— Ну и зачем нам тут твоя провинциальная родня? Мало забот что ли? —муж торопливо завтракал овсянкой с тостами.
— Потому что Мише пришло время поступать в ВУЗ, он хочет выбраться из провинции, а у нас большая квартира. Это всего на месяц максимум, Борь! — я уговаривала мужа с того момента, как сообщила ему о приезде родителей и брата, — Они хорошие воспитанные люди, Мишка смышленый парень. Прекрати меня уже пилить за это!
Супруг наскоро забросил в рот последнюю ложку каши, поднялся:
— Так, и правда хватит, я побежал. Так и быть, потерплю! Пока, до вечера!
Он чмокнул меня в щеку и был таков – помчался на работу.
Мы поженились два года назад, и мужа я любила. Мы оба не были коренными москвичами. Я приехала из деревни, что расположена под Архангельском, а он откуда-то с Волги, хоть и из села значительно побольше. Но в отличие от меня, которая различий между городскими, поселковыми, и тем более, столичными, не делала, Боря почему-то всегда подчеркивал, что он москвич.
Квартиру мы снимали, на свою бы тут накопить было практически не реально. Мечтали взять ипотеку, но взносы тоже казались дикими по суммам. Снимали жилье мы у пожилой очаровательной пары, которая совершенно никак нас не дергала, жилось нам спокойно. Когда переехали, там уже была часть мебели, но что-то докупили и самостоятельно. Вместе с Борей, помню, ходили по магазинам, присматривая диван. Купили добротный, широкий. Потом плиту газовую с электродуховкой. Боря настаивал, что электрическая лучше печет, и потом я согласилась с ним – пироги действительно выходили из нее не хуже, чем из русской печки.
С детьми пока не спешили, решили сначала встать на ноги. Оба не так давно отучились. Как-то сразу после учебы встретили друг друга, поняв, что по жизни этой пойдем вместе. Боря работал помощником ведущего химика в фирме по производству удобрений. Я устроилась в поликлинику, получив диплом врача. Работа моя мне нравилась. Да, зарплата по столичным меркам была не большой, но для меня важно было приносить пользу людям. Так родители воспитали. Отец мой тоже был врачом, работал в районном центре, а мама почти всю жизнь трудилась дояркой. Тоже работа для людей, и не легкая. Начинала она, когда еще никаких аппаратов доения не было, потому теперь у нее натруженные крупные руки, по которым я очень скучала – гладили по голове они нежнее всех на свете.
Когда мама позвонила мне, сказав, что Мишка сдал ЕГЭ на очень высокие баллы, я искренне обрадовалась за братишку. Он и правда всегда был светлым и смышленым парнем. В отличие от многих других детей, на которых родители вбухивали бешеные деньги на репетиторство, Мишка всего добивался сам. Пошел он в упрямого несгибаемого отца – тот тоже такой же у нас, если что задумает, то горы свернет. Вот Мишанька папин сын – все сам, ни единого платного дополнительного занятия.
Смотрел уроки на ютубе, разбирался вечерами и даже ночами. Доказывал и себе и отцу с матерью, что он кто-то, что он сумеет, сможет, вытянется, во что бы то ни стало. Так и случилось. Экзамены поразили родителей высокими баллами, и те решили, что поступать толковому отпрыску лучше всего в столицу. Когда я закончила школу, кстати, тоже мама и папа единым фронтом встали за то, чтобы на медика я в Москве училась. И ведь тоже поступила, смогла, и закончила. Хоть и тяжело ужасно было.
Но в отличие от меня, что выбрала медицинский, Миша рвался в МГИМО на отделение журналистики. Он с детства к слову был способный ребенок. Его сочинения ставили в пример другим ученикам. Он пробовал сочинять довольно не плохие стихи, печатался в районной газете. Его уверенность в собственных силах искренне восхищала меня, вызывала уважение в немного суровом нашем отце. Потому я тоже ратовала за приезд родни, чтобы помочь Мише поступить именно здесь.
— Мы максимум на месяц! — уверяла мама, — Заодно с Борей поближе познакомимся, все-таки свои люди. Там ВУЗ просто предлагает свой экзамен в несколько этапов. Оно и правильно, а то ЕГЭ нынче кто попало сдать может, а право учиться в таком престижном заведении еще доказать надо. Но я уверена, что Миша справится. Он правда талантливый у нас.
— Мамочка, родная моя, конечно! Братишка молодец! И я очень по вам с папой соскучилась! Приезжайте в любой день, я встречу. Отгул возьму, на крайний случай.
