Посвящается всем братьям!
Любителям «меньше слов и букв / хочу сразу к делу / мне желательно без прелюдий» — промотайте до раздела: «Тогда и начался наш диалог».
Это был разговор двух уставших солдат, возвращающихся поздно ночью с передовой.
Все задачи были выполнены, и находится еще неделю в укрытии не хотелось. Постоянные прилеты и звуки стрельбы монотонно вбивали клин в изрядно подуставшую от военных будней психику. Мешковатая и неуклюжая форма, тяжеленная каска и бронник добивали физически. Позвонки в области шеи и поясницы сигнализировали о смещении, всякий раз намекая на возраст и "техобслуживание"...
Состояние минора пожирало изнутри, выпивая остатки боевого духа. Ощущение, что ты стоишь на месте, буксуешь, прочно увязший в фронтовой рутине. Усугубляло монотонное стояние на одном месте, то боеприпасов нет, то пороха лажовые... На нашем участке как-будто бы все остановилось. Оно и понятно - зима.
Однако по ящику отечественные светила раз за разом заявляли о наших успехах там и сям. Что у них, что у нас - все одно и тоже. Эволюция информационной в-ны - неустанное искажение действительности. А реальность выливалась в тонны ежедневных благотворительных грузов со всей страны. В реальности без тех средств, которые ежедневно вкидывает простой люд нашей необъятной Родины, мы бы двигались еще медленней.
Это было одно из тех состояний, когда любимые треки в наушниках не давали нужного импульса, а участившиеся воспоминания и мысли о доме, о родных и близких наслаивались поверх скупых разговоров с товарищами. Вроде как вместе, но каждый на своей волне. Всем хотелось отдыха. Ну и простого человеческого уюта и тепла. Да и помыться бы не мешало — почти месяц без мыла и мочалки...
Решено было зайти в штаб, выпросить несколько деньков на ППД (пункт постоянной дислокации).
Спешно выбираюсь из спальника, по дороге в штаб смотрю в мобильник — на часах 12 ночи. Захожу в штаб. Атмосфера спокойная. Каждый занят своим делом, связисты залипли на мониторах, начальник артиллерии и разведки уткнулись в огромную карту на столе. Командир с воспаленными глазами пялится в телефон. Подхожу к нему и без лишних прелюдий докладываю о своих чистых намерениях немного отдохнуть.
Я знал, что он не любил длинные хороводы, потому избрал метод прямого вопроса, без лишних «привет, как дела, как сам»...
Он посмотрел на меня как-то по-отечески и указал пальцем на стоящего ко мне спиной широкоплечего парня.
«Поезжай с Ломом, он как раз через минут пять выезжает!»
Лом при упоминании своего позывного обернулся. Оценив ситуацию, быстро смекнул:
«Брат, у тебя много вещей?» — вежливо спросил Лом.
«Нет, рюкзак и вещмешок, спальник, ствол, каска да бронник, ну и мое бренное немытое тельце», — перечислил я едва улыбнувшись.
«Хорошо, тогда жду у выхода. Поторопись!» — бодро ответил Лом, обнажив неровные, но белые зубы.
Я ушел собираться, а про себя подумал, что хорошо, что Лом улыбнулся. Значит, не сухарь, можно будет о чем-нибудь поговорить. Ведь нам плестись четыре часа... В лучшем случае...
По-армейски на гиперфорсаже упаковываюсь и, нагроможденный солдатским скарбом, походкой пингвина из-за мешковатой и абсолютно безразмерной формы, вываливаюсь к выходу. Лом оценил обстановку и тотчас перехватил из моих обвисших рук рюкзак и спальник. Подходим к выходу, забираем стволы у коменданта «Тора», и, слегка покачиваясь, поднимаемся наверх.
Прежде чем выйти на улицу, мы на мгновение остановились и прислушались. Всё было спокойно — только звук завывающего за дверью зимнего ветра.
Затем выходим на улицу. В лёгкие медленно проникает освежающий поток чистого воздуха. Лом идет первым, а я держусь следом, ступая исключительно по следам, оставленным его обувью в снегу, на расстоянии примерно 5-7 метров от него. Кто знает сколько еще кассет лежало под покровом снега.
Одинокие и искалеченные палки (бывшие деревья) замерли в тёмных неподвижных изгибах, будто заколдованные. На мрачном небе мерцали звёзды, словно миллионы сверкающих бриллиантов. Однако все внимание было сосредоточено на безопасности, необходимо в первую очередь быть начеку и, не теряя бдительности, внимательно смотреть по сторонам и в небо, в поисках красных огоньков от вездесущих «птичек».
Помню, я тогда подумал, что если нас в этот момент "атакует" «птица», то я даже не успею среагировать из-за дополнительного веса на теле и в руках. Когда такие мысли приходили в голову, мне хотелось, чтобы оператор не промахнулся и чтобы наверняка. Образ жалкой обузы для родных и близких мне ни разу не подходил. Потому хотелось бы только одного: если суждено жить — хорошо, если суждено укатить в иные миры — хорошо. Но без драмкружков. Никаких полумер, золотых середин и как-бы...
