Декабрьским днем 1937 года в одном из залов Московского Кремля проходило торжество. «Всесоюзный староста» Калинин награждал орденами чекистов, верных соратников «железного сталинского наркома» Ежова, славно потрудившихся и разоблачивших тысячи и тысячи троцкистов, зиновьевцев, буржуазных националистов, вредителей, шпионов, террористов, диверсантов и прочего «антисоветского отребья». Непривычные к такому официозу, чекисты держались по-военному, улыбаясь, принимали коробочки с орденами и жали руку благодушному «Калинычу»...
ПАЛАЧ-ПСИХОЛОГ
Среди тех, кто тогда удостоился ордена Ленина, был невысокий человек в очках с ромбом майора госбезопасности в петлицах, похожий на бухгалтера периферийной заготконторы. Звали его Павлом Васильевичем Чистовым, и от роду было ему 32 года — возраст зрелого мужчины, когда «еще все впереди», но и уже пройден путь немалый. Чистов родился в бедной и многодетной семье, хлебнул жизни и в детском доме, начал работать с семнадцати лет. Жил он в Москве и взрослел быстро, как все первое поколение советской молодежи. Работал сначала маляром, был активистом, в 1921 году вступил в комсомол.
В первые годы НЭПа судьба улыбнулась юноше — в 1923 году старшая сестра Соня, бывшая машинисткой на Лубянке, устроила парня на работу в ОГПУ. Два года Чистов провел практикантом отделения регистрации Иностранного отдела ОГПУ. В 1925 году, по «ленинскому призыву», вступил в партию, стал учиться в Московской губернской советско-партийной школе. Еще через два года «вошел в штаб» лубянского ведомства — помощником уполномоченного, уполномоченным Информационного отдела ОГПУ. ИНФО по праву называли — «глаза и уши ОГПУ». Это был центр мощной конспиративной системы сбора информации среди всех слоев советского общества, куда стекались компрометирующие материалы на партийных и беспартийных граждан — сортировались, анализировались и подавались «наверх». Работа была тихая, «бумажная», но ответственная — дающая всеобъемлющую картину «состояния мозгов» и опыт конкретной оперативной и агентурной деятельности ОГПУ.
В 1928 году Чистов был откомандирован на работу в Сибирь, в Усольский уезд Иркутской губернии. Девять лет он отработал в низовых органах ОГПУ Сибири и Урала. Не пил, был дисциплинирован и аккуратен, словом, как писал в автобиографии «…на всех доверенных постах, выполняя ответственное и почетное задание по организации государственной безопасности, беспощадно боролся с врагами народа». За 12 лет служба в ГПУ-ОГПУ-НКВД выработала в нем те качества, которые стали главными в годы «большого террора» — преданность, готовность на все — и которыми не всегда в должной мере обладали чекисты старшего поколения.
В июле 1937 года Чистов сменил одного из таких работников, став начальником УНКВД по Челябинской области. Москва требовала от нового руководителя «усилить удар по антисоветским элементам в области», и Чистов «усилил»: осудил за шесть месяцев к расстрелу 5 980 человек, а всего пропустил через областную «тройку» 12 480 жертв. В этом деле он проявил даже известную изобретательность: когда все мыслимые и немыслимые враги были «изъяты», с его подачи чекистами была искусственно образована «областная эсеровско-диверсионная организация», основными фигурантами которой были выдвинуты бывшие секретные агенты НКВД — «Гвардеец», «Ганс», «Маслов» и другие, всего 14 человек. Это они послужили «ядром» якобы существовавшей организации, давали обширнейшие признательные показания, по которым было арестовано и расстреляно свыше 600 человек. Судили и ставили к стенке целыми семьями…
Чистов не принадлежал к расплодившемуся тогда племени чекистов-«костоломов». Он предпочитал «психологические методы».