— Да что ты, доня, сами доедем, чай и в нашем медвежьем углу кой чему научены! — отмахивалась от моей заботы мама, — Не переживай. Мы не будем у вам лезть, погостим чуть-чуть ради Мишаньки, и восвояси уберемся.
— Брусники привезешь, мам?
—Привезу, дочка. И брусники, и клюквы. Все, пошла билеты тогда заказывать, раз ты добро дала!
Тогда же состоялась первая ссора с мужем. Услышав, что мать, отец и брат приедут совсем скоро, Боря буквально взорвался, как пороховая бочка:
— Зачем нам тут эти провинциалы?
— Ты сам из села, а я тоже не великая столичная птица, если что. В той же деревушке жила и росла, откуда мои родители и брат! Прекрати нос задирать. Я вообще не понимаю, откуда в тебе эти барские замашки, Боря! Наша родня это наша сила, наши корни, они нас родили и воспитали. Мише пора поступать, они не просто так сюда всем двором собрались.
И так мы ссорились две недели ежедневно. Муж постоянно пенял мне, что я своих «родственничков из глуши к приличным людям тащу». Я огрызалась, обижалась, не могла в толк взять, откуда в муже такая спесь на ровном месте.
Маму с отцом и братом поехала встречать с радостно колотящимся сердцем. Почти два года ведь не виделись! Они даже на свадьбу из-за недомогания отца выбраться не смогли! Я соскучилась по ним отчаянно сильно. Прямо в аэропорту расплакалась, обнимая, целуя. Мама гладила меня по волосам и тоже плакала. Отец часто моргал, но крепился. Мишка, вымахавший на две с половиной головы выше меня, выглядел совсем взрослым красавцем парнем.
— Ну, милые мои, как добрались? Устали?
— Устали, моя хорошая. Давай скорее домой. Растрясло крепко. Ведь уже не молодые! — мама с трудом шагала, ноги болели.
Для нее такая дальняя поездка была настоящим испытанием. Но ради своих детей и мать и отец мои были готовы если не на все, то на очень многое. Нас любили всегда, и ни я ни Мишка ни на секунду не сомневались в своей ценности в этой семье. Скупой на эмоции отец всегда находил нужные слова, мама не жалела на детей ласки и поддержки. Мы росли нужными и очень важными. Мне бы хотелось, чтобы то же самое чувствовали и наши с Борей дети, когда они появятся на свет.
Борис не поехал в аэропорт, оставшись дома. Когда мы добрались до квартиры, уже перевалило за полдень. Благо, отгула брать мне не пришлось, родственники приехали утром субботы. Дома я сразу захлопотала, устраивая всех к столу.
— Гостинцы сперва! — мама выставила на стол пузатенькие банки с ярко-алой клюквой и засахаренной брусникой, — Чай, тут таких изысков не бывает, в столицах ваших! А у нас только собирай. Кушай дочка, и ты, Боря, кушай. Полезно это!
— Благодарю, я такое не ем. — Борис высокомерно поджал губы, глядя на трехлитровки с северной ягодой.
— А вот тебе, дочка, ночки баба Марфа связала, просила передать. И шарф Борису. и варежки. У вас тут тоже зимы студеные, пригодится.
Мама доставала и доставала гостинцы и подарки, что, кажется, вся деревня мне с мужем передала. Все ведь помнили, скучали, хотели одарить. Я благодарила, вдыхая запах дикой северной ягоды, вязанных вещей, что еще пахли и запахом печи. и особенным теплым козьим душком, которых сохранялся в пряже, сколько вещи не стирай. Потом мама показывала привезенные фото, рассказывала новости. Дед Филипп, что всегда звал меня Стрекозой, месяц назад в лучший мир отправился. Баба Тома, соседка наша, завела теленка на старости лет, хоть все и отговаривали. У подружки моей, погодки, Ленки, тоже соседки, что осталась в деревне, родилась двойня крепких крикливых мальчишек. И так до вечера мы сидели, и говорили, говорили.
Много смеялись, много плакали. Я словно снова и снова возвращалась в детство, видела бушующий за тыном чертополох и лопухи, россыпи рыжих грибов лисичек в заячьей капусте, слушала уханье филинов ночью, которые жили в соседнем маленьком леске. Все было родным, знакомым. Мать с отцом за два года постарели еще сильнее. У мамы морщинки вокруг глаз такие глубокие, когда улыбается. Руки темные, узловатые, крупные, знавшие труд тяжелый – их, как в детстве, целовать хочется. Отец сутулится все сильнее, похудел…
Выходные пролетели в разговорах, а рабочая неделя заставила меня вспомнить, что не гостями едиными. В поликлинике ждали меня люди, и я с утра помчалась ко времени приема. Мужу дали неожиданно две недели отпуска. Какой-то перерыв у них грянул в межсезонье, и он остался «присмотреть за моей родней».
