В поисках смыслов
Вопросы задавала Светлана ВНУКОВА *
Рисунок Сергея САВИНА
Что есть манипуляция, всегда ли она негативна, какую роль играет в искусстве? Как манипулируют эмоциями в дискурсе права и практиках массмедиа? Существуют ли этические границы манипулятивных технологий и возможность таким технологиям сопротивляться? Ответы на эти вопросы искали участники междисциплинарного научного семинара, организованного кафедрой русской и зарубежной литературы Самарского университета, и мы говорим с инспиратором форума доктором филологических наук, профессором Ириной САМОРУКОВОЙ.
Если бы речь шла о конференции, затеянной психологами, то и вопроса бы не возникло, но организаторы – филологи. Почему именно эта тема?
– Гуманитарное знание сегодня находится в проблематичной ситуации. Это связано не только с бюрократическим давлением, но и с самой природой гуманитарного знания, которое обвиняют в неточности, неверифицируемости, пристрастности. Хотелось нащупать общую проблематику разных гуманитарных дисциплин, которая при этом была бы актуальной для понимания сегодняшней жизни. А что может быть актуальнее, чем проблема воздействия на людей?
Поскольку мы на филфаке, то в первый день говорили о манипуляции в искусстве, которая всегда имела место как определенный прием воздействия на зрителя, на читателя. В частности, об этом говорил профессор РГГУ Сергей Николаевич Зенкин.Для меня это самый авторитетный человек в области гуманитарной мысли из живущих сейчас в России, а свой доклад он начал с размышлений Льва Толстого об искусстве.
Искусство, полагал Толстой, есть не что иное, как заражение эмоциями. А что значит заражение? Искусство, литература в частности, не вирус. Это слова, но таким образом расставленные, что вовлекают читателя, если речь идет о тексте, в сочувствие герою этого текста. То есть человеку выдуманному. Вовлекают помимо читательской воли. В этом, в понимании Толстого, заключается сила искусства. И особенно сильно нами манипулируют искусства простые, так называемая популярная культура: незатейливые песни, незатейливые стихи. Поэтому в докладе Николая Тимофеевича Рымаря была затронута проблема противостояния манипуляциям. Высокое искусство недоступно большинству и никогда не будет доступно именно потому, что блокирует аффективное вовлечение, обнажая сам механизм манипуляции. Вот об этом говорил Николай Тимофеевич.
Было бы смешно утверждать, что искусство не используется в интересах господствующих классов или, как сейчас говорят, элит. И не всегда это простенькое искусство. Часто мы имеем дело с продуктом очень высокого качества.
– Я делала доклад об Олеше, который пытался найти со сталинским режимом общий язык, надеясь при этом сохранить мастерство. Он как бы говорил власти: «Давайте, вы будете задавать свою идеологическую проблематику, а я ее красиво преподносить». Пример Олеши показывает, что это неудачная стратегия. Олеша наивно полагал, что, опираясь на западные литературные модели, сможет изображать советскую жизнь относительно свободно. И создал замечательные произведения, но власть этой его изысканности совершенно не поняла.
Эйзенштейн?
– И Эйзенштейн думал, что сможет протащить что-то через цензуру, используя авангардные художественные приемы. Ничего он не смог. Вторую часть «Грозного» запретили. Вот эти авангардные пляски на знаменитой цветной вклейке. Блестящее художественное воплощение сталинской клики! Но цензоры тоже не идиоты...
Кстати, вы знаете, что уже к 30-му году сформировалось критическое отношение к претензиям модернистского художника на изменение действительности? Это связано с тем, что авторитарные режимы начинают использовать искусство как пропаганду. Они пытаются внести элементы искусства в жизнь. Факельные шествия, например. После войны у Сталина возникла идея всех преподавателей одеть в форму – и школьных, и вузовских. Форма – тоже элемент художественности. «Что общего между Сталиным и авангардом?» – спрашивает Гройс. И отвечает: стремление внедрить искусство в жизнь. Только ресурсы у них разные. У авангардиста мечта и собственная воля. А у власти…
Административный ресурс.