Во внутренней тюрьме УНКВД по его приказу были заведены специальные комнаты — «инкубаторы», куда для допроса следователи загоняли сразу несколько арестованных. Подследственных ставили столбом — «в стойку» на несколько суток (пока ноги не распухали и кожа на них не лопалась), и едва кто-либо из них «ломался», ему разрешали сесть и давать признательные показания в присутствии остальных. Стоящим столбом «упрямцам» был наглядный пример: вот оно, спасение, оно так близко — только подпиши то, что требует следователь…
КРОВАВЫЕ ПРИПИСКИ
На работу на Украину Чистов попал по двум причинам: состоял на хорошем счету в Москве и был по происхождению русским. А нарком ВД УССР Израиль Моисеевич Леплевский так привлекал на службу свою ближнюю и дальнюю родню, родственников знакомых и знакомых родственников, что вскоре в кадрах его ведомства образовался «перекос» по национальной линии. Нарком ВД СССР Ежов не был антисемитом, но и он, приехав в Киев , воскликнул: «Да это же какой-то Биробиджан, а не украинский НКВД!» Леплевского сняли, а на его место назначили Успенского, который занялся «русификацией» чекистских кадров.
Так в феврале 1938 года Чистов стал начальником УНКВД по Донецкой области. Прибыв в город Сталино и войдя в курс дел, Чистов решил, что все «наиболее социально-опасные контингенты населения области» уже ликвидированы его предшественниками. Но Москва и Киев настойчиво требовали «активизировать работу по разгрому вражеского подполья» и спускали подчиненным контрольные цифры. Игнорировать распоряжения руководства было себе дороже, и Чистов стал прибегать к чисто бухгалтер-ским фокусам. Он распорядился пересмотреть те следственные дела, где главными фигурантами были лица украинской и белорусской национальности, — теперь, по анкетам, они должны были значиться как «поляки». Лишь после этого их дела можно было провести через ускоренное следствие и «тройку». Из украинцев и белорусов, путем соответствующего воздействия, делали «поляков», дела рассматривали на «тройке», судили, расстреливали, а в Москву отправили победный рапорт о выполнении «контрольной цифры».
По инструкции «тройке» запрещалось судить подследственных, имеющих высшее образование и занимающих ответственные посты на производстве. Однако этот запрет не распространялся на лиц, которые совершили диверсионные и вредитель-ские акты. Чистов приказал своим подчиненным уничтожить все ранее полученные показания и написать новые, указав в них лишь диверсионную деятельность, исключив всякое упоминание об участии в каких-либо иных преступлениях. Из вящей предосторожности в повестках, отправляемых на «тройку», сведения о наличии у осужденных высшего образования не указывались.
Но и на самой «тройке» Чистов в значительной степени переключил всю работу на себя. Если излишне придирчивые к формальностям секретарь обкома ВКП (б) Любавин и облпрокурор Руденко возвращали дела на доследование, то Чистов просто дожидался их ухода из кабинета и затем единолично выносил приговоры. Так только в сентябре 1938 года наш герой рассмотрел 250 дел…
Вышедшее в ноябре 1938 года постановление СНК и ЦК ВКП (б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» и назначение нового наркома ВД СССР Берия стали началом краха карьеры «ежовских соколов». Подавляющее большинство тех, с кем Чистов получил награды в Кремле в декабре 1937-го, через год были арестованы по обвинению в нарушении «социалистической законности» и сами прошли все круги следственного ада.
«КОНТРОЛЕР» И «ПОГОНЯЛЬЩИК»
Чистов поначалу отделался легким испугом: его сняли с оперативной работы и перевели на должность заместителя начальника строительства Куйбышевского гидроузла и начальника Самарского ИТЛ НКВД. Возведение электростанции преследовало грандиозные цели «дальнейшей электрофикации центральных районов европейской части СССР, осуществления широкого орошения Заволжья и улучшения условий на реке Волге». Бараки Самарлага НКВД были наполнены тысячами осужденных «тройками» рабочих и крестьян из Пензы, Тамбова, Оренбурга, Челябинска, Мордовии, Средней Азии и Казахстана.
