Первое, что я почувствовала, очнувшись — это запахи. Странная смесь немытого тела, сивухи и затхлости. А ещё надо мной раздавался тихий, полный безнадёги шёпот:
— Мама, проснись. Давай же, очнись. — Всхлип, голос был мальчишеский, детский.
Опять всхлип, и что-то упало мне на живот. Или кто-то?
Я медленно, нехотя приоткрыла глаза и поняла, что меня за талию обнимал ребёнок, орошая мою одежду на уровне живота слезами. Причём даже плакать он старался тихо. Звучало это очень странно.
Уж что-что, но дети обеих сестёр всегда были шумными, что девочки, что мальчишки. И моя печаль по поводу невозможности иметь больше детей, кроме единственной радости — дочери, уходила, когда я вспоминала своих неугомонных племянников-школьников.
Но тут голос был таким безнадёжным, что я неосознанно положила ладонь на голову мальчугана, и попыталась приободрить:
— Ну чего ты, чего, не всё так плохо. — Вырвалось воронье карканье, от которого я застыла, испугавшись.
— Мама? — Растерянно. — Мама, но ты совсем умерла, не дышала. Мама!
На меня навалились всей небольшой тушкой и сжали изо всех сил в объятиях.
Я полностью открыла глаза, свет резанул по ним, хотя в комнате царил полумрак, растерянно погладила мальчишку по волосам, бубня неосознанно:
— Здесь я, здесь, жива. Ну, чего ты, Маркус?
Осознала, что сама назвала по имени незнакомого мальчишку, которого разглядывала. Наморщила лоб, пытаясь вспомнить, откуда я его знала, и поняла, что, вероятно, сошла с ума.
Голова была тяжёлая, мысли лениво ворочались, но я откуда-то знала этого мальчугана. Закрыла глаза, расслабившись, и тут поток воспоминаний хлынул в голову, смывая любые мысли.
Не знаю, сколько времени прошло, но, открыв глаза, я увидела того же мальчугана, с беспокойством смотревшего на меня.
— Мама? Ты… Вокруг тебя была она… Я видел её вот здесь… — Шёпотом проговорил мальчуган. Вернее, Маркус Морган, мой сын, моя радость и камень преткновения с мужем.
Застонала, понимая, что никакого мужа у меня уже пять лет не было, мы развелись. Я не смогла больше иметь детей, а ему так сильно хотелось наследника. Дочь училась в столице, радуя, да и муж до конца повёл себя как приличный человек и помогал ей.
Где я вообще находилась? Откуда в моей голове появились эти странные воспоминания… Я резко села, услышав тихий плачь ребёнка. Он опять упал на меня и, плача, делился своими переживаниями.
Я слушала и обалдевала, а в памяти всплывали ужасные картинки:
— А вы с отцом вчера опять вдвоём пили, а ты же знаешь, что тебе с твоим даром нельзя. Это всё папа, я слышал, он хочет, чтобы у тебя дар пропал полностью. Он собирался на работу, а потом хотел пойти опять играть. Вы поссорились, ты ещё завтрак сожгла, и он тебя опять… — На этом месте ребёнок сжал меня в объятиях, словно пытался защитить, а я и сама уже вспомнила недавние события.
Передо мной замелькали картинки кино, я даже глаза закрыла, настолько реально они вставали у меня перед глазами.
Неухоженный небольшой домик на окраине Саутгемптона, словно из другого столетия, встал перед моими глазами. Одежда на мне была странная, словно я была женщиной века восемнадцатого-девятнадцатого, причём достаточно молодой, но сильно истощённой.
Мужчина, собирающийся и торопивший меня с завтраком. Холодная вода, мои покрасневшие руки, все в ципках.
Маркус, спрятавшийся в комнате и обычно не выходивший, пока отец не уйдёт на работу, раздражённый очередной гадостью вместо нормальной еды.
Вечное брюзжание мужа по поводу грязного дома, гадкой еды и равнодушия к нему.
Эта молодая женщина не вызывала во мне ни жалости, ни сочувствия. Она была слабой, она сдалась. Была плохой хозяйкой и матерью, хотя сына она любила.
Что же с ней случилось? Пыталась вспомнить жизнь этой молодой женщины до женитьбы, или хотя бы первые годы совместного проживания с тем мужчиной, которого я видела в своих воспоминаниях, но тихий робкий голос сына отвлёк и вернул в действительность:
— Мама, скоро вечер, а мы сегодня почти не ели. Может, пойдём на кухню? Давай я тебе помогу.