Вскоре мы оказались возле неприлично повреждённой пятиэтажки. У одной из стен разрушенного здания была припаркована благопристойная «Нива», полностью покрытая белыми маскировочными сетями.
Как я позже выяснил, это была собственная машина Лома. Он отдал за нее почти пол ляма своих кровных. И такое на фронте — не редкость.
Лом торопливо освобождает железного коня из плена масксетей, а я как-то небрежно раскидываю свое барахло на заднем сиденье. Затем мы забираемся внутрь, заглушив звук ночного ветра гулом заведенного, холодного мотора.
Немного поерзав на холодном сидении, Лом опускает свое стекло, жадно вслушиваясь в звуки, расщепляя их и классифицируя на подозрительные и не очень.
В радейке внезапно заскрипел голос «Звонкого», монотонно повторяя несколько раз:
«Внимание, в районе храма зависла Баба-Яга (ну, тот, кто в теме, знает — «птица» такая, большая и крайне неприятная)».
Храм был в 3 минутах ходьбы от нас. Совсем рядом.
Я озабоченно смотрю на Лома. Но он как-будто бы ничего и не слышал, молча уставившись в любовое стекло. Затем, не отрывая взгляда от стекла, он совершенно спокойным голосом поинтересовался:
«Ну что, двигаемся или вернемся обратно, переждем?»
«Вот жучара, — подумал я, — хитрый лис, на слабо меня берет, прощупывает. Моими же методами, на прогиб».
Метод, к слову рабочий. Необходимо понимать, кто рядом с тобой. С бесстрашным напарником спокойней. С тем, кто жадно вгрызается в жизнь, каши не сваришь.
Недолго думая я извлекаю из себя то, что он хотел услышать.
«Думаю, возвращаться неприлично и нелогично. Надо ехать. Сомневаюсь, что Господь избрал для нас такой глупый финал, заманив нас в этот неотесанный венец эволюции отечественного автопрома...»
Лом одобрительно улыбается. Но взгляд его по-прежнему был прикован к одной точке в стекле.
«Господь, говоришь? Верующий, что ли?»
«Так, без фанатизма. Без религиозных страстей...» - ответил я.
«Это как?» - настойчиво продолжал Лом.
Я немного замялся, поскольку данные разговоры мне не очень нравились. Слишком много кривотолков и намеренных искажений. Да и в отряде у нас большое количество глубоко набожных, и мои убеждения могли бы спровоцировать ненужные дебаты...
«У меня свой разговор с ним, брат. Специфический. Глубоко интимный», — ответил я, деликатно намекая своим тоном, что не время еще говорить со мной на эту тему.
Дистанция первостепенна. Никогда не знаешь, с тобою искренни или так, для сбора информации. Таких, к слову, на передовой очень много...
Лом уважительно переключился, как-то быстро ожил, отлепив взгляд от стекла. И через мгновение, на ближнем свете, мы медленно выкатили на раздолбанную и замершую дорогу. Ну то, что от нее осталось.
«Ты, кстати, дорогу знаешь, а то я как месяца три уже не выезжал отсюда? Ничего там не поменялось?» - поинтересовался Лом.
«Вроде помню, правда, я всегда приезжал и уезжал только ночью, но кое-какие ориентиры в голове остались, думаю, не заплутаем» - поспешил его утешить.
Хотя мне просто хотелось уже как можно быстрей покинуть наши уязвимые позиции.
Кстати - отсутствие навигаторов неплохо тренирует визуальную память...
«Ладно, тогда с Богом. Поехали», — уверенно скомандовал сам себе Лом. И то с каким тоном Лом это произнес, я понял, что сижу в машине с глубоко набожным человеком... Не верующим, не религиозным, а набожным! И мне стало спокойно. И, кстати да, я различаю эти понятия!
Мы медленно едим и молчим. Время разговоров впереди, ибо необходимо слушать, что за окном. Иногда доли секунды могут спасти тебе жизнь.
По законам жестокой иронии, все, кто зимой перемещался по этим «дорогам», превращался в «открытую мишень». Поскольку на белоснежном полотне передвигающуюся маленькую черную точку видно хорошо. А качество «дороги» не позволяло ехать больше 10 км в час. Да и РЭБов у нас, естественно, не было. Дорогое удовольствие.
Но мы двигались вперед, разрезая свои мысли пополам — на позитивные и негативные. В конечном счете они сливались в единую формулу — смиренное принятие твоего пути, написанный давным-давно, еще когда тебя не было в утробе матери...
