Скоро об этом некому будет рассказывать. Истории последних из оставшихся в живых ветеранов собирает гомельский журналист Дима ЧЕРНЯВСКИЙ. Владимир ШЛЯЙЦЕВ не мог спрятаться от авианалётов, он был обязан сражаться со смертью, глядя её в лицо
ЛИЦА ПОБЕДИТЕЛЕЙ
Авторский проект Дмитрия ЧЕРНЯВСКОГО, Гомель
Серия 14
Зенитчик «Бяроза»
– Я мог за одну секунду в любое положение ствол выкрутить, – подходя к зенитке, бодро утверждает бывший наводчик Владимир Шляйцев. – Самолёты во время налёта всё шли и шли. Пехотинцы могли спрятаться, а мне приходилось в упор на них смотреть и стрелять.
– И кусты не спасали? – любопытствую.
– Какие кусты, если ты предназначен для того, чтобы бить по врагу?
– Видели, как падали вражеские машины?
– Чтоб я да не видел?! – гордо заявляет фронтовик.
Владимир Николаевич встречает нас в своём частном доме, просит поправить воротник рубашки и показывает фотографию, на которой вся большая семья коренного гомельчанина – 36 человек.
– У меня трое детей, а это всё внуки и правнуки, – ветеран бережно перекладывает семейные снимки. Потом показывает красноармейскую книжку, которой больше 70 лет, со словами: «Здесь всё написано, где и как я служил». От гладко выбритых щёк Владимира Николаевича по-мужски приятно пахнет одеколоном. Готовился к встрече.
– Перед выходом выпил таблетку, чтобы ноги не болели, – Владимир Шляйцев на костылях подходит к машине, и мы отправляемся в музей военной славы.
– Когда прибыли в 1943 году на взлётное поле под Ржев охранять самолёты, – начинает рассказ фронтовик, – то первую неделю только в стрельбе упражнялись. И вот вечером на закате решили нарвать щавеля. Только пошли, слышим крик: «Воздух!» Для нас это была команда, по которой, в каком бы ты ни был состоянии – мёртвый или живой, а всё равно вскочишь. Самолёты приближались. Комбат как заорёт: «Заградительный огонь!» И стали мы лупить. Что вы думаете? Не пошли они на нас. Не долетели, сбросили бомбы вдалеке и развернулись. В расчёте зенитки было пять человек. У всех от перенапряжения дрожь в руках началась. Ещё немножко – и нас бы уничтожили.
– Всегда так проносило? – спрашиваю с воодушевлением.
– Да что вы! Вот было дело под Оршей. Один из «мессеров» подошёл к аэродрому совсем близко. А я оказался рядом с крупнокалиберным пулемётом ДШК. И давай из него бить. Вижу по трассе своих пуль, как они следуют за самолётом. И тут рядом со мной разорвалась бомба. Я почувствовал, как мелкие осколки ударили мне в левую щёку, а один рассёк губу. Ещё один взрыв отбросил меня на бруствер. Подбежал старшина, крикнул: «"Бяроза", ты жив?» Так у нас в батальоне называли из-за говора белорусов. А я ему: «Сбит самолёт?» «Да, сбит, – вздохнул старшина, – посмотри». И я увидел, что одна бомба попала прямо в один из наших зенитных расчётов. Все погибли. Ничего у меня не вышло.
– Впечатление, наверное, на всю жизнь, – делаю догадку.
– Это что… Помню, под Смоленском послали меня с ещё одним солдатом за картошкой в посёлок Красное. Дело было зимой. Иду и не верю своим глазам. Поле и кочки, кочки, кочки. Всё ими усеяно. Смотрю, собаки вдалеке снуют. А потом присмотрелся – да это же волки, а под снегом – люди! Лежат наши солдаты – видимо-невидимо. Видимо, после боя некому их было даже похоронить. Думаю, вот это да.
– Тяжёлое впечатление, – проникаюсь настроением фронтовика.