– Как власть захочет, так и будет. В итоге модернистский художник с его претензией изменить мир ассоциируется с диктатором. Яркий пример – Лени Рифеншталь. Но после Второй мировой войны со всеми ее ужасами на претензию модернистского художника – «Я создам новый мир!» – можно было смотреть только с критической дистанции. Поп-арт начинает работать с медийными массивами, демонстрируя их манипулятивные стратегии. С рекламой, например. То, что делает Уорхол, – рефлексия массовой культуры, взгляд на нее с критической дистанции. Это единственная претензия, которая остается у художника: освободиться, ускользнуть от давления, сохранив душу среди многочисленных манипулятивных массивов, которые долбят по нашим аффектам.
– Интересное сообщение на эту тему было у Татьяны Викторовны Казариной – «От сверхчеловека к медиатору: авангард в поисках путей противодействия манипулятивным трендам культуры». Но вот мы с вами об Эйзенштейне вспомнили. А ведь и о кино тоже был доклад. У Вадима Михайлина. Он из Саратова?
– Профессор кафедры русской и зарубежной литературы Института филологии и журналистики СГУ имени Н. Г. Чернышевского, доктор философских наук, но по образованию филолог и много переводит, в том числе художественные тексты. А на семинаре говорил о том, как в сталинском искусстве манипулируют вечными образами, в частности, образом матери.
«Она защищала Родину» – один из фильмов, который Михайлин разбирал. Эпизод, где ребенка на глазах у матери бросают под танк. Меня реально трясануло.
– Но при чем здесь искусство? Был такой поэт Асадов. Слабый поэт, но обладал колоссальным влиянием. И сейчас у него – второе рождение. Снова появляются люди, которые восхищаются его стихами. Почему? Да потому что он использовал те же самые приемы. Вы не найдете человека, который останется равнодушным к брошенному хозяином преданному другу. И это манипуляция в прямом смысле слова.
Произведения искусства в мобилизационные времена не отличаются сложностью. Цель военного искусства – мобилизация всего населения. Поэтому надо использовать стопроцентные рычаги – наши эмоции. Кстати, немцы поступали сходным образом. Они мобилизовали своих солдат не столько маршами, сколько песенкой «Лили Марлен», о чем Фассбиндер снял прекрасный фильм. Если вы переведете эту песенку, то обнаружите, что она о том же, о чем наша «Катюша».
А в произведении по-настоящему сложном механизм манипуляции обязательно соседствует с тактикой сопротивления манипуляции. Поэтому используются такие приемы, как ирония, отстраненное письмо, чужое слово и прочие формы критической дистанции, которые выработали литература и вообще искусство. В сложном произведении есть и эмоциональное воздействие, но и обязательно анализ этого воздействия.
А можно пример?
– «Божественная комедия». Данте спускается в ад. Там – грешники, грехи их чудовищны. Более всего Данте нетерпим к предателям. И он изображает графа Уголино, который грызет собственную руку. Уголино – предатель. Он был замурован в башне вместе с сыновьями и смотрел, как они умирали от голода. Помня об Уголино-предателе, Данте сочувствует страдающему отцу. Рассказывая об ужасе этих страданий. Данте манипулирует читателем. Но в данном случае это сложная стратегия, которая позволяет отделить грех от грешника. Позволяет увидеть в грешнике человека.
Междисциплинарный блок семинара открывал тоже философ, но самарец – Виталий Лехциер.
– Да, это был целый блок, в котором мы попытались посмотреть, как методы понимания человеческой природы, выработанные гуманитарными науками, в том числе теми, что изучают тексты, отражаются в других сферах. И в частности, доклад Виталия Леонидовича Лехциера был связан с нарративной медициной: «Каминг-аут в обществе ремиссии: рассказ о своей болезни как постколониальная максима «роли больного».
Брала у Виталия Леонидовича интервью на эту тему. А вот Юрия Евгеньевича Пермякова пока только на конференциях слушаю, но с большим интересом. Вообще, думаю, в Самаре не много людей, которые, как Юрий Евгеньевич, занимаются философией права.
– К сожалению, право у нас сегодня понимается формально. Юрий Евгеньевич пытался показать, что существует правовое сознание, которое не тождественно правовым нормам. И это правовое сознание не берется из рук господина, оно вырабатывается самим человеком. Какой бы закон ни приняли, он не станет легитимным, если не будет опираться на представления людей о норме и справедливости. Если такой закон все-таки принимается, то он принимается ровно для одной цели – манипулировать. И мы прекрасно знаем примеры, скажем, лингвистической манипуляции в юриспруденции. Еще при царе у нас сформировалось и благополучно существовало при советской власти специфическое правосознание, которое я очень непрофессионально выражу фразой «начальник всегда прав». Поэтому у нас все законы, даже самые демократические, могут быть истолкованы в пользу начальства. Это очень серьезная проблема. При этом глупо все на свете регулировать запретами. Есть правосознание. Есть, например, представление, что нельзя воровать. И что, мы будем вводить закон, запрещающий воровать салфетки? А потом закон, запрещающий воровать кружки? А у нас много таких законов. И понятно, что они решают манипулятивную задачу. Нужно добиться каких-то узкополитических целей – принимается законодательная норма. А для нормальной жизни эта норма нафиг не нужна и никакому правовому сознанию не соответствует.
