Одна из присущих человеческой природе потребностей это потребность рождения детей. В связи с этим у человека есть естественное влечение к противоположному полу. Целью соединения полов является продолжение рода. Но для того, чтобы эта цель была вожделенной, Господь соединил с производительной функцией чувство удовольствия, потому что без этого удовольствия было бы отвратительно совокупление между мужем и женой, которые не стали бы этого делать, во-первых, из чувства стыда, а во-вторых, по той причине, что плодом этого бывают дети, которые требуют от отца забот и трудов, а от матери, помимо болезни, требуют еще от нее все время на них. Не нужно забывать, что совокупление с другим полом и соединенные с ним удовольствия являются средством, а не целью, средством не просто рождения детей, а рождения детей благонравных, пригодных к Царству Небесному. Для достижения этой цели Бог повелел мужу и жене соединяться во едину плоть, то есть соединяться узами супружества на всю жизнь, потому что если эта потребность будет удовлетворяться случайно, то тогда будут вредные последствия. По этой причине Закон Божий и здравый разум запрещают удовлетворять плотское вожделение вне супружества или удовлетворять его без внимания к цели супружества. Являются ли грехом половые отношения сами по себе? Нет. Половые отношения грехом не являются. Это было разрешено еще в раю, и потом, тело, как утверждают все святые отцы, не несет в себе греха, поэтому телесные отправления сами по себе греховными не являются и отношения между полами разрешены Богом на всех уровнях: не только духовное единение должно быть, не только душевное, но и телесное. Но мы знаем, что человек пал, его природа стала греховной, и более всего была поражена вот эта функция. Получается именно такой парадокс, что вместо соединения между мужчиной и женщиной получается разделение, то есть половые отношения не соединяют, а разделяют. Что является разделяющим в этих отношениях? Только похоть и эгоизм. Это два двигателя и одновременно две главные помехи полового соединения. Если в браке происходят только сексуальные отношения в том смысле, в каком это слово употребляет мир, то такие отношения являются греховными, похотными, они не могут наследовать Царства Божия. Если же они подчиняются духовному, то тогда брак способен войти в Царство Божие, и делает половые отношения как бы средством к этому, слугой. В западном мышлении к этому образовалось негативное отношение. Там на это смотрят очень презрительно, поэтому там священство не является женатым, все целибатами должны быть, и разрешаются половые отношения только ради цели. «Цель оправдывает средства, поэтому хотя это и грех», - говорит католическая церковь, - «но деваться некуда, иначе человеческий род продолжаться не будет и даже самих святых не будет». Эта тенденция проникла к нам на восток и исказила понимание этих отношений, исказила именно христианское понимание. Потому-то мир сейчас и развращен и потому такие крайности мы наблюдаем, что он не знает христианского учения. Что касается брака как такового, то Церковь признает любой брак, признает и гражданский брак, и брак, который в других религиях имеется, и, конечно, сама благословляет на брак своих чад христиан. Если два человека соединяются супружескими узами и объявляют об этом всем, то тогда это является браком, то есть они объявляют о своей ответственности, которую они теперь несут; они берут на себя обязанности, связанные с браком. Конечно, в христианстве брак переходит на более высокий уровень: Церковь венчает брак, называет семью «малой Церковью», видит в теле человека храм Духа Святого и это видение внушает супругам, то есть они так же должны видеть друг в друге храм Божий, сосуд Духа Святого и должны уметь жертвовать ради других собой. Отсюда мы сразу можем сделать такой вывод, что брачные отношения возможны между мужчиной и женщиной только в том случае, когда они любят друг друга, когда есть самое главное, то есть любовь. При отсутствии любви, личной любви, половые отношения становятся безнравственными и безрадостными, а безрадостными они являются, потому что греховны — грех разделяет людей. Цель секса, как говорит это мир, получить