Когда после очередной поездки, не помню уже куда и зачем, я сказал, что водитель нашей фирмы Саша в прошлой жизни был лётчиком, причём, скорее всего, истребителем, со мной согласились все, включая самого Сашу. Он и в самом деле просто летал по дорогам, если имелась такая возможность, а если уж не имелась... Любое замедление движения, без разницы, что было тому причиной, Саша воспринимал как личное оскорбление, и в силу своих способностей очень эмоционально комментировал. Способности в том самом комментировании Саша проявлял немалые, вот только лежали они преимущественно в области использования слов, кратко и хлёстко описывающих половую жизнь и дефекацию, а уж как Саша выражал своё отношение к стоянию в пробках, я пересказать вообще не рискну, даже не уговаривайте. При всём при том Саша на моей памяти ни разу не попадал в сколько-нибудь серьёзные ДТП, хотя ума не приложу, как он умудрялся выворачиваться из опасных ситуаций, не имея, в отличие от прошлой своей инкарнации, возможности потянуть штурвал на себя и уйти вверх.
В общем, когда меня любимое начальство послало, пардон, направило в командировку в Вольгинский, да ещё и с выездом из Москвы на ночь, потому как программа предусматривала ночёвку на съёмной квартире в Покрове и беготню по делам на месте с самого начала рабочего дня, примирился я со столь бесчеловечной эксплуатацией из-за того лишь, что ехать мне предстояло на машине, за рулём которой будет сидеть именно Саша. Ну нормально, так я оставался в уверенности, что и отдохнуть да выспаться перед работой успею, и назад вернусь во вполне пристойное время. В общем, пришёл я с работы, отдохнул, покидал в сумку служебные бумаги да нехитрый набор барахла на суточную командировку и принялся ждать Сашу. Заехал он за мной в полдесятого вечера, и мы двинулись.
Горьковское шоссе, оно же в прошлом Владимирский тракт, дорога, прямо скажу, своеобразная. Пролегает она не в чистом поле, как, например, трасса на Тулу, а проходит через множество населённых пунктов. Соответственно, светофоры, переходы и все прочие так нелюбимые Сашей дорожные особенности попадались нам в немалых количествах, вызывая у водителя массу негативных эмоций, проявляемых в исключительно непечатных оборотах. Однако же дело было среди недели, машин на трассе чем дальше от Москвы, тем становилось меньше, и после поворота на Ногинск Саша смог наконец вспомнить свою прошлую жизнь в авиации.
...Откуда взялась машина, что неслась нам навстречу, я так и не понял. Наверняка не понял и Саша, но отреагировал на внезапную опасность мгновенно. Наша машина резко вильнула, и пусть избежать столкновения не удалось даже Саше, от удара лоб в лоб он всё-таки ушёл, а вот по левой бочине машинке досталось. Да, по касательной, но нам хватило — машину круто развернуло и отбросило в сторону, слух резануло звуком битого стекла и злобными матюгами Саши. Он заглушил движок, отстегнул ремень, попытался открыть покорёженную скользящим ударом дверь — не вышло. Решив попробовать открыть водительскую дверь снаружи, я вылез из машины, и тут вдруг у меня потемнело в глазах. На какую-то секунду, не больше, но всё равно, когда потемнение ушло, на дороге по-прежнему оставалось темнее, чем было, пока мы ехали. Причина столь резкого потемнения обнаружилась тут же — повертев головой, я с изумлением увидел, что фонарей вдоль дороги нет вообще. Да и сама дорога воспринималась как-то по-другому, нескольких секунд мне хватило, чтобы понять — она заметно уже, чем надо бы.
Как я разглядел все эти изменения? Здоровенная машина, не лимузин, но к легковым относящаяся один фиг по недоразумению, должно быть, та самая, что прошлась нам по борту, стояла на месте и светила фарами, похоже, не в полную силу. Возле неё скорее угадывался, чем виднелся стоящий человек, видимо, кто-то вышел и из неё. Ну, я ему сейчас...
Благоразумие, однако, перевесило, и я решил, что начать всё же надо с вызволения Саши. Водятлом в такой крутой тачке запросто мог оказаться какой-нибудь хрен во-о-от с таким самомнением, и численное превосходство при осуждении с ним сложившейся по его же вине ситуации нам бы точно не помешало.