– Ой! – жестом будто отмахивается от воспоминаний Владимир Шляйцев. – На той войне человек мог побыть день, два в наступлении. А то и десять минут. И нет его. Кто их жалел? Ай! Я вам по-честному скажу. Телами наших бойцов был вымощен весь путь до Орши. Большие у нас были потери. После сражений немцев намного меньше погибало, нежели наших солдат. Почему так получалась? Уже под Кёнигсбергом дело к финишу шло. Наша пехота пошла в наступление. А после боя на поле человек 300 советских бойцов в белых полушубочках осталось лежать. Было это в марте, снег ещё не сошёл, и холод стоял. Погибшие кровью из ран примёрзли к земле. Местные жители разрезали полушубки и хоронили наших бойцов. Какую там фамилию можно было найти? Кто там что искал? Это же фронт. Это же война!
– Не страшно было вот так наступать?
– Я думал о другом: когда наемся и посплю, – резко отрезает фронтовик. – Больше и не мыслил ни о чём. Ночью практически не спали, потому что всё время надо было быть наготове. Вдруг налёт. Немецкие самолёты бросали осветительную бомбу. Что это такое? Второе солнце. Как будто день начинается. Можно иголку в траве найти. А ты даже пошевелиться не можешь, пока эта бомба не потухнет, чтобы не выдать себя врагу. Горит она минут 20, спускаясь на парашютике. А вот физически я был крепким. Мог за полчаса землянку в человеческий рост выкопать.
За беседой подъезжаем к музею. Подойдя к зенитке, ветеран отставляет костыли.
– Выстрелили бы сейчас из зенитки? – задаю, как мне кажется, уже стандартный вопрос.
– А запросто, – не задумываясь, глядя в небо, отвечает фронтовик.
В это время фотограф приступает к съёмке.
– Справа фотографируй, – со знанием дела говорит Владимир Николаевич и, хотя и с трудом, садится в кресло наводчика.
– Посмотрите, пожалуйста, в объектив, – просит фотограф.
– Я смотрю куда надо. На цель, – фронтовик поднимает голову.
– Не могли бы вы сделать вид, как будто собираетесь стрелять, – предлагаем мы.
– Для этого надо, чтобы настоящий самолёт в небе был. Лучше авиатехнику за моей спиной снимите, чтобы видно было, что я зенитчик, который охранял аэродромы. Так будет правдивее, хотя это и современные модели самолётов. А знаете, меня ведь и свой самолёт в упор расстреливал.
– Что вы имеете в виду? – недоумеваю.
– Было это в конце войны. Туалета у нас на позиции не было, и комбат сказал мне и ещё двум солдатам соорудить его из щитов, предназначенных для пристрелки пушечно-пулемётного огня наших самолётов. Стали мы копать, я на секунду опёрся на лопату, и в эту минуту раздался гул самолёта. Рядом со мной с двух сторон прошла огненная очередь. Одного солдата убило сразу же. Второго я едва успел подхватить под грудь. Его перебитые крупнокалиберными пулями ноги буквально повисли. А я как стоял, так и остался стоять. Только синяя ткань на ватных штанах обгорела от близко прошедших пуль. И вата посыпалась.
– Повезло вам, – выдыхаю я.
– И не однажды. Знаете, я ведь в рубашке родился. В буквальном смысле слова. Так и напишите. Это значит, появился на свет в околоплодном пузыре, мог задохнуться, но мне повезло. В моей руке должен был взрыватель от гранаты Ф-1 сдетонировать, когда я показывал молодым бойцам его устройство и случайно разжал спусковой рычаг, вытащив перед этим из взрывателя чеку. Точно бы пальцы оторвало. Потом под Ржевом на мину противопехотную наступил, а она щёлкнула и не сработала. Я так и замер.
Вот ещё пример. Друг Сергей у меня был на фронте. Говорит мне после очередной атаки: «У убитых немцев в рюкзаке много добра лежит. Пошли посмотрим». Мне мать говорила, чтобы с фронта ничего не брал, но я нехотя всё же согласился и пошёл. Мой товарищ стал переворачивать одного фрица, лежавшего на квадратном ранце. Там у них обычно целый «гипермаркет» хранился – галеты, консервы. Подсунул под него Сергей ногу, чтобы перевернуть, и тут как рванёт. Труп оказался заминированным, и моему приятелю оторвало стопу.