наслаждение, а заканчивается оно разделением партнеров, в то время как целью половой жизни в браке является единение. Здесь разница: в сексе любовь или даже влюбленность не обязательна, в браке она обязательна, поэтому если нет этого, то тогда эти отношения становятся греховными, они не соединяют, а разъединяют. Здесь превалирует эгоизм, основными стимулом является похоть, все греховные свойства здесь собираются, и когда Господь говорит, что «всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Матфея 5:28), то этим Он запрещает даже в помыслах воспринимать другого человека, именно как объект наслаждения. Господь не просто запрещает смотреть или даже восхищаться красотой другого человека, этого не запрещает Господь, и мы имеем право и должны видеть в других людях их красивые стороны, вглядываться в мир духовный, любить их. Господь Сам не гнушался разговаривать с падшими женщинами, блудницами, но Он учил именно правильно смотреть и правильно любить. Чтобы половые отношения были правильными, для этого требуется особое настроение: требуется сдерживать свою похоть, и ее нужно искоренить, избавиться от похоти до конца. Как? Путем само- и взаимоконтроля в отношениях. Поэтому во время соединения христианство заповедует своим духовным чадам смотреть на них и акцентировать внимание не на ощущениях, а на личности другого противоположного человека, и в этой близости эту личность раскрывать. В принципе, в этом смысл супружеских половых отношений. Этим отличается христианский подход к половым отношениям. Мир же учит чему? Получить наибольший эффект от этих отношений, более всего получить наслаждений. В наше время, конечно, сложно говорить о блуде, потому что эта страсть стала бичом XX века, и почти бессмысленно говорить и писать о блудных помыслах, потому что даже верность друг другу и то считается сейчас подвигом, и всё окружение, особенно молодежное, постоянно убеждает друг друга в том, что целомудрие это уже отжившее понятие, что хранить его нет смысла и чуть ли не является грехом, по крайней мере это не подвиг. Высмеивают девушки подружек, ребята высмеивают своих. Могу привести один характерный случай. Одна очень красивая, но весьма скромная в отношениях с противоположным полом девушка (назовем ее Светой) влюбилась. После нескольких месяцев романа, в течение которых она не позволяла молодому человеку ничего лишнего, девушка поняла, что её чувство сильно, и она готова на физическую близость. Одновременно с этим она ощутила сильное смущение от сознания своей девственности и страх, что из-за этого возлюбленный начнет её презирать. Такое чувство у нее возникло именно потому, что вокруг проповедуется иной взгляд на эти вещи. Промучившись несколько дней, но так и не рискнув признаться своему молодому человеку в этом «недостатке», она решила исправить ситуацию, позвонила одному из своих многочисленных ухажоров и предложила встретиться. Ухажор оказался менее опытным, чем рассказывал, поэтому первый раз не удался. С огорчением он выкурил пачку сигарет, выпил бутылку водки, после чего несчастная Света была фактически изнасилована. Ситуация закончилась печально: возлюбленный Светы, узнав, что она не девственница, очень разозлился. «Ах, так!» - вскричал он, - «Я-то думал, что ты не допускаешь меня, блюдя девственность, а ты, оказывается, просто издевалась, и все это время я мучился зря», - и бросил её в тот же день. Вы можете подумать, что он был человеком высокой нравственности, поэтому так возмутился её поведением. На самом деле он, выяснив, что она досталась другому, разозлился из-за того, что она не досталась ему первая, и всё. Он её и так, и так бросил бы. Сейчас все так делают, все так живут, то есть такие сейчас взгляды на эти вещи. Поэтому смешно на фоне всеобщего разврата говорить даже о вреде безопасного секса, хотя безопасным он быть не может, потому что его опасность уже в том, что он губит, лишает Царства Небесного. Опасность блуда состоит еще в том, что он не остается на том, уровне, который допускается, а переходит в извращение. Христианская этика старается об этих вещах не говорить или говорить очень осторожно, но вообще в наше время говорить об этом нужно. Епископ Варнава уделял этому