Сериал Николая Хомерики про печальную жизнь подпольного дома терпимости в Петербурге 1903 года вызвал достаточно бурную и противоречивую реакцию критиков. Кинопоиск продолжает закулисную полемику: проект защищает Константин Шавловский и обвиняет Василий Корецкий. Оба делились своим мнением, не читая друг друга, но все совпадения в тексте неслучайны.
За: разложение, от которого нельзя отказаться
Константин Шавловский
Кинокритик, поэт
Санкт-Петербург, 1903 год. Столица Российской империи готовится к празднованию 200-летия. Где-то на другом конце света Россия спорит с Японией из-за леса, и никто из тех, кто ждет прибытия поезда на Николаевском вокзале, не подозревает, что буквально через два года эти споры обернутся не просто войной, но тяжелым поражением страны, от которого она не сможет оправиться до своей гибели в Октябрьской революции 1917-го.
Возможно, не знает об этом и зритель сериала «Чистые»: в учебниках истории 1903 год едва упомянут, не интересует он и производителей исторических фильмов; благополучные времена явно проигрывают в плане драматургии временам общественных потрясений. Во всяком случае, судя по первым отзывам критиков, для них (в отличие, от авторов сериала) время и место действия «Чистых» — всего лишь пикантный исторический фон, на котором разыгрываются сцены из постельной жизни.
Героини авторского сериала режиссера Николая Хомерики («977», «Сердца бумеранг», «Море волнуется раз») и кинодраматурга Александра Родионова («Свободное плавание», «Все умрут, а я останусь», «Пациент № 1») — работницы нелегального борделя в Петербурге в 1903 году. Секс-работа в Российской империи была разрешена (об этом написана, в частности, «Яма» Куприна, да и у Сонечки Мармеладовой тоже был желтый билет), но «чистые» девушки, разумеется, стоили дороже. Про нелегальную проституцию писали намного меньше. О ней, например, рассказывает роман Александра Амфитеатрова «Марья Лусьева», ставший отдаленным референсом для «Чистых». Не имея разрешения на работу, героини «Чистых» фактически находятся в секс-рабстве у Матушки (Виктория Исакова). Девушки трудятся на улицах города под неусыпным контролем ее приспешников из числа уличных хулиганов (за них отвечает персонаж по имени Клоп в исполнении Никиты Кологривого). Матушка каждый день отправляет девочек на работу, а по утрам принимает «подарочки»: тех, кто заработал мало, ждет штраф, утаивших деньги — наказание (и сломанные пальцы — самое невинное из них). Да, в «Чистых» не просто много насилия — речь идет об ультранасилии, к которому мы привыкли в корейском кино, но никак не в российских сериалах.
У каждой девушки есть своя легенда, придуманная ей Матушкой (своего рода театр; Александр Родионов провел много времени в библиотеках, досконально изучив феномен нелегальной проституции в Российской империи, так что эта линия почти документальна). Вот якобы 13-летняя девочка с сахарной ватой, которая магнитом притягивает к себе педофилов в городском парке (они еще не знают, что скоро станут объектами грязного шантажа); вот якобы убитая горем вдова, готовая опереться на так вовремя подставленное мужское плечо; а вот юная провинциалка, рассеянно роняющая платок на вокзале прямо под ноги состоятельного господина. Разумеется, все здесь врут, и все не те, кем кажутся. Причем не только барышни врут по работе, но врут и их клиенты, и сама Матушка врет везде, всем и всегда. Девочек своих, к примеру, она удочерила благодаря Петербургскому человеколюбивому обществу, и благообразные женщины этого общества регулярно наносят ей визиты вежливости, они же и поставляют новых воспитанниц. Эти женщины тоже врут — по крайней мере, самим себе. Зло профессионально надевает маску человеколюбия.
Дореволюционный мир Петербурга показан как бесконечный и злой карнавал этих меняющихся масок. Тут отдельно хочется отметить работу художника-постановщика Павла Пархоменко и художника по костюмам Владимира Никифорова: платья и пространства «Чистых» созданы с оглядкой на исторические реалии, но они как будто намеренно утрированы, балансируя на грани исторического кэмпа. Поэтому так отчетливо слышится в воздухе сладковатый запах нечистот и гниения, который распространяется по присутственным местам, по набережным, рекам и каналам, по меблированным комнатам и номерам в отелях на час. 1903 год — это не только последний год благополучия перед концом империи, но и разгар страшной эпидемии сифилиса.