Миша успешно миновал два первых этапа творческого конкурса, осталось собеседование. Когда я звонила родителям, они всегда оказывались на улице.
— Мы гуляем, дочка! Когда еще такой случай выпадет, по Москве походить? — устало рассказывала мама.
— Мамуль, у тебя же ноги болят, идите домой. Хватит. Вечером совсем никакая будешь! — пыталась урезонить я своих.
А на второй неделе пребывания родни, я пришла домой в самый разгар скандала. Задержалась на работе немного, нужно было решить вопрос с потерянными ключами от кабинета. Квартира встретила меня оглушительной тишиной.
— Боря! Мама, папа! Миш? — чуя неладное, я наспех разулась, прямо в пальто вбежала в зал, — Борис, где мама с папой и брат?
— Я не собираюсь терпеть твою родню — Заявил мне мой супруг, не ожидая, что я смогу возразить
— Где моя семья? — чувствуя, как тревога заставляет руки мелко подрагивать, настаивала я.
— Твои мать с отцом – невежи неблагодарные. Твой братец воришка. Ты в курсе, что он украл мои запонки дорогущие?
Внутри меня все похолодело, челюсти сами собой сжались так, что на скулах наверняка желваки выступили:
— Он сам в этом признался?
— Да зачем мне его признание? И так все понятно. Приехал из своего захолустья северного, чтобы обчистить наш дом. Ему не поступление за такое, а места не столь отдаленные светят! Скажи спасибо, что я заявление писать на него не буду. Твоей матери я тоже так сказал.
— А она?
— А она плакала, собирала вещи. Но я все им высказал. Совсем обнаглели!
Я закрыла глаза. В них словно сыпанули горячего песка, который жег все на своем пути. Но слез не было. Я машинально расстегнула и вновь застегнула пуговицу на пальто:
— Боря, собирай свои манатки, и выметайся из квартиры. Я поехала за мамой и отцом, и за Мишей, которого ты оскорбил. Он никогда не брал и никогда не взял бы ничего чужого, как и мои родители и я. А у тебя корона вплавилась в мозги уже, уходи. Нам не по пути в этой жизни, теперь я четко это поняла.
Не дав Борису что-то ответить, я пулей выбежала из квартиры. У подъезда вызвала такси, помчалась в аэропорт. Сомнений в том, что муж покинет помещение к нашему возвращению, у меня не было. Гордый, заносчивый, самодовольный – после того, что я ему сказала, он расставание еще сам инициировать потом будет. К счастью.
— Мама, папа! Миш, стойте! — я увидела их у кассы, и бежала, крича на весь зал.
— Если ты своему муженьку поверила, то зря сюда пришла. Без прощаний обойдемся! — не полез за словом в карман брат.
— Мишка, ну, что ты, братиш, прости! — я порывисто обняла его, потом и все еще заплаканную маму.
Сквозь ее ношеное тонкое пальтишко выпирали лопатки у меня под ледяными от волнения ладонями. Маленькая, старенькая, худенькая – как смел Борис обвинить их? Отец после сказанного мной, немного просветлел глазами:
— Поедем мы. Михаил решил нас проводить, а мы ему денег оставим на съемное жилье в мотеле. Три дня осталось, и решится, поступит он или нет. Если да, то общежитие дадут. А если нет…
— Пап, пойдемте домой. Я выгнала Бориса. Общежитие дадут, даже если он поступит, только с осени. А сейчас середина июля.
Я уговорила родителей и брата вернуться. На дворе стоял удивительно студеный июль. Даже в пальто и осенних сапогах было зябко, с неба летели ледяные злые капли. Как и ожидалось, Борис ушел, не оставив даже записки. Я решила не думать пока об этом.
Через три дня Миша прошел конкурс. А еще через три мы стояли у витрин ВУЗа, высматривая в списках его имя.
— Михаил Афанасьевич Мартынов зачислен на факультет журналистки. Поздравляем нашего нового студента и желаем успехов! — прочел отец, удовлетворенно улыбнувшись, и похлопав сына по плечу, — Ну что, Мишка, не посрами фамилии!
— Предлагаю пойти и отпраздновать! Поехали за продуктами, купим всякого разного, наготовим вкуснятины! — радостно сказала я, — Мишка, я не сомневалась в тебе! Братиш, поздравляю!
Мама снова плакала, но теперь уже от счастья. Мы накупили мяса, овощей, соков, закатили пир на весь дом, и до вечера разговаривали. Мама с папой уехали через неделю. А мы с Мишкой оставались пожить вместе, пока ему не дадут комнату в общаге.