вопросу особое внимание, чем, конечно, навлек и навлекает на себя со стороны некоторых христиан осуждение, но интересно, что он сам говорит по этому поводу. Мало кто знает, что решаясь писать эти страницы, он был побуждаем такими мыслями и размышлениями: «Как не хочется писать о пороке. Душа задыхается от нестерпимого зловония, гнусных страстей, содрогается от стыда. Но необходимо, необходимо говорить обо всем этом. Необходимо потому, что народ гниет в полном смысле этого слова. Не помню, сколько раз рука порывалась сжечь все написанное, боясь загрязнить чистые души. Это главное, потому что страх перед обвинением: врачу, исцелися сам (Лк. 4, 23), стыд перед обществом, что нет ни одной у тебя книги, где бы ты (давший обет целомудрия!) не задевал половой вопрос, и отсюда боязнь соблазна немощной совести колеблющегося брата менее тревожит меня. Но я, вопросивши не один раз и святых отцов-подвижников, и прозорливцев, и старцев (говорю не о книжном вопрошании, а о непосредственном, живом, устном общении), всегда определенно получал один ответ: писать, писать, писать. С восприятием сана епископа и сам вижу, что надо писать. Теперь это — моя обязанность. Епископ, как я сказал, затем и носит омофор, что есть подражатель Самому Христу, Который как Пастырь берет на Свои рамена всякую заблудшую овцу и приводит ее к единому стаду спасающихся. Епископ как делающий дело Христово существует во еже очистити грехи людские (Евр. 1, 3) и не должен гнушаться никакими сквернами и нечистотами, но, как нежная мать своих детей, должен любить пасомых и прежде всего тех, которые как более слабые и немощные считаются у людей грешнейшими, достойнейшими презрения; должен следовать Христу, Который преимущественно вращался среди мытарей, грешников и любодейцев, не стыдился этого и переносил терпеливо все многочисленные упреки из-за сего. Вижу, что нужно писать обо всем, что считается неприличным и на самом деле таково, потому что духовническая практика среди людей и самого утонченного высшего культурного круга, и простого народа, — как моя собственная, так и многих старцев, духовных отцов, известных на всю Россию (а они делились со мной с полной откровенностью),— показывает, что молчать нельзя. Чего монаху бояться? Конечно, не злословий, насмешек, издевок, поруганий, обвинений в щекотании своих собственных страстей, но только соблазна малых сих, неповинных сердцем. Но вот духовническая-то практика, — не моя, а старцев известной пустыни России, — среди тысяч людей (да и окружающая даже жизнь) говорит, что таких лиц очень и очень мало, но что, наоборот, зло прилежит человеку от юности его (Быт. 8, 21). Следовательно, оставив излишнюю боязнь разбудить дремлющую инертность и преждевременное любопытство до этих вещей у малой части не отведавших от горького плода греха, необходимо обратиться с советами, убеждением, обличением, разъяснением, предупреждением с милостью, кротостью, любовию к тем многочисленным и бесчисленным лицам, которые этот плод уже вкусили и жадно отравляются им. Молчать в этом случае даже преступно. Здесь я подхожук причинам, по которым решил говорить открыто обо всех «запретных вещах». Я решил говорить потому, что другие молчат. Если бы даже говорил кто, я не имел бы оправдания для себя, раз ношу на себе право и обязанность врачевать других, хотя бы и не по достоинству своему. А почему молчат почти все, кому надо бы говорить, а говорят часто те, кому говорить не надо? Почему пастыри стыдятся говорить о вещах плотской жизни человека, а не стыдятся слушать, когда другие говорят об этом, занимая их место и принимая на себя их достоинство? Стыд, позор, когда миряне, как овцы, не имеющие пастыря, и как больные дети, не имеющие любящей матери или отца, идут показать свою постыдную рану знахарям или же беспомощно советуются друг с другом, не принося этим нисколько себе пользы и растравляя еще более рану. Почему теперь привилегии и прерогативы в этом отношении остаются за врачами и юристами? Почему не скажет свое веское слово здесь ни один пастырь? Если человек состоит из тела и души, то понятно, что и врачевства ему нужны и телесные, и духовные. Почему же духовные врачевства не только в печати, но и