Всю эту дореволюционную гниль в российском кино уже однажды выскоблил и швырнул зрителям в лицо Алексей Балабанов в фильме «Про уродов и людей». И Виктория Исакова в своей инфернальной предприимчивости не уступает герою Сергея Маковецкого, открывшего подпольное предприятие по производству порнографии в Петербурге начала ХХ века. Это не просто фигуры власти с монополией на насилие, а воплощенное на экране чистейшее зло, которое растлевает, расчеловечивает всё вокруг себя.
Секс и желание в обоих фильмах являются не самоцелью, а образом, с помощью которого авторы показывают общественную изнанку, то унижение и бесправие, страх и равнодушие, которые положены в основание этого общества. Кстати, о сексе в «Чистых»: он намеренно снят антиэротично; видно, что авторы старались быть предельно бережными по отношению к актрисам, а также думали о том, чтобы не объективировать героинь (в фильме о секс-работе это довольно трудная задача). Но секс здесь не возбуждает еще и потому, что это, кажется, и не входило в задачи авторов. История России их интересует намного больше, чем сторителлинг (хотя драматургия в «Чистых» на несколько голов выше почти любого современного российского сериала — чего стоят только линии Даниила Воробьёва или Бориса Каморзина, каждая из которых могла бы стать отдельным фильмом). Ключи для прочтения «Чистых» лежат на самом видном месте, нужно всего лишь захотеть их увидеть. Вот Матушка дает своим подопечным урок: «Свобода не там, свобода — здесь» (девушки, напомним, по сюжету находятся в секс-рабстве). А вот одна героиня говорит другой: «Не надо забывать, надо привыкнуть». В это время они вместе избавляются от трупа. И, кажется, нет более понятной и знакомой мантры для российского зрителя в 2024 году.
Алексей Балабанов рассказывал о гибели империи не только в фильме «Про уродов и людей», но и в «Грузе 200» (где художником-постановщиком, к слову, был тот же Павел Пархоменко). Там он еще более явно (и тоже максимально антиэротично) показал связь власти, желания и насилия. В «Грузе 200» она проходит как будто бы по телу героини Агнии Кузнецовой, а на самом деле идет по телу страны, спящей с трупом срочника, убитого в Афганистане. Фильм, кстати, некоторые критики в свое время упрекнули в эскапизме, дескать, снял бы Балабанов такую картину про современность (шел, напомним, 2008-й), вот это было бы смело, а он по малодушию отправил действие в далекий и безопасный 1984 год. Сейчас, конечно, эта критика вызывает недоумение. Интересно, что «Груз 200» сам Балабанов считал фильмом о любви, и ровно в той же мере, пожалуй, справедливо назвать и «Чистых» сериалом о сексе за деньги.
Против: их досуг
Василий Корецкий
Кинокритик, старший редактор Кинопоиска
Неослабевающий интерес российского зрителя к забегам в ширину на экране хорошо известен телепродюсерам, и всякий из них стремится организовать публике такой, «знаете ли, бордельеро», как выражался народный герой Шукшина в «Калине красной». «Чики», «Содержанки», «Обычная женщина», «Жизнь по вызову», «Яма»… Но сериал Николая Хомерики (точнее, многосерийный фильм, как самонадеянно называют «Чистых» в титрах) сделан как бы без оглядки на это собрание сочинений. Модель, по которой построено заведение Матушки Анны Константиновны, — французская, «Аполлониды» Бертрана Бонелло. Примерно то же время (1899–1900 — у Бонелло, 1903-й — у Хомерики), тоже закат Прекрасной эпохи. Похожие сюжетные элементы: вечные поиски богатого покровителя, сифилис, насилие (у Бонелло одной девушке клиент вырезал на лице улыбку Гуинплена, в «Чистых» персонаж Никиты Кологривого буквально грызет провинившуюся), фатальная невозможность покинуть секс-конвейер плюс анахроничный саундтрек (у Бонелло — соул 1960-х, у Хомерики — французская колыбельная в современной поп-аранжировке). Плюс концепция сексуальности как театра. Правда, у Бонелло перформативность не была внятно проговорена в самом сюжете; фетишитские перверсии и ритуалы соблазнения клиентов в общем зале заменяли сцены секса (наглядно демонстрируя механику процесса объективации, режиссер сам отказывался в ней участвовать).
В «Чистых» все наоборот. Ключевой артикулированный момент фабулы — как раз представление, которое устраивают перед случайными господами на улице мнимые институтки, предлагающие мужчинам элитную форму, так сказать, досуга: секс за деньги, но как бы не с обладательницей желтого билета, а с потерявшейся в столице провинциалкой, безутешной вдовой и так далее вплоть до девушки с беби-фейсом, изображающей несовершеннолетнюю. Тут, кстати, стоит прояснить название. Слово «чистые» в мифологии сериала означает секс-работниц, не имеющих официального статуса секс-работницы, а потому, с одной стороны, находящихся вне закона, а с другой — не несущих социальной стигмы и потому имеющих возможность выйти из дела. На самом деле, нет: повторяющиеся рассуждения о том, что лучше — свобода на улицах или несвобода в бархатной клетке, — неспроста составляют постоянный фон сериала.