Пока Чистов осваивал новую для него специальность гулаговского «хозяйственника», в Москве «о его вражеской деятельности в НКВД» давали показания бывшие заместитель наркома ВД СССР Фриновский, нарком ВД УССР Успенский, начальники областных УНКВД — Стромин-Строев (Саратов), Вяткин (Житомир), Попов (Алтай) и другие. Их показания оседали в заведенном на Чистова деле, которое, пока негласно, вел в Москве особо уполномоченный НКВД и которому в любое время мог быть дан ход…
Но что-то тогда спасло Чистова: то ли он меньше других лично «засветился» в откровенных зверствах , то ли нарком Берия оценил хорошую работу в самарском ИТЛ нового начальника. Но в том же 1939 году, когда «ежовских соколов» пытали в камерах и расстреливали в лубянских подвалах, Чистов получил очередное звание старшего майора госбезопасности (генерал-майора) и скоро стал начальником строительства Куйбышевской ГЭС.
Чистов «отдыхал душой», находясь в стороне от оперативной работы, и являл собой пример служебной исполнительности «хозяйственника» до тех пор, пока, вдруг, не выяснилось, что реальная стоимость будущего гидроузла на порядок выше запланированной. Это делало строительство невыгодным. Летом 1940 года стройка была законсервирована, а зеков перебросили на строительство авиационных заводов в Куйбышеве.
22 июня 1941 года Чистов встретил начальником Вытегринского лагеря НКВД на трассе строительства Волго-Балта. Через несколько дней он был вызван в Москву, где получил новое назначение — заместителем начальника Главного Управления оборонительных работ НКВД СССР. Профессиональному чекисту со средним образованием фортификация представлялась довольно смутно, но на новой работе ему скорее отводилась роль «контролера» и «погоняльщика» военных и гражданских инженеров.
23 августа 1941 года Чистов отбыл на Юго-Западный фронт, где сложилась особо тяжелая обстановка и спешно требовалось возводить новые оборонительные рубежи. Низкая квалификация руководства и форсированные темпы строительства сказывались на качестве оборонительных сооружений самым печальным образом. Комиссия Инженерного Управления Наркомата обороны СССР, инспектировавшая тыловые укрепления Юго-Западного фронта, квалифицировала работу Чистова и его подчиненных как «…возведение совершенно безграмотных и непригодных для боя сооружений». В докладе подробно перечислены все недостатки: «… а) населенные пункты совершенно не используются при обороне; б) часто на направлениях, где танки пройти не смогут (ибо впереди река или болота), сооружаются противотанковые рвы; в) огневые точки располагаются чрезвычайно кучно (3 — 4 точки на 20 — 30 метров друг от друга), благодаря чему противник расстреливает их не меняя прицела» и т. д.
ЧЕКИСТ В ПЛЕНУ ФАШИСТОВ
Еще неизвестно, как бы реагировала Москва на такие результаты деятельности своего назначенца (ярлык «вредительства и измены» в середине 1941 года клеился легко), но 3 сентября судьба Павла Васильевича Чистова сделала крутой поворот. Обстановка на фронте была крайне опасной, шли кровопролитные бои, противник совершал глубокие прорывы, отрезая и окружая наши части. В тот день Чистов выехал на служебной машине в район Конотопа и напоролся по дороге на немецкую разведгруппу, которой и был взят в плен — «…не оказывая при этом никакого сопротивления», как грозно констатировали в дальнейшем источники НКВД-МГБ. Официальная версия гласит, что в момент пленения у Чистова немцами были изъяты партийный билет, паспорт с фотографией в форме НКВД со знаками различия, удостоверение депутата Верховного Совета СССР, кавалера орденов Ленина и «Знак Почета». На допросах Чистов сообщил данные о советских оборонительных рубежах на реке Десне, сроках проведения этого строительства, количестве задействованных рабочих и техники. Не умолчал высокопоставленный пленник и об обстановке, царившей в штабе Юго-Западного фронта, рассказал о своей недавней поездке в Москву — откуда немцы узнали о переходе Московского автомобильного завода им. Сталина на выпуск танков и о результатах бомбардировок столицы фашистской авиацией.