с аналоя перестали применяться? Забыли разве, как архиепископы Иоанн Златоуст, Василий и прочие неустанно вещали об этом, называя вещи своими именами? Думаю, что враг рода человеческого не хочет, чтобы было ясно дело его. Вот он свое ложное, демонское целомудрие и внушает. Но я не хочу сего целомудрия. Прочь оно. Елей же грешнаго, да не намастит главы моея» (см. «Основы искусства святости, епископ Варнава Беляев, том 4, комментарий составителя). Вы можете найти у него описание основных противоестественных пороков и их нравственную оценку. Что же такое извращение? «Извращение» означает «изворот», «изворачивание», «переворачивание». В чем заключается извращение? В использовании той или иной богоданной способности не по назначению. Извращаться мы можем, например, в еде. Так же можем извращаться и в половых отношениях. Важно заметить, что половые извращения как в Древней Греции, где они были распространены, так и в иудействе равно преследовались. Человек всегда полагал любые половые отношения вне Божественного Замысла грехом. Апостол Павел пишет:«И как они (то есть язычники)не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму делать непотребства» (Рим. 1:28), то есть предал постыдным страстям, когда женщины заменили естественное употребление противоестественным, подобно и мужчины разжигались похотью друг на друга (Рим. 1:26-27). Другой вид извращения, распространенный в наше время, это рукоблудие. Обычно врачи называют его «онанизмом», сравнивая с грехом Онана, но это далеко не точно, потому что там он не наедине получал удовлетворение, а с женой покойного брата, только семя он изливал на землю. А этот грех совершается наедине, и через этот грех проходит, наверное, больше половины населения. Конечно, медицина смотрит на это достаточно благосклонно и говорит, что это, наоборот, полезно и какое-то время нужно, но христианство смотрит на это отрицательно, как на извращение. Почему? Потому что здесь используется механизм зачатия при отсутствии самого зачатия и любви, поэтому это является извращением, за которое так же полагается епитимья. Есть еще такая форма извращения, как садизм, связанный с жестокостью. Рождается он из-за того, что человек, кроме удовлетворения этой потребности, еще хочет удовлетворять такую страсть, как властолюбие. Власть была дана человеку еще в раю, и Господь тоже имеет власть на небе и на земле, но это власть иная, это власть любви, а когда этой любви нет, тогда власть превращается в насилие, в подавление другого. И вот, садизм — это яркий пример того, когда власть становится насилием, и человек занимающийся садизмом, хочет эту страсть (властолюбие) удовлетворить. Вообще, люди, производящие насилие, свидетельствуют о своей неполноценности и неуверенности, то есть они хотят самоутвердиться за счет других. Это одна из форм самоутверждения. Однако, блуд проявляет себя не только в таких грубых формах. Есть множество проявлений блудной страсти, которые для современных людей хотя и не являются грехами, однако для христиан они не являются безразличными. Эти грехи перечисляет святитель Игнатий Брянчанинов, к ним он относит: «Блудное разжжение, блудные ощущения и пожелания тела, блудные ощущение и пожелание души и сердца (скоктание), принятие нечистых помыслов, беседа с ними, услаждение ими, соизволение им, медление в них. Блудные мечтания и пленения. Осквернение истецанием. Нехранение чувств, в особенности осязания, в чем дерзость, погубляющая все добродетели. Сквернословие и чтение сладострастных книг» («Аскетические опыты», часть I, глава 14). Нам лучше обратить внимание на эти грехи, потому что впадать в вышеперечисленные грехи христианину должно быть не свойственно. Иначе как он — христианин, если он не может удержаться от этих грехов? С другой стороны, те грехи, которые мы сейчас перечислили, могут быть свойственны каждому христианину, и он ведет с ними борьбу. Что касается нехранения чувств, осязания, обоняния, слуха, зрения, вкуса, этот грех мы часто не замечаем, считаем его нормой. Невоздержанность в чувствах в наше время считается признаком раскованности. Что касается принятия нечистых помыслов и услаждения ими, то, во-первых, услаждение уже является