Глаза Морена вспыхнули мгновенно. Опасность ещё не показалась, а он уже выхватил меч и приказал девчонке:
— На дерево, живо!
И, видать, было что-то в его глазах, на лице или в голосе, потому что та подчинилась немедля. Началась суматоха. Дружинники забегали, кто куда, кто-то бросился к лошадям. Один даже успел запрыгнуть в седло, когда из тьмы леса выскочил Митька. Притормозив галоп, он огляделся спешно, увидел Настю и бросился к ней. Та ещё не успела вскарабкаться на ель и, бросив потуги, спрыгнула обратно. Митька потянул к ней руку, и тут в ореол света ворвался разъярённый медведь.
Огромный зверь то ли не ушел в спячку, то ли проснулся раньше времени, и от того был голодный и злой. Без рева, идя на пролом, он даже не вздрогнул, когда Морен выпустил в него стрелу из арбалета. Гнедой конь, с дружинником в седле, с диким ржанием встал на дыбы, когда медведь оказался перед ними. Шатун поднялся и одним ударом лапы разорвал коню шею. С предсмертным хрипом тот повалился в снег. Всадник попытался выпрыгнуть из седла, но не успел, и лес огласил дикий крик боли — конь придавил парня собой. Наблюдавший за этим Митька побелел от ужаса. Валенок Насти соскользнул со стремени, она не сумела забраться с первого раза, и Митька отпустил её руку. Девчонка упала в снег, а дружинник сорвал коня с места, не взглянув на неё.
— Митька! — во всю глотку заорал командир, перекрикивая медвежий рёв. Но Митька уже скрылся дальше по дороге.
Морен бегло глянул вслед струсившему парню, и тут же забыл о нём. Выхватив из костра горящую ветку, он махнул ею перед мордой медведя, отвлекая его на себя. Тот зарычал глухо, оскалился и поднялся во весь рост. Морен едва доставал ему по грудь. До головы и шеи он не дотягивался, и потому резанул мечом по передней лапе, занесённой для удара. Острая сталь рубанула, отсекая пальцы. Медведь взревел и махнул второй лапой, отбрасывая Морена от себя. Дмитрий подлетел справа и вонзил копьё в медвежий бок, чуть выше бедра. Но шкура того была толстой, шатун словно и не заметил раны. Древко переломилось, стоило медведю опуститься и броситься на Дмитрия.
Мягкий снег смягчил падение Морена, он уже успел встать на ноги и поднять меч, но был слишком далеко от парня. К счастью, командир оказался рядом и с разбегу всадил меч, целясь в шею. Шатун взревел, заметался, затряс головой, пытаясь ухватить зубами того, кто причинил ему боль. Командир вовремя отпрыгнул, отпуская меч и оставив его в медвежьем боку. Вот только зверь всё равно зашиб его и сбил с ног, а затем бросился, как к ближайшей цели. Морен вовремя оказался рядом и рубанул мечом по раскрытой пасти. Из рассечённого носа брызнула кровь, но, кажется, это сделало медведя только злее. В один прыжок он настиг Морена, ударил лапой и на этот раз дотянулся. Когти смяли пластину на груди, разорвали кожу плаща и куртки, добираясь до тела. Левое плечо пронзила слепящая боль. Морен отступил в сторону и ударил мечом снизу вверх, желая снести зверю голову. Толстая шкура не дала этого сделать, да и силы одной руки не хватило — острый клинок пустил кровь, но и только. Израненный, обезумевший медведь разъярился только сильнее. Пытаясь укусить, он мотнул головой, выбил меч из руки Морена, и тут же напал прыжком. В памяти всплыл старый приём, и Морен не придумал ничего лучше, как голыми руками схватиться за медвежьи челюсти, не давая им сомкнуться.
Медведь заревел, затряс головой, пытаясь одновременно скинуть его руки и сомкнуть пасть. Морен знал: если ослабит хватку, останется без пальцев. Но и отпустить теперь уже не мог, оставалось только тянуть, надеясь, что хватит сил разорвать челюсти. Ещё один удар когтей пришёлся в бок, но лишь сорвал пластину и разодрал одежду. Левая рука немела от боли и слабела. Командир схватился за рукоять своего меча, попытался вытащить его из медведя, но тот метался из стороны в сторону, не давая этого сделать. Пока Морен боролся, пытаясь придумать хоть что-то, справа подбежал Дмитрий и с размаху вонзил свой меч в шею медведя, аккурат под загривком. Шатун заревел пуще прежнего, распахнул пасть шире, и Морен отпустил её, отскочил назад и выхватил нож. Меч Дмитрия пронзил медведя насквозь, и тот медленно слабел, но продолжал бороться, замахиваясь раненой лапой то на одного, то на другого человека. Дружинники отбежали подальше, но всё уже было кончено. Могучий зверь выдохся, лапы его подкосились. С хриплым стоном он повалился на бок, окрашивая снег кровью из своих ран. Ещё пара вздохов, и дыхание его остановилось.