Уже после войны, оказавшись в стенах Бутырской тюрьмы, Чистов станет все это отрицать. Но работники МВД представят ему в качестве доказательства сообщение германского информационного бюро о пленении Чистова, а также статью в словацкой газете «Глаза фронта», где были подробно изложены обстоятельства его пленения.
Оказавшись в жизни по другую сторону колючей проволоки, Чистов хорошо понимал, чем грозит ему разоблачение как чекисту и коммунисту, а потому твердо придерживался своей спасительной «легенды» — майор РККА, беспартийный инженер-гидротехник. Но вся эта конспиративная ловкость чекиста никак не извиняет гитлеровских контрразведчиков, оказавшихся в данном случае «ленивыми и нелюбопытными». Чистов в 1937 — 1938 годах был заметной фигурой в НКВД. Его фамилия фигурировала в указах о награждении работников госбезопасности, в период выборов в Верховный Совет СССР его портреты и биография украшали страницы центральных и местных газет Челябинска и Донецка.
В плену, за колючей проволокой Чистову, как кадровому чекисту и коммунисту, долг велел «…встать на путь жесткой и бескомпромиссной борьбы с врагом». Но проскочив «сито» абверовских и гестаповских допросов, он избрал самую безопасную линию поведения — «сидеть в плену вне политики, ожидая конца войны».
В лагере военнопленных близ города Просткен (Восточная Пруссия) Чистов стал работать старшим команды при лагерной бане. В дальнейшем лагерная администрация даже привлекла «инженера-гидротехника» к проектировке и строительству новой бани, прачечной и жилых бараков. Так он попал в число лагерных «променентов» (от немецкого promenent — привилегия) —
прослойки заключенных, пользовавшихся некоторыми поблажками лагерной администрации. Привилегии были пустяковые — лишний кусок хлеба, лишняя миска баланды, разрешение остаться в бараке, когда всех гнали на работу, но такие «пустяки» позволили ему спасти жизнь.
Бывший крупный «гулаговский хозяйственник» теперь знакомился с опытом своих германских «коллег» по организации принудительного труда — чудовищной смеси террора, жестокости, коррупции и страха.
Поражение немцев под Сталинградом стало переломом в настроениях заключенных. Наш герой тоже вышел из оцепенения, стал прощупывать соседей по бараку, вышел на связь с лагерным подпольем. Его положение руководителя лагерного строительства, заключенного, пользующегося известным доверием немцев, могло помочь подпольщикам в их усилиях «…выбить приспешников эсэсовцев и предателей Родины из лагерного самоуправления». Чистов так спешил оправдаться в глазах солагерников, что утратил присущую ему осторожность. Последствия этого не заставили себя долго ждать: 4 декабря 1943 года «за ведение антигитлеровской агитации» он был заключен в одиночную камеру гестаповской тюрьмы в городе Алленштейн, а затем в июле 1944 года оказался в концлагере Маутхаузен, предназначенном для «особо опасных преступников без надежды на исправление». Три месяца тюрьмы и нечеловеческие условия жизни в Маутхаузене надолго отбили у Чистова охоту участвовать в подпольном сопротивлении. В следственном деле на Чистова имеется следующая характеристика солагерников: «…именовал себя инженером-строителем, вел себя пассивно по отношению к подпольной работе и только незадолго до освобождения примкнул и работал в подполье».
ЧЕКИСТ В РУКАХ ЧЕКИСТОВ
После освобождения в мае 1945 года американцами и долгого путешествия из Австрии в СССР Чистов оказался в Подольском проверочно-фильтрационном лагере НКВД. Пока чекисты-оперативники в Подольске сопоставляли факты, проверяя поведение Чистова в плену (там было достаточно «неувязочек»), высшее руководство НКВД СССР с удивлением узнало, что Чистов жив-здоров и пребывает в лагере под Москвой. Как и всем вернувшимся «оттуда», ему задали два сакраментальных вопроса: «При каких обстоятельствах вы попали в плен?» и «Как вам удалось выжить в фашистском плену?» В селекции «на чистых и нечистых» Чистова трудно было причислить к какой-либо из двух категорий.