грехом, потому что здесь человек сочувствует сердцем, во-вторых, оно ведет к разжжению плотских желаний и провоцирует человека на совершение греха делом, поэтому нечистых помыслов, а тем более услаждений нужно христианину избегать, потому что от внутреннего согласия до совершения греха рукой подать. «Один брат, будучи возмущаем блудною похотию, пришел к великому старцу и просил его: «Окажи любовь, помолись о мне, ибо возмущает меня похоть блудная». Старец молился о нем Богу. Брат в другой раз приходит к нему и говорит то же слово. Равным образом и старец не преставал молить за него Бога, говоря: «Господи, открой мне состояние брата сего и откуда на него действие дьявола? Ибо я молился Тебе, но доселе не получил он спокойствия». Тогда открыл ему Господь о брате. Он увидел его сидящим, и дух любодеяния близ него, и глумится с ним; пред ним стоял и Ангел, посланный к нему на помощь, и гневался на брата, что он не предал себя Богу, но, услаждаясь помыслами, весь свой ум предал действию дьявола. Таким образом узнал старец вину брата и говорит ему: «Ты сам виновен, увлекаясь своими помыслами», – и научил его, как противостоять помыслам. И брат, исцелившись его наставлением и молитвою, обрел спокойствие» («Древний патерик», глава 5.). Таким образом, человек должен беречься уже в помыслах, не допускать образов этого греха, не допускать внимания к этому греху, иначе постепенно этот грех завладеет им. Хуже, когда помыслы переходят в блудные мечтания на сознательном уровне, когда человек начинает не просто услаждаться, а уже воображать или присовокупляет к этому средства, могущие возбуждать грех, или рисовать грех. Я имею ввиду и образы порнографические, и фильмы такого же характера. Если же человек не будет себя в этом отношении хранить, тогда блудные мечтания могут стать навязчивыми, и бесы могут над ним получить власть. У одного человека, который допустил себе вот эти блудные помыслы, эта страсть развилась и завладела им так, что он не мог от нее избавиться и буквально стал одержимым. Началась эта болезнь у Дюрталя с обесия в форме чувственного женского образа, который преследовал его воображение. Образ этот мучил его и дома, когда он один, и в Церкви, и в любом месте. Первая волна обесия нахлынула на Дюрталя в одной отдаленной церкви Парижа на улице Гласьер, куда приходили молиться монахини-францисканки. Он вошел в храм в молитвенном настроении. Церковная служба производит на него впечатление, трогает его, и когда он слушал молитвы, то вдруг внезапно, грубо, не понимая, как это случилось, он почувствовал, что коленопреклоненная перед ним фигура девочек вызывает у него нечистые воспоминания. Он начал противиться мыслям, с омерзением хотел отклонить приступы этих бесстыдств, но они упорствовали. Вдруг женщина, испорченность которой приворожила его до безумия, предстала перед его мысленным взором (то есть он имел уже какой-то опыт в прошлом). Через несколько мгновений галлюцинация исчезла. Ночью припадки Дюрталя обостряются, целая вереница бесстыдных мыслей проносится в его мозгу. Однажды он заходит в церковь и там садится перед статуей Богоматери. Он отдается религиозным размышлениям, но вот в его мозг врывается представление о некой Флоранс, падшей женщине, которая когда-то увлекала его своей развращенностью. Он старается отогнать ее образ, но она вызывающе смеется, и вдруг ему кажется, что она приближается к нему и протягивает руку, чтоб его схватить. Он отталкивает ее, однако его нечистые мысли не исчезают, они переходят с Флоранс на одну из женщин, бывших в церкви, и он увлекается новым впечатлением. Из церкви он решается бежать, но подумав, отвергает этот путь, потому что уже по опыту знает, что похоть алчет все сильнее по мере того, как её питают. Здесь можно напомнить изречение Феодора Студита, который говорит, что эта болезнь похожа на чесотку: «Как чесоточный, когда чешет себя ногтями, кажется, доставляет себе тем удовольствие, на деле же не удовольствие получает, а мучительные раны, и тем больше, чем больше чешется, — так и обладаемый похотной страстью, не удовольствие получает, а муку, не насыщение, а пустоту, не благодушие, а бездушие. Жалости достоин таковой» (Добротолюбие, том 