— Всё хорошо, милый, погоди, я сейчас, потихоньку. — Я показала рукой ребёнку отойти от меня, а сама перевернулась набок, потом на карачки и начала осторожно подниматься.
Сбоку, ближе к левому виску, жутко пульсировало, а голова болела невыносимо. Я тронула волосы в том месте, на руках оказалась запёкшаяся кровь. Маркус на это ответил:
— Вы поссорились с папой, он ударил тебя, вот сюда, и ты упала назад. Он ушёл и не видел, что ты ударилась вон о ту ножку, а она металлическая. У тебя пошла кровь, а вот отсюда хотел отделиться маленький шарик. Я не дал, поймал его и вернул на место. Но ты всё равно не дышала, и я попросил. Просил и просил, а потом что-то будто вышло из меня и сил стало совсем мало. Ты резко вдохнула, но не очнулась, будто заснула. И я лежал рядом, ждал, когда очнёшься.
Мальчик говорил, а у меня перед глазами сменялись картинки прошлого. Да, муж не хотел убивать жену, но поссорились они сильно. Однако женщина терпела подобное отношение мужа и не уходила, хотя искренне беспокоилась о сыне. Почему?
Окинула помещение взглядом и всё более ясно понимала, что век это был точно не наш. Странные имена, незнакомые вещи, будто из прошлого.
Или это сон, или бред, или я оказалась не в своём времени.
Глава 2
Воспоминания показывали жизнь чужого человека, но так отпечатались в памяти, словно они были моими.
Память подкинула мне образ мужа.
Перед глазами встал мужчина, молодой и всё ещё красивый. Муж у меня в этой жизни оказался настоящим красавчиком. Поняла, что начала думать об этой жизни, как о своей, и в шоке остановилась. Судорожно начала вспоминать, где в этом доме было зеркало, и направилась в спальню на первом этаже.
Не сразу я решилась встать перед зеркалом и увидеть новую себя. Медленно прикоснулась к лицу, не в силах до конца поверить в то, что теперь это действительно была я.
Молодая женщина, отражающаяся в мутноватом зеркале, была всё ещё красива, хотя худоба всё портила. А ещё грязноватые сальные волосы оттенка светлого каштана и давно нестираное платье не добавляли ей красоты. Вернее, теперь мне.
Лицо… Первые мелкие морщинки, скорбная складка у губ — эта молодая женщина редко улыбалась. Я закрыла глаза, и образы замелькали передо мной.
Молодой Майкл Морган достойно ухаживал за девушкой, поселившейся после пансионата по соседству, в крохотном домике, доставшемся ей в наследство. Юная дева осталась без родителей, иногда ездила навещать деда, часто пропадала в доме, долго не выходя из него. Поговаривали, что она была рукодельницей и зарабатывала на шёлковых кружевах.
Майклу девица приглянулась, и темноволосый, высокий красавчик быстро покорил сердце юной девушки. Самое удивительное, что за ним бегало полгорода девиц, тем более он был инженером на фабрике, но его сердце тронула юная Энн Хенли.
Кивнула, радуясь, что вспомнила своё имя и имя рода, к которому принадлежала. Услышала рядом с собой тихое сопение, взгляд упал на сына, стоявшего рядом, но не мешающего разглядывать себя.
Вообще, это было странно для мальчика шести лет быть настолько тихим и беспроблемным. С чего вдруг такое поведение? Некоторые подозрения начали вырисовываться, но я вспомнила слова Маркуса и поняла, что ребёнок-то не кормлен!
Улыбнулась мальчишке, стоявшему тихо и настороженно наблюдавшему за мной, и предложила:
— Вроде я кое-что вспоминаю, а то после удара и падения всё оказалось будто в тумане. Так что предлагаю вместе пойти на кухню и посмотреть, что мы можем приготовить на сегодня, Маркус. Если что, ты сможешь мне подсказать, где и что лежит. Как тебе идея?
Маркус робко улыбнулся, словно не веря до конца, что со мной всё в порядке. Мальчик был худым и явно недокормленным. Я разозлилась на себя, нужно было сразу понять, что ребёнок голодный!
Кухня меня немного напугала. Она была достаточно просторна, слева от входа стоял большой прямоугольный стол, и шесть стульев. Почти в центре, ближе к дальней стене я увидела отдельно стоявший длинный стол – своего рода остров.
По дальней стене, ближе к окну, я заметила большой металлический агрегат, похожий на печь с круглыми конфорками. В этой конструкции была и духовка. Навесных шкафов не было, но два ряда полок компенсировали.