Но было еще одно сообщение от юристов. Сергей Касаткин, кандидат юридических наук, доцент Юридического института ФСИН, говорил о границах манипуляции. Он привел спор двух ученых от юриспруденции и предложил аудитории подумать над тем, насколько допустимы манипулятивные техники в научном споре. И кто-то, помню, сказал: «Если речь идет о поиске истины, то манипуляция невозможна. А если о победе в споре, то почему нет?»
– В науке главное истина, а не имена ее открывших, поэтому в науке манипуляции недопустимы. В соседней комнате [разговор шел на филфаке университета. – С. В.] гигантское количество литературоведческих книг, изданных при советской власти, которые сегодня никому не нужны, ибо являют собой примеры идеологической манипуляции. Одни факты истории литературы в них замалчиваются, другие – искажаются. О многих замечательных авторах в этих книгах даже не упоминается, зато другим, которых сегодня не помнят, уделяется первостепенное внимание. Тиражи у этих трудов – огромные. И писали эти литературоведческие книги очень уважаемые люди, иные даже академики.
Что касается междисциплинарности нашего семинара, хочу напомнить, что открытия делались и делаются на междисциплинарных стыках. Лотман не пришел бы к структурализму, если бы не развитие кибернетики. Сейчас уже нет такой науки, а во времена Лотмана она была, и это позволило ему описать культуру, используя понятия «код», «система» и т. д. Многие проблемы изнутри одной науки не поймешь. Это и юристы нам говорят. И психологи. Я рада участию в семинаре одного из соавторов Софьи Залмановны Агранович, Сергея Викторовича Березина, заведующего кафедрой социальной психологии Самарского госуниверситета. Он показал аудитории такие приемы воздействия, что все почувствовали себя не критическими интеллектуалами, а шестеренками манипулятивной машины, как в игре «Аргентина», когда ты задаешь вопросы и на любой, даже правильный ответ публики замечаешь: да, ерунда. Каждый преподаватель узнал себя, когда он, общаясь со студентами, хочет продемонстрировать свое превосходство в знаниях. Преподавание – опасная профессия. Это власть. Искушение. Каждый преподаватель так или иначе манипулирует учениками. Помни: перед тобой живые люди – и не куражься.
Заключительная часть семинара обозначена как круглый стол, но кроме обмена мнениями было еще и несколько докладов. Выступали главные самарские виктимологи, с которыми читатели «Свежей» тоже уже знакомы.
– Андрей Сериков, ЕленаИваненко, Елена Савенкова и Марина Корецкая давно занимаются этой проблемой. В этот раз они рассказывали, как осуществляются манипуляции «жертвой» в пространстве медиа, главным образом в социальных сетях.
О том, как там производят аффекты. Но аффект и эмоция – это ведь разные вещи. И об этом тоже на семинаре говорилось.
– Эмоция – явление твоей внутренней жизни. Это ты сам. Аффект – всегда коллективное, то, что разделяют многие. Например, ненависть. Ненависть как коллективный аффект базируется на очень древних страхах и представлениях. Например, на оппозиции «свой-чужой», которая у животных проявляется на уровне инстинкта. Это архаическое представление очень мощно эксплуатируется. С «чужим» можно не церемониться. Чужие – не люди. В чужого записывают очень легко. И торжествующе клеймят.
Несколько слов о возможностях сопротивления. Я про манипуляцию.
– В каждом докладе были так или иначе рассмотрены способы и виды манипуляции и возможности сопротивления их воздействию. И о чем-то мы с вами упомянули. Я назову еще один. Простой, но, наверное, самый главный – образование. Чем лучше и шире образован человек, тем менее подвержен манипулятивным влияниям.
* Член Союза журналистов России, «Золотое перо губернии».
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» 30 января 2020 года, № 2 (175)