В сентябре 1946 года его этапировали из Подольска в Бутырскую тюрьму. Проверка пребывания Чистова в плену не выявила ничего, что потянуло бы на полновесную «измену Родине», но и спускать ему откровения на допросах у немцев, скандальную статью в газете и пассивность в лагерном подполье тоже было нельзя. Решили продолжить следствие в отношении «преступных деяний Чистова в период 1937 — 1938 годов» и осудить его «по сумме творчества» в предвоенные и военные годы…
Трое следователей Особой инспекции МВД СССР — Маликов, Миньков и Каллистов зарылись в ведомственные архивы и «потревожили тени» расстрелянных в 1940 — 1941 годах Фриновского, Успенского и других «ежовских соколов». На свет были извлечены детали деятельности «бухгалтера смерти» в Челябинске и Донецке…
На протяжении пяти месяцев следствия Чистов виновным себя не признавал и утверждал, что «…он ни в какой заговорщицкой организации в НКВД не состоял, и при пленении его немецкими войсками никакие секретные материалы им не передавал». Узнав от следователей, что его дело будет передано для рассмотрения в Особое Совещание при МВД СССР, подследственный пришел в отчаяние. Это была та же «тройка» — никогда не вникающая в детали дела...
27 февраля 1947 года Чистов, «…находившийся в одиночной камере, пытался покончить жизнь самоубийством через повешение». Подследственный порвал на куски простыню, свил жгут, привязал к оконной решетке и попытался свести счеты с жизнью. Помешала бдительность и расторопность надзирателя. Начальник Особой инспекции МВД СССР Стефанов приказал перевести Чистова «…из одиночной камеры в общую с бывшими сотрудниками органов МВД и МГБ».
Ровно через месяц после попытки самоубийства, 27 марта 1947 года, Особое Совещание МВД СССР постановило: «…Чистова Павла Васильевича за измену Родине — заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на 15 лет лишения свободы». Для Чистова, после четырех лет немецких концлагерей, это было равноценно смертному приговору.
Свою вторую «ходку», как сказали бы сейчас, Чистов начинал в Туймазинском ИТЛ под Октябрьском, в Башкирии. Здесь он застал то, что уже повидал в немецких лагерях и что получило название «сучьей войны» — жестокую резню различных лагерных «мастей» — «честных воров», «сук», «польских воров», «беспредела» и «красных шапочек», подогреваемую оперчекистским отделом лагеря.
В 1950 году — новый этап, новый лагерь, на этот раз Особлагерь «Береговой» на Колыме. Три года прошли на тихой, «придурочной» должности нормировщика-экономиста. А потом на «Большой Земле» началось что-то невообразимое: умер Сталин, арестовали и расстреляли Берию, стали освобождать и оправдывать «врагов народа». Сколько раз ни подавал заявления Чистов, но в реабилитации ему отказали. В ноябре 1954 года Магаданский областной суд, учитывая, что он «…твердо встал на путь исправления: добросовестно трудится, не нарушает лагерного режима и не имеет взысканий» применил к нему условно-досрочное освобождение. «Особо опасный государственный преступник» выбрал местом своей бессрочной ссылки поселок Кадакчан Сусуманского района Магаданской области, работать устроился экономистом-нормировщиком на местную шахту.
Когда в июне 1956 года ему было объявлено, что он «от нахождения на поселении освобожден», Чистов не знал что делать и куда ехать. С женой и дочерью он утратил связь шесть лет назад, когда из Московского городского суда пришли документы о расторжении брака. И все же в ноябре 1957 года он решился: покинул Колыму и отправился в город своей молодости. Здесь он навсегда растворился среди миллионов москвичей и, возможно, зарабатывал себе пенсию в какой-нибудь тихой конторе — просто бухгалтером. Говорят, что умер Чистов в 80-е годы.
Михаил ТУМШИС, Александр ПАПЧИНСКИЙ
«Секретные материалы 20 века» №6(50). 2001