4, преподобный Феодор Студит, «Подвижнические монахам наставления», наставление 314). И вот, Дюрталь, преследуемый грязными мыслями, бежит в монастырь траппистов, там кается одному монаху и отдает ему в руководство свою душу, но вскоре ему пришлось пережить ужаснейшую ночь. Кошмары этой ночи превзошли все, что с ним было до сих пор, они развертывались на почве сладострастия и были совсем особенными, новыми. Он дрожал, едва удерживался от крика. Это было, как наяву. Что поразительно, чувствовалось ясное и определенное присутствие некоего существа какой-то флюидической формы, исчезавшей на момент, когда Дюрталь просыпался, исчезавшей в резком обрывающемся ощущении как бы от удара бича. Ошеломленный, он сидел после этого видения на постели, рассматривал с неприятным чувством свою келью, тонущую в мраке. Тени, проносившиеся перед Дюрталем, населяли окружающее пространство непристойным образом. Он видел их нефизическим зрением, воспринимал их вне себя и в себе чувствовал. Одним словом, осязание было внешним, зрение было внутренним. Один из последних таких приступов был, когда он находился в церкви и смотрел на статую святого Иосифа, хотел заставить себя видеть только ее, но глаза его обращались как бы внутрь, и это зрение наполняли образы обнаженных тел. И внезапно на сцене этих мучащих образов появился перед Дюрталем сам палач. Он словно следил за своими помощниками, исполняются ли его приказания. Дюрталь не видел его, но чувствовал, и от этого ощущения ему был жутко. Ощутив реальное присутствие демона, душа Дюрталя вся затрепетала, хотела бежать, заметалась, как птица, бьющаяся о стекло. Наконец, случилось, как это ни невероятно, что жизненные роли переменились. Тело осознало в себе энергию и воспряло. Оно подчинило себе обезумевшую душу, усиленным напряжением подавило панику. После этого у него прекратились такие преследования, но эти преследования он сам себе доставил тем, что не хранил себя в этом отношении раньше.
О зловредности блудной страсти. Главное зло блуда в том, что блудник Царства Божия не наследует, пока не избавится от этой страсти, пока покаянием не искоренит её действие. Другой вред, который делает себе блудник, это вред, связанный с его телом, потому что, как апостол Павел писал, «блудник грешит против собственного тела» (1 Кор. 6:18); этот порок растлевает физические силы и здоровье. Обычный результат разврата это расстройство нервной системы, истощение организма. Сам вид развратника уже об этом свидетельствует: впалая грудь, потухший взор, темные характерные круги возле глаз. У такого человека слабеют умственные способности, он тупеет в буквальном смысле слова. Он становится рассеянным, ему трудно сосредоточить внимание на каком-то одном предмете. Кроме того, у человека притупляется чувствительность сердечная, радости жизни уже не доставляют прежнего удовольствия, и настроение жизнерадостное тускнеет, заменяется мрачным унылым состоянием. Еще один вред, который причиняет блуд, заключается в том, что от этого страдают дети, страдают наследственными болезнями, физическими или психическими. Науке известно, что гормоны, попавшие во чрево девушки остаются там долгое время, не 2 — 3 дня, не неделю и даже не месяц, а десятилетиями и вступают в единоборство с плодом, и от этого плод страдает. Святые отцы называют блуд «падением», так не называется ни один грех. «Один мудрый муж предложил мне страшный вопрос: «Какой грех», – сказал он, – «после человекоубийства и отречения от Христа есть тягчайший из всех?» И когда я отвечал: «Впасть в ересь», – тогда он возразил: «Как же соборная Церковь принимает еретиков и удостаивает их причащения Св. Таин, когда они искренно анафематствуют свою ересь, а соблудившего, хотя он и исповедал сей грех, и перестал делать его, принимая, отлучает на целые годы от пречистых Таин, как повелевают апостольские правила?» Я поражен был недоумением, а недоумение это осталось недоумением и без разрешения» («Лествица», преп. Иоанн Лествичник, слово 15, параграф 47). На эти слова Лествичника есть такое пояснение: ересь это уклонение ума от истины, а блуд это грех тела, он растлевает все чувства и силы и затмевает в человеке образ и подобие Божие, поэтому еретики исправляются смирением, а блудники — злостраданием, то есть им нужно еще долго с собою бороться и покаянием очищать в себе действие греха.