Дальнейшие события, однако, мои надежды на двукратный перевес над виновником ДТП как-то очень уж неожиданным и более чем странным образом обломали — пока я обходил нашу несчастную машинку, она стала буквально растворяться в воздухе и через какие-то секунды полторы просто исчезла. Мать-перемать, вот это я влип! Это вообще что за нахер?!
— Э-э-э... Это что?! — охренение, в котором я пребывал, продублировал неуверенный и, похоже, молодой голос у меня за левым плечом. Обернувшись, я увидел совсем ещё молодого парня. Ну для моих лет все они молодые, кому не за тридцать, но этот, если я ничего не путал, и до двадцати не дотягивал.
— А это, дорогой ты мой, у тебя спросить надо! — от хамства, вполне вроде бы естественного в данном случае, я всё-таки воздержался. Во-первых, численного перевеса у меня уже не было, а парень намного моложе, да и здоровее, кстати. Во-вторых, как-то не особо он походил на стандартного мажора — и одеваются эти иначе, и наглость у них на подкорке прописана, а в парне её не ощущалось, уж к своим-то годам я оценивать незнакомых людей более-менее научился. На крутого коммерса парень походил ещё меньше, а на кавказца не походил вообще.
— Почему у меня? — не понял малый. Отступив на полшага в сторону, чтобы меня не слепили фары его машины, я смог разглядеть парня получше. М-да, а персонаж-то интересный... Высокий, хорошо сложенный, лицо при таком освещении особо не рассмотреть, но вроде бы и с ним тоже всё в порядке. Но вот одежда... Время ближе к ночи, и один чёрт прохладнее, чем днём, но я и в тоненькой ветровке не мёрзну, а этот вырядился в костюм-тройку, да ещё при галстуке и — полный ахтунг! — в шляпе. В шляпе! Но чувствуется, что он просто привык так ходить, а не выделывается. Хм-хм-хм...
— А у кого ещё-то?! — размышления о странностях во внешности молодого человека я решил отложить на потом и перешёл в атаку. — Это же ты на встречную выскочил и нас чуть не протаранил, хорошо, мой водитель успел увернуться!
— Я по правилам ехал! — уверенности в голосе у малого хватало, похоже, он и сам верил в собственный бред. — Это вы нарушили!
— Ну это ты, мил человек, напрасно, — я, понятное дело, пребывал в растерянности, но вид старался держать уверенный. — В конце концов, раз я тут пострадавшая сторона, то ты и виноват!
— Кхм, — мой натиск поколебал его позиции. — Да, возможно, и так... И что теперь?
— Как что? — не понял я. — Гаишников вызывать надо, — я полез за мобильником. Чёрт, сам же его в сумку сунул, а сумка в машине осталась!
— Гаишников? — переспросил парень. — А кто это?
Вот тут у меня в башке и щёлкнуло. Ну как же я сразу-то не сообразил?! Освещения на дороге нет, на Горьковском-то шоссе! Сама дорога какая-то узкая! И где, спрашивается, я сейчас нахожусь?!
— Ладно, — я перешёл к признанию своего незавидного положения, — вижу, тут ты мне не помощник. Давай-ка попробуем с тобой прояснить ситуёвину. Дорога эта как у вас называется?
— Что значит «у вас»? — изумился малый. — Она и у нас, и у вас всю жизнь Владимирским трактом была!
— Вот уж хренушки, — злорадно осадил я его. — У нас она Горьковское шоссе вообще-то.
— У вас? Это у кого? — он чуть ушами не захлопал.
— Давай об этом попозже, — мне показалось уместным начать с другого. — У вас тут какой сейчас год?
— Тысяча девятьсот тридцать второй, — а парень и правда молодой, на вопросы старшего отвечает, не пытаясь перехватить инициативу. Молодой и воспитанный, замечу.
— Может, познакомимся для начала? — перехвалил я, кажется, молодого человека, как раз на перехват инициативы он и нацелился. — Елисеев, Виктор Михайлович, дворянин, — представившись первым, как и положено в беседе со старшим, он закрепил успех.
