Марк Шагал пережил две мировые войны, две русские революции, чудовищную борьбу белых и красных. Он родился в семье простого подданного российского императора, а скончался величайшим художником 20 века во Франции. Детство и юность — самые сложные для Шагала годы — он описал в книге «Моя жизнь». В ней художник рассказал о себе, семье, родном Витебске, Париже и даже раскрыл несколько секретов своего счастья. Мы выбрали несколько историй и цитат из этой книги: они показывают, как Шагал смотрел на мир, преодолевал трудности и находил источники радости и вдохновения вокруг.
Не забывай Родину — она всегда особенная
«Здесь моя душа. Здесь и ищите меня, вот я, мои картины, мои истоки».
Марк Шагал родился на окраине Витебска и нанес этот городок на карту мирового искусства. Он обращался к воспоминаниям о родине, где бы ни находился — в Москве, Берлине, Нью-Йорке. Любимый Париж он называл «вторым Витебском».
«Цепочка домов и будок, окошки, ворота, куры, заколоченный заводик, церковь, пологий холм (заброшенное кладбище)», — так сам художник описывает родные места. Для создания картин Шагалу было достаточно только вида из окна или воспоминаний, ведь все ему здесь было знакомо с детства. Еще с тех пор, когда он даже не знал слова «художник» и беззаботно бегал на речку, забирался вечерами на крышу дома, чтобы рассмотреть улочки, заборчики и соседские дома.
Цени родных (даже если они против твоего искусства)
«Если мое искусство не играло никакой роли в жизни моих родных, то их жизнь и их поступки, напротив, сильно повлияли на мое искусство».
В мемуарах «Моя жизнь» Шагал знакомит читателей со своей семьей: с дядей-торговцем (он единственный поддерживал «мазню» племянника), с дедом-мясником, в доме которого постоянно висели телячьи шкуры, с шумными тетушками. Особенной нежностью наполнены строки Марка Шагала об отце и матери.
Отец его всю жизнь проработал грузчиком в селедочной лавке, был всегда утомленным и чем-то озадаченным. Он не принял выбор сына стать художником, но рисовать ему не запрещал и даже давал небольшие (вообще-то все, что были в его распоряжении) деньги на поездки в Санкт-Петербург и Париж. Делал он это так: выкидывал их в окно. Так он показывал, что не рад этим тратам. Марк не обижался. Такая уж у отца была манера.
Мать тоже не поддержала выбор сына, но не осуждала его и даже отвела на первые занятия живописи к витебскому мастеру Юделю Пэну. Шагал вспоминал, как сурово она смотрела на его картины и пожимала плечами со словами: «Да, сынок, я вижу, у тебя есть талант. Но послушай меня, деточка. Может, все-таки лучше тебе стать приказчиком. Мне жаль тебя».
Не преклоняйся перед теорией. Она может даже помешать
«Лично я не уверен, что теория — такое уж благо для искусства… По-моему, искусство — это прежде всего состояние души. А душа свята у всех нас, ходящих по грешной земле. Душа свободна, у нее свой разум, своя логика».
Учиться у Шагала всегда получалось скверно. Проблемы начались еще с городской гимназии. Он заикался и не мог ответить на уроке, за что получал постоянные двойки и даже один раз остался на второй год. Хотя с рисованием и геометрией у Шагала все было великолепно. Как раз тогда он впервые услышал странное слово «художник» и захотел учиться живописи.
В Витебске художников обучали только в школе Пэна. Шагал оказался на пороге этого диковинного заведения, и, казалось бы, тут ему точно должно было понравиться! Пьянящий аромат холстов и красок, повсюду картины, гипсовые головы… Но, как вспоминал художник позднее, уже тогда он почувствовал нутром, что традиционный путь обучения не для него. Ни у Пэна, ни позже в школе Общества поощрения художеств в Санкт-Петербурге (директором ее был Николай Рерих), ни в студии у Льва Бакста никаких успехов Шагал не достиг. Бакст и вовсе сказал ему: «Талант есть, но вас испортили, вы на ложном пути». Пришлось Шагалу искать свой путь в искусстве в обход школ и живописной теории.
Ходи в музеи, там тебя ждут гении прошлого
«Но легче всего мне дышалось в Лувре. Меня окружали там давно ушедшие друзья. Их молитвы сливались с моими. Их картины освещали мою младенческую физиономию. Я как прикованный стоял перед Рембрандтом, по многу раз возвращался к Шардену, Фуке, Жерико».
Великие шедевры прошлого Шагал впервые увидел во время учебы в Санкт-Петербурге. Он часто бывал в Эрмитаже, где познакомился с картинами Рембрандта — «Портрет старика в красном», «Портрет старика-еврея». Сам Шагал потом тоже будет писать портреты стариков, только не голландцев, а евреев из Витебска. И называть их будет в подражание Рембрандту: «Еврей в зеленом», «Красный еврей», «Старый еврей».