Средства борьбы с блудной страстью. Главным средством борьбы с этой страстью является брак, брак в полном смысле этого слова, когда есть любовь между супругами, когда низший подчиняется высшему. Здесь человеческая плоть будет освящаться Духом. Другим средством в борьбе с этой страстью является пост, воздержание в пище. «Насыщение чрева есть матерь блуда, а утеснение чрева — виновник чистоты» («Лествица», преп. Иоанн Лествичник, слово 14, параграф 5). Таких цитат мы можем набрать сколько угодно. Все святые отцы говорят о том, что воздержанием чрева мы можем воздержать и подчревность, но не только чрево нужно воздерживать, нужно воздерживать и речь. «Однажды брат пришел к авве Пимену и говорит: «Что мне делать, отец? Я страдаю блудною похотью. И вот, уже ходил я к авве Ивистиону, он сказал мне: «не позволяй ей долго оставаться в тебе».Авва Пимен отвечает брату: «Дела аввы Ивистиона высоки, он на небе, вместе с Ангелами, и не знает, что мы с тобою находимся в блуде! Но скажу тебе от себя: «если человек будет воздерживать свое чрево и язык, то он может владеть собою» («Древний патерик», глава 5).Празднословие может довести до шуток и до распущенности. Блуждая словом человек может напасть на блуд в прямом смысле слова. Так же отцы запрещают блуждать взглядом, блуждать всеми чувствами, особенно осязанием. Кроме того, хорошим средством здесь еще является труд. Конечно, хорошим средством является и размышление, размышление о смерти, о Суде, но самое сильное и победоносное оружие против духа нечистоты состоит в прилежной молитве ко Господу. Святые отцы, особенно Иоанн Лествичник, Никодим Святогорец, везде пишут, что молитвою только и можно эту страсть победить. «Каким образом и способом связать мне плоть свою, сего друга моего, и судить ее по примеру прочих страстей? Не знаю. Прежде, нежели успею связать ее, она уже разрешается; прежде, нежели стану судить ее, примиряюсь с нею; и прежде, нежели начну мучить, преклоняюсь к ней жалостию. Как мне возненавидеть ту, которую я по естеству привык любить? Как освобожусь от той, с которою я связан навеки? Как умертвить ту, которая должна воскреснуть со мною? Как сделать нетленною ту, которая получила тленное естество? Какие благословные доказательства представлю той, которая может противоположить мне столько естественных возражений? Если свяжу ее постом, то, осудив ближнего, снова предаюсь ей; если, перестав осуждать других, побеждаю ее, то, вознесшись сердцем, опять бываю ею низлагаем. Она и друг мой, она и враг мой, она помощница моя, она же и соперница моя, моя заступница и предательница. Когда я угождаю ей, она вооружается против меня. Изнуряю ли ее, изнемогает. Упокоиваю ли ее, бесчинствует. Обременяю ли, не терпит. Если я опечалю ее, то сам крайне буду бедствовать. Если поражу ее, то не с кем будет приобретать добродетели. И отвращаюсь от нее, и объемлю ее. Какое это во мне таинство? Каким образом составилось во мне это соединение противоположностей? Как я сам себе и враг, и друг? Скажи мне, супруга моя, естество мое, ибо я не хочу никого другого, кроме тебя, спрашивать о том, что тебя касается. Скажи мне, как могу я пребывать неуязвляем тобою? Как могу избежать естественной беды, когда я обещался Христу вести с тобою всегдашнюю брань? Как могу я победить твое мучительство, когда я добровольно решился быть твоим понудителем? Она же, отвечая душе своей, говорит: «Не скажу тебе того, чего и ты не знаешь, но скажу то, о чем мы оба разумеем. Я имею в себе отца своего самолюбие. Внешние разжжения происходят от угождения мне и от чрезмерного во всем покоя, а внутренние от прежде бывшего покоя и от сладострастных дел. Зачавши, я рождаю падения; они же, родившись, сами рождают смерть отчаянием. Если явственно познаешь глубокою мою и твою немощь, то тем свяжешь мои руки. Если гортань умучишь воздержанием, то свяжешь мои ноги, чтобы они не шли вперед. Если соединишься с послушанием, то освободишься от меня, а если приобретешь смирение, то отсечешь мне голову» («Лествица», преп. Иоанн Лествичник, слово 15).