачкают палубу грязными сапожищами.
Увидев следы какашек, размазанные по светло-серому линолеуму палубы, она с соответствующими воплями кинулась вслед за боцманом, требуя, чтобы тот убрал за собой следы преступления.
«Концерт» получился знатный. Весь экипаж целый день обсуждал его и восхищался недюжинным умом Сашкиного пёсика, к которому с этого момента так и приклеилась кличка Пиночет.
Пёсик оказался ласковым и любопытным созданием. Он присутствовал во всех местах, где проводились какие-нибудь работы, и своим звонким лаем то одобрял их, а то и возмущался, если что происходило не так.
На стоянке он нёс вахту у трапа вместе с вахтенным матросом, и без его ведома никто не мог зайти или покинуть борт судна. Всех «посетителей» он самолично досматривал и обнюхивал. Своих он чётко отличал от посторонних.
Ему на судне позволялось всё и частенько этот вездесущий комочек то карабкался по трапам надстройки, то кубарем с них скатывался. Единственными местами, куда ему запрещался вход, являлись мостик и машинное отделение.
Ко всем членам экипажа щенок относился доброжелательно и позволял брать себя на руки и благосклонно принимал ласки. Только от боцмана он вначале боязливо сторонился. Но боцман переменил свою тактику непризнания Пиночета на борту, то отношения их сразу наладились. И с тех пор, когда боцман при хорошей погоде ходил на бак или работал на палубе, то его всегда сопровождал, вьющийся у ног Пиночет.
Боцман сам захотел подружиться с пёсиком, поэтому несколько дней подряд подкармливал его свежим мясом, которое где-то доставал в портах. От таких угощений Пиночет вначале отказывался. Но какое же собачье сердце устоит от сочной, источающей аромат вырезки? И Пиночет не устоял и простил боцмана.
В начале августа «Чита» получила указание завезти крупногабаритную технику в портпункты на восточном побережье Камчатки, потому что была оборудована тяжеловесными стрелами, способными поднимать грузы в тридцать тонн.
Многие из членов экипажа за время работы в пароходстве неоднократно принимали участие в таких завозах. Для них было обычным делом выполнить завоз груза на побережье, для меня же это произошло впервые, поэтому я с интересом впитывал в себя всё новое, что попадалось на глаза.
В Пахачах, где у боцмана было много друзей, ему пообещали флягу со сметаной и несколько фляг с творогом.
Выгрузка в Пахачах подходила к концу, и боцману срочно требовалось забрать продукты из молочного хозяйства. Матросы занимались окончанием выгрузки и зачисткой трюмов. Свободных рук не было, а я как раз оказался свободен. Я сидел на «пяти углах» и курил. Около меня прыгал Пиночет, и я с ним забавлялся.
Пиночет за эти пару месяцев подрос. От судового питания его светло-коричневая шерсть лоснилась и приобрела нежно-золотистый оттенок. Чёрным оставался только кончик мордашки. Хоть Сашка всем и говорил, что Пиночет является чистокровной хаской, но он почему-то больше тридцати сантиметров в холке не вырос, а от того, что его усиленно подкармливала повариха, бока у него раздулись и он пробрёл вид бочонка на коротеньких лапках.
Увидев меня в праздном состоянии, боцман тут же предложил:
— Ну что, четвертак, поедешь со мной на берег?
Мне и предлагать этого не надо было, я сам искал повод, чтобы подкатить к боцману и свалить на берег.
— Конечно! — От такого предложения я даже подскочил со скамейки, но тут же вспомнил: — А дед отпустит? — и вопросительно посмотрел на боцмана.
— Не переживай, — хлопнул меня по плечу боцман, — всё будет абгемахт, — и поднялся к деду в каюту.
Через пару минут он спустился к пяти углам и известил меня:
— Чего сидим? Чего ждём? Собирайся. Сейчас на баржу поставят последнюю паллету — и она пойдёт на берег.
Боцман относился к категории тех людей, которые никогда не сидят без дела, и если, не дай бог, он видел бездельничающего матроса, то горе приходило тому. Он моментально нагружался работой, а боцман всегда имел множество неотложных дел, которые скучали по бездельникам. Поэтому другим именем, кроме как «дракон», боцмана никто и никогда не называл.
Зная неуёмный характер боцмана, я сбегал в каюту, переоделся и через пару минут подошёл к парадному трапу, приспущенному до воды.