Настенька осторожно спустилась с дерева и бесшумно подошла к Морену.
— Он… мёртв?
Только теперь, когда лес погрузился в тишину, они услышали раздирающий душу стон. Дружинник, придавленный лошадью, всё ещё был жив и страдал от боли. Морен подобрал меч, сделал было шаг к раненому, но остановился. Взглянул на Дмитрия и кивнул в сторону девочки.
— Не дай ей к нему подойти.
Дмитрий тут же оказался рядом с Настей, приобнял её за плечи. И пока Морен с командиром вытаскивали несчастного из-под мёртвого животного, он отвлекал её разговорами, усадив у костра спиной к ним.
— Плохо дело, — молвил командир, разглядывая своего подчинённого — темнобрового парня, показавшегося Морену таким хмурым.
Морен тоже видел, что дело дрянь, а дружинник, скорее всего, это ещё и чувствовал. Правая его нога ниже колена оказалась практически раздроблена, и из-под рваных штанов торчала оголённая кость. Сам он был бледен и тяжело, загнанно дышал, явно потеряв много крови.
— До города… дотяну?.. — спросил он, жадно глотая воздух, словно задыхался от боли.
— Резать надо, — мрачно заключил Морен.
— У тебя вроде сила есть, — командир смотрел на него с надеждой. — И меч остёр. Справишься?
Морен бросил пустой взгляд на свой меч. Он никогда ничего подобного не делал, но раз силы хватало, чтобы сносить головы и отрубать конечности проклятым да зверям, должно хватить и на то, чтобы отсечь ногу живому человеку. С одного удара — это очень важно — иначе парень мог умереть от боли. Но были и другие «но», кроме банального страха сделать что-то не так. Зима, холод, дружинник уже потерял много крови и мог не дотянуть до утра, даже если всё пройдёт гладко.
«Ничего не делать — тоже не выход», — решил про себя Морен.
— Горилка есть? — спросил он сухо, бесцветным голосом.
Командир закивал и убежал к своим тюкам с провизией. Вернулся он не только с бурдюком, но и с кучей тряпья. Наспех обустроив парню тёплую лежанку в корнях ближайшего дерева, он помог Морену оттащить его туда и прислонил раненого спиной к стволу. Левая рука Морена всё ещё немела и временами отзывалась болью — его собственные раны хоть и заживали, но делали это медленно, да и крови он потерял знатно. Но для других делал вид, что в полном порядке, и плевать, что одежда пропиталась насквозь. После драки с медведем все они были в крови, кто своей, кто зверя, так что никто не разбирал, чья именно эта кровь.
Дружинника напоили — командир заставил его выпить всё, что было в бурдюке до капли, — и Морен дал ему сухую ветку, чтобы стиснул в зубах. Очистив меч, он обхватил его покрепче, поднял повыше, заглянул в лицо парню и спросил:
— Готов?
Тот кивнул, сжимая зубы. Морен замахнулся, держа меч двумя руками, и нанёс удар над коленом. Дружинник взвыл от боли. Кровь потекла рекой, но зато кость перерубилась ровно с первой попытки. Морен прижег рану раскалённой головешкой, и парень взвыл пуще прежнего, обливаясь потом и слезами. Ночной воздух наполнил невыносимый запах палёного мяса.
Когда всё осталось позади, и обрубок ноги перевязали, а несчастного оставили отдыхать, пришла пора оценить нанесённый медведем ущерб. Из шести лошадей осталось только три: одну завалил медведь, на второй ускакал бросивший их Митька, а третья сбежала сама, так как Дмитрий не удержал её. Когда медведь напал, они с темнобровым бросились к лошадям, надеясь оседлать их и тем самым спастись, но не успели.
Теперь участок тропы, который они выбрали для ночлега, был густо залит кровью, и Морен опасался, что запах может привлечь волков. Но перемещать и тревожить раненого никто не хотел. Поэтому решили остаться здесь, только костёр развели в другом месте, поближе к уснувшему под деревом темнобровому. Дмитрию был дан наказ охранять девочку, которая прижалась к нему замерзшей пташкой и большими глазами смотрела в костёр, бледная и напуганная. Иногда она переворачивалась на другой бок, трясла за рукав засыпающего темнобрового, и когда он открывал глаза, спрашивала, как он себя чувствует, не холодно ли ему и не нужно ли чего. Пару раз она даже приносила воды и поила его, пока командир не сказал оставить парня в покое и дать ему поспать.