При этом главный аттракцион «Чистых» — это как раз секс в частности и обнаженка вообще (и везде). Пусть сценарист проекта Александр Родионов и рассуждает в интервью «Коммерсанту» о том, можно ли вообще писать мужчине про секс-работу без объективации, продюсерам на эти концептуальные тонкости плевать: секс и фул фронтал спереди и сзади составляют 90 процентов заставки «Чистых», то есть именно это сериал и продает. Иногда возникает подозрение, что некоторые трагические происшествия с героинями специально придумывались под пикантную мизансцену с задранной юбкой или вывалившейся грудью. Эта претензия была бы ханжеством, если бы при этом команде молодых актрис действительно предоставили возможность играть. Однако играть-то тут никто не может: встретив на улице потенциального клиента, девушки не меняют ни выражения лица, ни интонации и пластики, продолжая быть собой (в смысле не секс-работницей из 1903-го, а актрисой из 2024 года), но с новой легендой. Для зрителя никакого прибавочного развлечения в этих сценах нет, так же как нет и никакого прибавочного развлечения в как бы историческом антураже с кокаином, эфиром, турецкой хурмой в вазах посреди лета и коврами из крашеной синтетикой шерсти (понятно, почему так: естественные красители или антоновка не вписались бы в задуманный как противоестественный, истерически-галлюцинаторный мир «Чистых», но тем не менее).
Вина за эту одномерность игры целиком лежит на режиссере, так как сам материал в принципе предоставляет актерам широкие возможности. Однако по странному совпадению ими пользуются только исполнители ролей условных эксплуататоров: хозяйки подпольного борделя (сокрушительная в своей горьковской властной антипатичности Виктория Исакова, играющая Матушку, словно Вассу Железнову), клиентов (Марк Эйдельштейн в гротескной и характерной роли гимназиста — единственного персонажа, говорящего тут «по-старопрежнему», или инфернальный Борис Каморзин в роли пожираемого проказой чиновника). Выпуклый нюансированный образ апаша по кличке Клоп есть даже у Никиты Кологривого, актера по определению характерного. Возможно, сюрпризы нам преподнесет и Воробьёв, самый энигматичный и странный актер российского сериала (пока он только начал появляться в эпизодической роли краснолицего купца-старообрядца, бодро насилующего героиню Софьи Синицыной прямо на питерских улицах). К сожалению, и смешной Эйдельштейн, и страшная Исакова выведены из сюжета уже к третьей серии, и осиротевшие «Чистые» совсем утрачивают банальную бытовую логику.
Первым звоночком тут было неожиданное отсутствие трусов на героине Дианы Милютиной, заметное в сцене изнасилования в околотке (очевидно, что, пока весь мир отказывается от немотивированных секс-сцен в кино как от некомфортных для публики, создатели «Чистых» ставят на жесткий секс). Вторым — череда клиффхэнгеров со все тем же Эйдельштейном (то умирающим от самострела, то оживающим, то проваливающимся в безумие, и все это где-то за кадром и почему-то в пределах одной серии). Наконец, четвертый эпизод оставляет нас наедине с загадкой слишком переменчивого нрава нового хозяина борделя, пьющего, как бы грузинского князя Чубинова в исполнении Фёдора Бондарчука с накладным носом; начав знакомство с девушками жовиальным балагуром, похмельным утром он превращается в типичного злого начальника из фильмов Юрия Быкова. Возможно, в этой метаморфозе корень всех проблем «Чистых», пытающихся снова продать нам сериал «Содержанки», но уже в упаковке косплея «со смыслом» и социальным месседжем «сегодня этим девушкам было бы куда обратиться». Серьезно?
Возвращаясь к Бонелло: в его фильмографии есть фильм с названием «Порнограф»; там Жан-Пьер Лео играет режиссера взрослых фильмов, стареющего участника сексуальной революции 1960-х, который пытается идти в ногу со временем и снимать простое физиологическое порно, но получается у него все равно олдскульный чувственный арт. В случае «Чистых» мы имеем дело с обратной проблемой: сколь бы ни старались создатели сериала делать смелое искусство про секс, получается у них про уродов и людей. Это насилие? Да.
А вы что думаете о сериале «Чистые»?
Поделитесь своим мнением в комментариях на сайте! Мы приветствуем аргументированную дискуссию.