Судно стояло лагом к волне, идущей с моря, и поэтому баржу, ошвартованную у борта судна, не болтало. По парадному трапу я спустится на палубу баржи и ждал боцмана с артельщиком.
Вскоре они появились. В руках каждый из них нёс по двадцатилитровому бидону. Подойдя к трапу, они осторожно начали спускаться по нему на баржу. Впереди них по ступенькам скакал Пиночет.
Увидев, что собака их опередила, боцман цыкнул на неё:
— А ты куда собрался? Марш назад! - но Пиночет его не послушался и ловко спрыгнул на палубу баржи.
— Я кому сказал? — уже громче прикрикнул на собаку боцман. — Марш на судно!
Но от его окрика Пиночет только поглубже залез под лавку, стоущую перед надстройкой.
— Да оставь ты его, — раздражённо бросил артельщик боцману. — Чё с ним сделается? Пусть сидит, — и крикнул в приоткрытый иллюминатор рубки: — Чего ждёшь? Поехали.
В ответ послышался ответ на общеизвестном русском языке, и буксирчик, выпустив чёрное облачко дыма, надсадно загудел нагруженным двигателем, оттягивая баржу от борта.
Как только баржа вышла из-за корпуса судна, её начало валять и, даже несмотря на то, что её полностью загрузили и она глубоко сидела в воде, качка оказалась ощутимой. Приближался очередной циклон, что летом на Камчатке является редкостью, поэтому капитан торопился с окончанием выгрузки.
Подойдя к хлипкому причалу, буксирчик прижал баржу, а пара мужиков, бегавшие на нём, приняли концы и закрепили их на таких же хлипких кнехтах.
Приличная волна, идущая с океана, то поднимала, то опускала баржу больше чем на полметра, поэтому, чтобы выбраться на причал, требовалось подождать, пока волна поднимет баржу вровень с причалом, и перепрыгнуть на него.
Угадав такой момент, я прыгнул на причал, а боцман снизу начал подавать мне пустые бидоны. Передав все бидоны, на причал перепрыгнул артельщик, а за ним и боцман.
Тут я краем глаза заметил, что из-под лавки выскочил Пиночет и бросился вслед за боцманом.
Понимая, что маленькая собачка не сможет перепрыгнуть такое расстояние до причала, да ещё к тому же постоянно изменяющееся, я крикнул Пиночету:
— Стой! Куда ты?! Стоять!
Но оказалось поздно. Пиночет или не услышал моей команды, или, понадеявшись на свои силы, прыгнул.
Баржа тем временем пошла на волне вниз.
В бессилии что-либо сделать я наблюдал за Пиночетом.
Он прыгнул в сторону причала, но баржа в это время пошла вниз и её оттянуло в сторону на хлипких кончиках. Между причалом и бортом баржи образовалась огромная щель, которую и не каждый человек то перепрыгнет. А пёсик уже оторвался от палубы баржи и летел в сторону причала. Поэтому мне оставалось только наблюдать траекторию полёта собаки. А она как раз заканчивалась ниже уровня причала. Следующая волна подхватила баржу и навалила её борт на причал, сократив щель между баржей и причалом до минимума.
В эту щель как раз и попал Пиночет.
Баржа со зловещим скрипом оттолкнулась от кромки причала и отошла от него примерно на полметра, насколько позволяли натянутые концы. Я загляну в образовавшуюся щель в надежде, что увижу барахтающегося в воде Пиночета, но нигде не увидел его, и только кровавое пятно на одной из свай причала свидетельствовало о том, что этот след остался от тела Пиночета.
Мы безмолвно стояли на причале, глядя вниз и понимая, что искать всеобщего любимца бесполезно.
По возвращению на судно с молочными продуктами, первым нас встречал Сашка.
— А куда Пиночета дели? — выкрикнул он, увидев, что собаки нет на палубе буксирчика.
На что артельщик, отдуваясь после переноски бидонов с творогом и сметаной, только невесело буркнул:
— О причал его баржа раздавила…
От такого известия Сашка онемел и, в бессилии что-либо сделать, только зло глянул на боцмана.
— Сволочь ты, боцман! — вырвалось у Сашки. — Ты Пиночета специально замочил.
На что боцман, который никогда за ответным словом в карман не лез, только отвернулся и промолчал.
Сашка развернулся и ушёл к себе в каюту, где заперся и сутки оттуда не выходил, наплевав на все вахты.
06.03.2022
Рассказ опубликован в книге "Морские истории" https://ridero.ru/books/morskie_istorii/