Во время первой поездки в Париж Шагал уже через неделю страстно хотел сбежать в любимый Витебск — мешало только огромное расстояние и отсутствие денег. Постоянно думать об отъезде он перестал после первого посещения Лувра. Шагал бродил по музейным залам, выставкам и признавался потом, что почерпнул там намного больше, чем в любой из школ. Вот кто был для Шагала настоящим учителем: мастера прошлого.
Верь в свои силы, пусть в кармане только хлебные крошки
«Неужели никто не напоит меня чаем? И неужели я не найду хоть корку хлеба где-нибудь на скамейке или на столике? Недоеденные куски обычно ведь так и оставляют завернутыми в бумажку. Главное — искусство, главное — писать, причем не так, как все».
С такими мыслями Марк Шагал уезжал в Париж. На обед в столице европейского искусства у него часто была половинка селедки, а если очень повезет — еще и кусок хлеба. Иногда его кормили коллеги, тоже люди творческие — художники, поэты, актеры. Хотя чаще всего они были так же бедны, как и сам Шагал. Однажды во время обеда в кафе с таким товарищем ели они, по воспоминаниям Шагала, только салат, соус и соль. У них не было цели съесть все на букву «с», просто в карманах было только 40 су (можно сказать, пусто).
Но с нищетой Шагал впервые столкнулся раньше — во время учебы в Санкт-Петербурге. Там даже снять комнату было не по карману, приходилось скитаться по углам и делить кровать с рабочими. Тогда, как вспоминает Шагал, он мечтал о простом: большая пустая комната и кровать, на которой он лежал бы один. Во время таких грез в полудреме ему как-то почудилось, что в комнату вместе со светом стремительно влетело крылатое существо. Гость облетел все углы и вырвался наружу. Этот сюжет он изобразил на картине «Видение».
Не стесняй себя одеждой и порядком. Для искусства нужна свобода
«Войти просто так ко мне нельзя. Нужно подождать, пока я приведу себя в порядок, оденусь, — я работал нагишом. Вообще терпеть не могу одежду и всю жизнь одеваюсь как попало».
В Париже Шагал жил в одной из ячеек «Улья» — дома на 140 крошечных ателье-студий, которые сдавались за небольшую плату. Только такое жилье было Шагалу по карману. Молодой художник в «Улье» чувствовал себя своим: по этажам бегали рыдавшие натурщицы (может, им не понравился рисунок?), слышались итальянские песни под гитару и жаркие споры евреев. Атмосфера была творческая и слегка безумная.
В «Улье» не убирались неделями, Шагал был совсем не против. Он не любил, когда нарушали его «порядок»: расставленные кругом картины, холсты (вернее, натянутые на рамы скатерти, простыни и ночные сорочки), разбросанные яичные скорлупки и коробки от бульонных кубиков. А еще работать он любил раздетым. Ворваться в гости без предупреждения к Шагалу было нельзя.
Просто люби
«Одна ты осталась со мной. Одна ты, о ком не скажу и слова всуе. Я смотрю на тебя, и мне кажется, что ты — мое творение… Я ничего не понимаю ни в людях, ни в собственных картинах. А ты всегда во всем права. Так направляй же мою руку. Взмахни кистью, словно дирижерской палочкой, и унеси меня в неведомые дали».
Непростое время мировых войн и революций лишило Шагала родного города, отлучило от семьи. В 1922 году ему пришлось эмигрировать в Европу: там были его картины и единственная возможность прославиться. Спасало Шагала только одно — вместе с ним уехала его любимая жена Белла.
Белла была родом из богатой витебской семьи: ее родные держали ювелирные магазинчики. Родители были против неравного брака, но Белла от решения не отступала и продолжала тайком таскать любимому пироги в мастерскую, где он работал. Шагал стыдливо вспоминал, что его родственники, урча животами, ждали приезда жениха, только чтобы можно было поскорее сесть на стол. И шутил, что такого застывшего лица, какое было у него на свадьбе, не будет, наверное, даже в гробу. Марк хотел остаться с Беллой наедине — говорить и смеяться. Скоро так и произойдет: они вынужденно покинут родину, будут далеко от всех. Только смеха будет мало. Наступят тяжелые предвоенные годы, а в 1942 году Белла умрет.
В жизни Шагала еще будут женщины, но Белла навсегда останется музой. Только она на его картинах летает, а значит, по-настоящему любит и любима.
Воспоминания из книги «Моя жизнь» стали основой выставки-путешествия «В ожидании чуда. Посвящение Марку Шагалу», открытой при поддержке ВТБ в Еврейском музее и центре толерантности. Это выставка, на которую лучше отправляться всей семьей. Экспозиция ведет из комнаты Шагала на улицы Витебска и Парижа. Волшебство и приключения здесь подстерегают на каждом шагу: в зале теневого театра можно создать своих летающих рыб и зверей (прямо как на картинах Шагала!), а в разделе, посвященном парижским годам, примерить цирковой костюм. А чтобы разобраться в необычных образах с полотен художника, посмотрите проведенную совместно с ВТБ лекцию «Марк Шагал: главное».