– Вашей удачи на несколько жизней бы хватило, – удивляюсь, в то время как мы направляемся обратно к машине.
– А я о чём? Пережил даже прямое попадание немецкого снаряда в землянку. Меня без сознания вытянули из-под слоя земли. Ой, что там было! Ужас! – Владимир Николаевич задирает штанину и показывает уже в автомобиле следы от осколков.
– В госпитале лечились? – делаю догадку сочувственным тоном.
– Туда мне никак нельзя было ложиться. Стоило только одному номеру расчёта – а нас было пятеро – покинуть орудие, и оно било уже не так прицельно.
Подъезжая к дому, хочу закончить беседу на оптимистической ноте.
– Ну а в конце войны было полегче?
– А вот послушайте. При наступлении в Восточной Пруссии мы опередили наши передовые части, вырвались вперёд на 30 километров. И представляете, ночевали вместе с немцами. Только мы на главной дороге, а фрицы сбоку через лесок. Видели друг друга, но никто не стрелял. Понимаете, такое состояние было. Все так устали, так хотели спать, никаких сил уже не было воевать, хотя винтовки – вот они рядом в кузове лежали. А на рассвете немцы ушли.
– И вы смело пошли вперёд?
– Я бы так не говорил. Что значит смело? Приказ был: «Ни шагу назад!», вот и всё. А сам думай, как поступать. Либо немцы шлёпнут, если замешкаешься, либо свои за трусость.
– Ну а каким был День Победы, помните? – спрашиваю, помогая Владимиру Шляйцеву выйти из машины.
– Лучше всего в этот день мне запомнился гул от стрельбы. Люди радовались, вверх палили. А незадолго до 9 Мая командир мне интересно сказал: «За безотказное, безупречное выполнение боевых заданий и при этом проявленное мужество наградить Владимира Шляйцева». Ну, думаю, Героя Советского Союза дадут, – смеётся фронтовик. – Ан нет. Медаль «За боевые заслуги». Знаете, она для меня по своей значимости ничуть не меньше любого ордена.
От редактора канала «Белорус и Я» Честно говоря, когда мы с Димой только начали транслировать его проект «Лица Победителей» в Дзен, и представить не могли, что найдутся «любители арифметики», которые начнут скрупулёзно высчитывать, сколько сейчас должно быть лет ветеранам – героям интервью, сколько им было, когда началась война и даже сколько, когда она закончилась. А потом радостно визжать в комментариях, что «автор облажался!»
Специально для таких «проДвинутых». Собирать интервью с ветеранами журналист газеты «Гомельские Ведомости» Дмитрий Чернявский начал ещё в 2014 году. То есть, в этом году проекту исполняется 10 лет, но он продолжается. За эти 10 лет Дима собрал уже больше 130 интервью. Проект, кроме собственно публикаций в газете, вылился в несколько фотовыставок, одна из которых прошла в стенах Государственной Думы РФ. В прошлом году по его материалам был издан альбом «Устами фронтовиков», обложкой которого мы начинаем все материалы Дзен-воплощения проекта. В мае проект "Устами фронтовиков" получил премию "Золотая литера" как лучший исторический проект в Республике Беларусь.
Тем же, кто пытается нас учить, что «негоже ставить интервью 2014 года», отвечу: такие интервью я ставил и ставить буду. Считаю, что их надо ставить и в 2024-м, и в 2034-м, и в 3334-м. Это живая память о величайшей трагедии, только сохранив её мы можем остаться людьми.
И математика (которую, как бывший студент мехмата МГУ, нежно люблю) здесь не причём.
Другие материалы проекта здесь:
Дмитрий ЧЕРНЯВСКИЙ, Гомель
Фото: Анна ПАЩЕНКО, waralbum.ru
© "Союзное государство", №3 2024