Вскоре задремали и Настя с Дмитрием. Лишь Морен и командир поредевшего отряда оставались бодры. Последний вызвался нести караул, а Морен решил заняться собственными ранами. Отпарывая смятые пластины одну за другой, он тихо, чтобы не потревожить спящих, обратился к командиру:
— Как звать вас?
— Фома, — ответил он. — Тот, что сбежал — трус малахольный — Митька. Этого вот, — он кивнул на раненого, — Алёша. Последнего — Дмитрий, ну а девочка…
— Настя. Младшая дочь царя, — закончил за него Морен.
Фома кивнул, и будто скорбь пробежала по его лицу.
— Назад её надо. Да как? — спросил он с отчаянием.
Морен промолчал — он и сам размышлял об этом.
— Кто из вас двоих сможет провести меня к замку?
— Любой сможет. Да дойдёте ли вы один аль вдвоём? Медведь ещё не самое страшное, что может вас там встретить.
— Поверьте, у меня одного шансов выжить больше. Но один я дорогу не найду. Либо найду, но уже слишком поздно.
— Думаете, царевна ещё жива?
Морен не хотел об этом думать. Отбросив в сторону бесполезную теперь пластину, он снял плащ, скинул куртку и приспустил рубаху, чтобы разглядеть рану на плече. Борозды от когтей были глубокими и к сему часу ещё не затянулись до конца, так что по руке стекала словно бы чёрная в свете костра кровь. Фома распахнул глаза от ужаса и поднял их на Морена.
— У вас кровь тёмная, — сказал он.
— Я знаю, — сухо отозвался Морен. Зачерпнув горсть снега, он промыл им рану и очистил руку от крови и грязи. — А ещё глаза в темноте светятся.
Но Фома покачал головой, словно этот факт был сам собой разумеющимся.
— Значит, правду говорят, — продолжил он, — что кровь ваша отравлена?
— Она у всех отравлена. Ваша в том числе.
Но Фома снова с ним не согласился:
— У нечисти она мёртвая, даже из ран тяжело течёт. Я их убивал, сам видел.
Морен не стал да и не желал спорить.
Он оценил ранение и решил, что можно оставить как есть. Проклятая кровь сделает своё дело, и уже к утру рана затянется сама собой. Куртку и плащ было куда жальче, но сейчас он не сможет их подлатать. Закончив с плечом, Морен приподнял рубаху и осмотрел бок. Здесь, к счастью, даже кровоподтёка не нашлось — медведь лишь смял пластину, не повредив даже куртки. Одевшись обратно, Морен взглянул на притихшего командира. Он знал, что тот тоже ранен — дышал Фома тяжело, хрипло и иногда морщился при движении, но ранение своё скрывал.
— У вас сломано ребро? — спросил Морен прямо.
Фома глянул на него удивлённо, но затем улыбнулся.
— Пустяки. Само заживёт. Вы вообще никогда не спите?
— Нет, сплю. Хотел закончить с ранами. Я бы вызвался сам в караул, но сегодня мне нужно поспать — я потерял много крови.
Морен не лукавил — он чувствовал лёгкую слабость, да и по опыту знал, что если поспит и восстановит силы, рана на плече затянется куда быстрее. Командир кивнул, одобряя его решение.
— Выспитесь, как следует. Вы нам нужнее будете.
Но прежде чем отойти ко сну, Морен ещё раз проверил Алёшу. Тот слабо, но дышал.
Фома разбудил их с первыми лучами солнца, преодолевшими горную гряду. Морен открыл глаза, едва его тронули за плечо, словно и не спал вовсе, а вот Настенька долго и сонно хлопала глазками, силясь проснуться. Дмитрий спросил о завтраке, но все отказались — после пережитого ночью кусок в горло не лез. Только Алёша хранил тягостное молчание, до сих пор не пробудившись. Когда Фома обратил на это внимание, Настенька первая кинулась к нему.
— Лёша, — позвала она ласково и тронула его за плечо.
Тот не отозвался. Парень лежал с закрытыми глазами, побелевший, и сухие его губы казались серыми. Морен наклонился к нему, снял перчатку и дотронулся до оледеневшей шеи. Под кожей его не билась жизнь.
— Умер, — сообщил Морен остальным.
