Был такой старый фильм — «День Независимости», где Вашингтон на 4 июля прилетают бомбить летающие тарелки, а бравые морпехи в ответ бомбят их крылатыми ракетами. Фильм снимали в сытые для США 1990-е, когда те победили вообще всех: мир лежал у ног и был однополярен, как дубина. Тогда они искренне боялись разве что пришельцев из космоса, и об этом вся американская культура тех лет, где в кино ЦРУ и ФБР занимаются «секретными материалами» и «зелеными человечками», хотя в реальности они со страшной силой гадили нам в СНГ, фактически, добивали.
Иронично, что по датам белорусский День независимости почти совпал с американским. Но отличается от него, скажем так, реальностью побежденных угроз. Поскольку Штаты воевали за независимость с британцами (поводом было вовсе не «стремление к счастью», как написано в американской декларации, а запрет печатать колониальные деньги, британцы хотели принудительно перевести младших братьев на «золотой стандарт»), то между странами НАТО это не очень принято вспоминать. Акцент праздника делается на выдуманных угрозах по всему миру, на 11 сентября, на русских, которые влезли в выборы, а еще американцы в этот день поздравляют ветеранов войн, жарят барбекю и смотрят парады (либеральная общественность считает, что нам на 3 июля все это делать нельзя, а им можно). Для либералов что зеленые человечки, что красно-зеленые — это примерно что-то одинаково несуществующее.
Беларусь же отмечает дату, которая завершила войну на уничтожение, геноцид, а не просто финансовую разборку метрополии с колонией. Раньше считалось, что Белорусская ССР потеряла 25% населения (с учетом найденных захоронений — уже более 30%), РСФСР — 12.5%, УССР — 10.8%. Поэтому логично, что для нас дата освобождения столицы в ВОВ — главный праздник, в отличие, от, скажем, Украины. Украинские братья за 30 лет независимости потеряли не 10%, как при немцах, а все 50% населения — с 1991 года численность упала с 51 миллиона до 25. Таких прецедентов в мире не было со времен эпидемий чумы и истребления индейцев. Но даже с индейцами сравнивать Украину нельзя, потому что геноцид, как известно, может быть только из-за летающих тарелок или, в крайнем случае, из-за русских в Буче, но никак не из-за немцев. Германия в украинских учебниках уже не считается стороной конфликта, там уверенно пишут, что Украина была «третьей силой» во Второй мировой, пока между собой боролись «два тоталитарных режима». И уж тем более геноцида не может быть из-за белых американских братьев, которые несут добро и свободу.
Так мы приходим к простой мысли, что независимость — это не просто наличие праздника в календаре, флага, гимна, зданий западных посольств и худо-бедно центра власти (в 1941 – 1944 правительство БССР работало в эвакуации, а в Киеве правительство сидит и чувствует себя прекрасно). Независимость — это набор внешних и внутренних условий, при котором вас, как минимум, не убивают, а как максимум — все богатства, какие есть на вашей территории, находятся в собственности вашего, а не чужого государства. Связь здесь самая прямая: убивают захватчики не потому, что они плохие, как дракон из сказки, а потому что им нужна конкретная точка на карте: ключевой порт, дорога, месторождение, промышленный район, участок с особым климатом или, на худой конец, площадка для концлагерей подальше от цивилизованной Европы.
Если же контроля над территорией нет, то платить за его отсутствие приходится все дороже с каждым столетием. 500 лет назад крестьяне разбегались по лесам, а в плен угоняли разве что скотинку и ремесленников из городов. 200 лет назад Наполеон забирал продовольствие, но не мог контролировать то, что завоевал, из-за длинных коммуникаций. 100 лет назад немцы и поляки уже вывозили отсюда лес по железной дороге, 80 лет назад нацистская Германия изымала самый дорогой ресурс — молодежь и рабочую силу, а теперь западная система напоминает пылесос, который высасывает вообще все под ноль: каждый минерал из недр, каждую каплю нефти и каждую жизнь в каждой семье. Молодой человек ляжет в землю на фронте, девушка уедет в ЕС торговать, чем сможет, рабочая сила будет обслуживать ВПК, а потом тоже поедет на фронт, когда молодежь закончится, а пенсионеры тихо умрут очередной зимой без света, как в блокаду, и тем самым «снизят нагрузку на бюджет».