Встала посередине кухни, окинула её взглядом и поняла, что хозяйкой Энн Морган был отвратительной. Посуда, наваленная горой в большую каменную раковину, лежала явно не первый день. Рядом была ещё одна раковина, тоже с краном. На дне второй раковины валялись очистки от овощей. Ясно, одна была для грязных работ, вторая для посуды.
Окинула внимательным взглядом всю эту «красоту» — грязь на плите и засохшие куски чего-то.
Брр, такого беспорядка я терпеть не могла!
Поняв, что кран открывается просто, с помощью вентиля, я осторожно провернула тот самый вентиль, ожидаемо оттуда полилась холодная вода. Ещё раз осмотрела кухню на наличие больших ёмкостей и увидела, что под столом-островком и была сложена часть посуды. Взяла пару кастрюль, большую наполнила водой и решила поставить греться.
Вот тут я и столкнулась с проблемой, вернее, с двумя. Рядом не было дров, но я проявила настойчивость, бормоча под нос:
— Где же эти дрова? Должны же быть где-то здесь…
И вздрогнула, увидев под рукой Маркуса, о котором успела забыть. Неудивительно, голова болела, я плохо соображала и периодически теряла связь с реальностью. Шок? Вполне возможно. Глянула на свои руки, удостоверилась, что я всё ещё та, другая, вздохнула и с вопросом посмотрела на ребёнка, который робко улыбнулся в ответ и показал рукой на мешок у стены:
— Угли, мама, дрова нельзя, запрещено же.
— А, да, конечно, милый. — С мягкой улыбкой ответила мальчику, а в ответ опять получила ту самую робкую улыбку.
В этот момент я чётко поняла, что моя предшественница была большой эгоисткой и неудачницей. Как можно было проглядеть такое чудо? Да мальчишка был просто золото, во всяком случае, сейчас мне именно так и казалось. А, впрочем, умиляться я буду позже, ребёнка кормить надо.
Поэтому я вслух спросила, больше себя:
— И чем же угли брать?
Маркус показал на удобную небольшую лопату. Место, где хранились серные спички, он тоже показал, оказавшись очень смышлёным ребёнком.
Выдохнула, когда поставила две средние кастрюли. Большую выбрала для замачивания засохшей грязной посуды, а Маркус показал, где хранилось «мыльное желе». Я же в памяти предшественницы отрыла и эти знания. То самое желе песочного оттенка было смесью местного мыла, воды и соды. А вот местное мыло делали из песка, золы и льняного масла.
Меня порадовало, что песок для этих нужд прокалывали, ещё удивительнее было видеть люфу здесь, выполняющую роль мочалки. Я всегда думала, что это более южное растение.
Вскоре я залила посуду горячей водой отмачиваться, поскребла по всем поверхностям, потому что не могла ни готовить, ни есть, видя такое свинство.
Нашла небольшую упаковку чая, поняла по наличию этого продукта, что он уже не так редок и дорог. Значит, на дворе был век восемнадцатый, не меньше, скорее даже конец века. Да и платье на мне было вполне в эту эпоху.
К радости, я нашла и ароматные травы, небольшой кулёк. Выбрала лимонную мелиссу и мяту, отложив подальше лаванду, которую не любила.
Взглядом нашла чайник, грязный заварник и чашки, помыла их быстро, ополоснула кипятком и заварила ароматного чая.
Маркус удивлённо смотрел на то, что я делаю, робко напомнив:
— У нас молока нет, закончилось пару дней назад, а отец денег не дал, сказал, пока нет.
Я махнула рукой, предлагая:
— Ничего, попьём чай с травами, его можно и без молока. Здесь пока к готовке перейдёшь, сил никаких не хватит.
В ожидании, пока заварится чай, я продолжила шарить по полкам, заглядывая в каждый угол. Запасов было совсем негусто. Хотела лепёшек наготовить по-быстрому, найдя у плиты плошку с бараньим салом. Оказалось, что настоящая мука дорогая, а у нас были овсяная и гороховая. Ещё нашла немного овощей: картошку, брюкву и морковь. Меня порадовало, когда Маркус напомнил:
— В подвале, мама, есть ещё овощи. Там немного, но есть брюква, тыква, капуста и картошка. И горшочки есть с джемом, но отец запретил их брать, помнишь? Два дня назад и сказал.
Я посмотрела на этого голодного мальчишку, на его запавшие щёки, на общую неухоженность, и поняла, что такого мужа я и знать не хотела. Некстати подумала, почему я так свободно говорила по-английски. А ведь я не сразу даже поняла, что это был иностранный для меня язык.
Встряхнула головой, и зря. В левом виске запульсировало, но я осторожно поднялась и решительно заявила:
— Показывай, Маркус, где вход в этот самый подвал.