То есть, это ему казалось, что закрепил. Потому что такой реакции от меня он уж точно не ожидал — меня пробило не на смех даже, а на дикий неудержимый хохот с перехватом дыхания и покалыванием в груди.
— И что здесь смешного?! — оскорблённо взвился парень.
— Извини, — я миролюбиво поднял руки, — ничего, конечно же. Кроме того лишь, что я тоже Елисеев, тоже Виктор и тоже Михайлович, — кое-как отсмеявшись, ответил я и добавил необходимое уточнение: — Только у нас сословия отменили уж больше ста лет назад.
— Как отменили?! — оторопел парень. Похоже, отмена сословий вызвала у него даже больший шок, чем встреча с полным тёзкой.
— Да вот так, — развёл я руками. — Деды-прадеды мои все крестьяне, а вот отец был профессором.
— Вот даже как? — от удивления парень аж головой помотал. Ну да, понять можно, из крестьянских детей в профессора — это и для нас теперь редкость, только тогда и бывало, когда отец мой младше тёзки был. Хотя где оно, это «теперь»? Эхх...
На правах старшего я протянул тёзке руку, он чваниться не стал, пожал. Это хорошо, это мне понравилось. Что с революцией у них тут, судя по всему, не заладилось, оно, скорее всего, и к лучшему. Хрен его знает, насколько жёстко здесь с сословиями, но для бедного-несчастного попаданца перспективы всяко получше, чем в том же тридцать втором, но послереволюционном. А уж лет через пять при победившей-то революции стало бы вообще совсем неуютно... И раз мне теперь придётся устраиваться в новых условиях, надо налаживать отношения с полным тёзкой — не знаю, какие тут у него права с привилегиями, но ежели у нас этакое совпадение в имени случилось, да и беседа вроде доброжелательно пошла, будем ловить момент.
Пауза в разговоре как-то затянулась, чем я и воспользовался, собравшись, насколько это позволяли глубокие сумерки, получше рассмотреть тёзкину машину, которую он предусмотрительно остановил на обочине. Да уж, оно того стоило... Больше всего это изделие неведомого произодителя напоминало старые советские правительственные «зилы» — такая же здоровая, угловатая и слегка приплюснутая машина, чем-то напоминающая танк. Как и положено, чёрная с обилием блестящих хромированных наворотов. Серьёзность и основательность как они есть, в общем.
— Что за машина? — поинтересовался я.
— «Яуза» АМО эм двадцать два, — в голосе тёзки явственно слышалась гордость. Похоже, эта самая «Яуза» давала у них своему обладателю никак не меньше плюс тысячи к чувству собственного величия. Кстати, я не ошибся — АМО, если я ничего не путал, это «Автомобильное московское общество», как раз первое название ЗиЛа. [1] — А у вас какая марка авто была?
— «Фольксваген-поло» вроде бы, — ответил я. — Я в машинах не особо разбираюсь, профессиональный пассажир, так сказать.
Тёзка вежливо хохотнул над моей незамысловатой шуткой и тут же переспросил:
— Немецкая, по названию судя?
— Да, — лёгким кивком я отдал должное его сообразительности. — У нас это крупнейший автомобильный концерн в мире.
— Надо же, а у нас о такой компании никто и не слышал, — отозвался молодой человек.
— У нас в тридцать втором году тоже, — на всякий случай уточнил я.
На посторонний звук мы с тёзкой повернулись оба. Больше всего он походил на мотор мотоцикла, что почти сразу и подтвердилось быстро приближавшимся со стороны Москвы светом одинокой фары. Мы отступили в сторону, чтобы пропустить мотоциклиста, но вот у него планы оказались совсем иными. Лихо развернувшись и затормозив, он вскинул руку, в которой держал...
Да мать же его, так только пистолет держать можно! Я дёрнулся в сторону, но ублюдок оказался проворнее — в лицо мне блеснула вспышка, грудь резануло дикой болью, и я...
И я выхватил свой парабеллум и дважды выстрелил чуть выше фары. Попал, судя по падению и мотоцикла, и его седока. Вот только откуда у меня парабеллум? И где я научился так ловко с ним управляться? И... И почему я вижу себя самого, безжизненно лежащего на дороге?! Что за?!...