Так сегодня выглядит потеря суверенитета, когда у вас есть правительство — но в нем сидят граждане других государств, когда есть земля под ногами — но распоряжается ей чужое правительство, когда есть армия, но ее снабжают и говорят, куда бить, военные советники, когда зарплаты и пенсии вроде платят, но в кредит и в счет будущих поколений, а сами вы живете — но при этом выбор жизненных стратегий ограничен. По сути, их всего три: можно закрыться и сидеть дома, можно добровольно-принудительно сесть в окоп или пойти в полицию на бюджетный хлеб, и в любом случае нужно бесконечно давать взятки, чтобы просто продлевать жизнь.
Примерно такой же нехитрый выбор был у наших предков в оккупацию 1941-1944. Но Великая Отечественная потому и стала всенародной, что государственные интересы тогда очевидно для каждого воспринимались как собственные. Если немцы сжигают деревни, вешают, грабят, строят лагеря и называют это «освобождением», значит, надо освободится от таких освободителей. Западная же пропаганда сегодня такова, что ничьи интересы неочевидны, а вам все время напоминают не про ужасы оккупации (когда на каждом заборе висело «За кожнага нямецкага салдата будзе расстраляна па сто асоб»), а, наоборот, говорят, насколько вы теперь свободны и как замечательно и героически боретесь за европейское будущее. А все плохое, что происходит в вашей жизни, например, ракета ПВО, упавшая на подъезд, или разросшиеся до горизонта кладбища — происходит из-за русских, их «империализма», «Путина» и «рабского советского менталитета».
Парадокс в том, что теперь можно искренне бороться ЗА независимость, и при этом по факту бороться ПРОТИВ нее (не важно, стоя на белорусской «плошчы» или сидя в ВСУ-шном окопе). На языке служб это называется «ложно понимаемый патриотизм», а на уровне простого человека можно легко заметить, что в каждой по отдельности стране патриотическая пропаганда работает на ура — в России, Беларуси, на Украине, но, когда она встречается друг с другом на внешнем контуре, получается разговор слепого с глухим. С двух сторон фронта любимая кличка для противника (кстати, на чистом русском языке), например, «фашисты», что говорит о том, что мы все-таки один народ, который по-прежнему их не любит. Но который неправильно понимает патриотизм, собственные интересы и самое понятие «независимости».
К примеру, о Беларуси украинская пропаганда рассказывает, что мы «несуверенны», что наши военные — это российские военные, что все решения в стране принимает Кремль или, в лучшем случае, ЧВК «Вагнер». Из Беларуси это выглядит бредом, но между двумя странами специально создана глухая стена, когда СБУ шьет шпионаж за разговоры с родственниками, когда мосты на границе взорваны, а публично общаться можно только с «правильными» белорусами — с картавой теткой в Вильнюсе или с нациками из белорусских батальонов ВСУ. Мы же, в свою очередь, видим по телевизору зверства над российскими пленными, бесконечные желто-синие похороны, крики о вступлении в ЕС, разрушения, американских советников и контролеров, вполне себе реальных нацистов из «Азова» — и нам тоже непонятно, какая это сегодня часть украинского народа. Сколько их? 10%? 20? 30? 40? 100? И если таких больше, чем второй половины, которая убита, молчит, посажена, уехала или осталась на российских территориях — то кого тогда считать реальным большинством в их государстве?
Когда война заканчивается взятием Рейхстага или освобождением столицы — ее итог понятен. А вот если нас ждет заморозка, а потом 10 лет переговоров с угрозой постоянной войны — придется иметь дело с очень интересным государством. У которого будет свой новый «день независимости» понятно от кого, своя новая «победа в великой отечественной» и, конечно, же, свой новый патриотизм. Вот и ответ, сколько стоит вложить реальный, а не бумажный смысл в понятие «независимость». Стоит это несколько сотен тысяч жизней. Мы в свое время отдали миллионы за антинацистский праздник, а этих специально вяжут кровью, чтобы на годы создать новое антироссийское мировоззрение, уже не просто на книжках и статьях диаспоры, а на реальных трупах. Так что количество смертей (или можно сказать более оптимистично — количество сохраненных жизней), и есть реальная цена независимости. В магазинах независимость не продают, а рождается она всегда из крови и большой (или малой — если повезет) войны. И если Украина и Россия выйдут из СВО максимально ожесточенными друг к другу, то нам, того и гляди, придется все это мирить между собой и как-то сшивать по живому. Задача не самая простая, но предкам в 1941 было сильно тяжелее.
Автор статьи; Андрей Лазуткин