И если бы это было всё! Едва я наклонился над своим же телом, как и оно, так же, как совсем недавно Сашина машина, просто исчезло, растворилось то ли в воздухе, то ли в другом времени и другом пространстве. Я выпрямился и тупо стоял на месте, пока до меня не дошло, что смотрю я на всё это глазами своего тёзки. Ну вот, приехали, теперь мне ещё придётся выдавать себя за него и что-то подсказывает, что хрен оно у меня получится...
Дела, однако, никто не отменял, и я пошёл проконтролировать, что там с этим упырём на мотоцикле. Контроль показал, что контрольный, прошу прощения за тавтологию, выстрел не требовался — одна пуля вошла, как говорили в старину, восередь груди, вторая в левый глаз, на месте которого зияла теперь кровавая дыра в весёленьком таком обрамлении стёклышек от разбитых очков. Ну да, архаика, так уж архаика — ублюдок носил мотоциклетные очки, которые я только в фильмах про войну и видел.
Тут на меня и накатило... Знаете, я и слов-то подходящих не найду, чтобы передать ту боль, то сожаление и примешанную к нему обиду, что вот только-только познакомился с человеком из другого времени, да ещё полным тёзкой к тому же, а его тут же и убили. Стоп! Это же меня убили! Значит, и мысли это тёзкины, а не мои! Но если я могу эти его мысли фиксировать и оценивать, значит, я-то мыслю отдельно от него? И при том мыслю в его же теле, в чём я тут же и убедился, рассмотрев свою, то есть тёзкину, руку с парабеллумом. А как там по этому поводу говорил кто-то из древних? «Мыслю, следовательно существую»? [2] Значит, я существую в его теле, а он, раз уж тоже мыслит, существует в нём же? Вот это мы оба попали! Два в одном, блин-переблин... Хм, а не попробовать ли мне по такому поводу до тёзки докричаться?
— Виктор! — мысленно позвал я. — Виктор! Не переживай, тут я, в голове у тебя! Живой, если, конечно, можно так выразиться... Пистолет-то убери, от греха, а то застрелишься ещё случайно от избытка чувств.
— Виктор Михайлович!!! — заорал тёзка и вовсе не мысленно. — Вы?! Но как?!!
— Уж как есть, — ответить я снова решил мысленно, кажется, получилось. — Знал бы, как именно, сказал бы. И это, ты не ори так, мысленно говори, я всё равно услышу.
— Ох, как же так-то? — запереживал тёзка. — Вы же мне жизнь спасли! Он, паскуда, в меня стрелял, я же видел! А вы меня закрыли!
— Врать, извини, не стану, случайно так вышло, — раз уж нам теперь сосуществовать в одной башке, враньё тут было бы делом последним. — Но получается, и ты меня спас, раз я могу мыслить, пусть и у тебя в голове, но сам по себе. Так что квиты как бы.
— Это же прекрасно! — тёзка радовался чисто и искренне, что, в свою очередь, порадовало и меня. — И вы теперь мне всё про ваше время расскажете?
— Да куда ж я теперь денусь-то, расскажу, конечно, — согласился я. — Только давай для начала мы с тобой определимся, как говорят у нас, с форматом нашего дальнейшего общения.
Недоумение тёзки, казалось, можно было потрогать руками. Ну да, ещё бы знать, как это теперь сделать, если и руки у нас с ним только его...
— Я предлагаю перейти на ты и без отчеств, — пояснил я. — Один же хрен, вдвоём в одной черепушке живём, чего ради политесы разводить?
— Что же, вы старше, и раз это ваше предложение, не вижу никаких причин вам, то есть тебе отказать, тем более в нашем с тобой теперешнем положении, — тёзка наглядно продемонстрировал мне разницу в воспитании.
— Вот и замечательно, — подытожил я. — Но прежде чем я начну рассказывать тебе о своём времени, расскажи и ты мне кое-то.
— И что именно? — отозвался тёзка.
— Ну, хотя бы, кто этот урод на мотоцикле, чего ради понадобилось ему в тебя стрелять, и что ты теперь со всем этим собираешься делать?
[1] Всё верно, так оно и есть
[2] Виктор Михайлович ошибается. Это сказал Рене Декарт (1596-1650). До древности не дотягивает...