Мы подъезжаем к первому посту, потом ко второму, и только через минут сорок выкатываемся на «дорогу», где можно разогнаться до 40-50 км в час. На душе стало спокойней. Напряжение постепенно ослабевало. Самый опасный участок был пройден. Лом пришпорил нашего железного монстра и прикрыл окно. А я избавился от железного котелка на голове, чтобы хоть как-то облегчить изнывающую от спазмов шею.
Тогда и начался наш диалог
Не могу точно вспомнить, в какой последовательности мы обсуждали наши темы, но хорошо помню всё, о чём мы говорили. Тем более, что большую часть мне удалось под утро записать...
Старина Лом оказался замечательным человеком, лишенный напыщенности и заносчивости, высокомерия и пафоса, без дешевых понтов, которыми нередко обрастает за время службы наш брат. А самое главное, что было абсолютно несвойственно нашему брату, он не сквернословил.
Как это обычно бывает, в большинстве своем такие разговоры начинаются с классической прелюдии:
«Откуда ты, брат?» — начал я.
«Из Новгорода, старина, из Новгорода».
«Тот, что Великий?» — уточнил я.
«Так точно, брат, он самый!» — не скрывая гордости, ответил Лом.
«Давно служишь?» — поинтересовался я.
«Год и три месяца», — ответил Лом.
«Ого. Прилично. Это третий контракт, получается?»
«Да, третий. Дай бог, не последний».
«До конца?»
«Да, брат, до конца, до победного» - решительно ответил Лом.
«Как здесь оказался?» - продолжаю изучать собеседника.
«Как большинство, брат, одно нахлестнуло другое. Но по большей части от безысходности. Врать не буду. Всё слишком банально — детей кормить надо, а здесь хоть как-то этот вопрос закрываю».
«А там кем работал?»
«Огнетушителем», — смеется Лом.
«Пожарный, что ли?» — глупо переспросил я.
«Угу... 10 лет отмотал. А за этот срок 3 жены сменил и 5 детей родил. А за спиной — ни своей квартиры, ни дома, ни дачи. Только опыт! — сделал паузу Лом. Как бы вспоминая что-то важное. А потом уверенно добавил: — И дети! Ну и алименты». — грустно добивал Лом.
«Как так?» — удивился я.
Сразу скажу, что внешне Лом напоминал мне былинных русских богатырей, правда, совсем без типичной шевелюры, совсем как Стетхем) Такой же поджарый и необычайно харизматичный.
За внешней красотой почти всегда глупость
Тут Лом и излил всю душу, и оттого, с какой болью он это говорил, я понимал, что он глубоко одинокий человек. С массой житейских проблем, впрочем, наверное, как и у всех. Если немного потереть провинциального мужика, обнажится масса типичных историй, что потом неоднократно подтверждалось за все то время, пока я находился на службе....
«По молодости, старина... Хотел красивых баб, а как оно бывает, красота внешняя — почти всегда глупость. Тогда я еще бизнесом пробовал заниматься, но после дружественного кидка со стороны партнеров ушел в пожарные. Там хоть гнилья меньше, да монета стабильная была. Все надеялся, что вместе со службой как-то квартирой обзаведусь, казенной, так сказать... Но не срослось. А мои красивые бабы-жены ждать особо не хотели. Им же как — всё сразу нужно. А за моей красивой физиономией и тестостероном ничего не было... Пошли ссоры, скандалы, ревность тупая. Легче было развестись. А как итог — я везде плохой, как отец, как мужик. Пошли запреты на детей, мол, хочешь видеться, плати алименты... Сначала пробовал достучаться, что этот глупый шаг только оттолкнет меня от детей, но потом тупо смирился».
«Сурово, брат, сурово... Дети хоть как — признают тебя. Видишься?»
«Старшие уже взрослые — общаемся помаленьку. А младшие еще ничего не понимают, да и папы у них уже есть, не родные. Вроде как даже адекватные, с баблом. Да и с квартирами. Всё у них хорошо, если так рассудить. А это главное, чтобы у них всё было хорошо», — совсем как-то загрустил Лом.
Я решил сменить тему...
«А в разведке как оказался?»
«А я когда контрактовался, никем себя не видел, да и в разведке больше романтики, больше правды. У нас тогда отряд только формировался, меня отчего-то сразу заприметили, после учений дали пацанов, в основном все кашники (заключенные). Более 30 человек в подчинении. Ну я с ними и сроднился. Они меня не сразу признали, но после того, как они поняли, что я не тыловой, что вместе с ними пойду до конца, полюбили. И ты знаешь, это были лучшие пацаны».
«Почему были?» — осторожно спросил я, хотя понимал, почему он говорит о них в прошедшем времени.
«А потому что сейчас вместе со мной нас осталось всего 7 человек. Двое из них дожили... Дослужили до амнистии, 12 человек — тяжелые 300 (раненные), остальные... В земле...» — по сжатым скулам Лома я понимал, насколько ему больно.
Я взял паузу, уставившись на дорогу... Через мгновение Лом продолжил:
«А у меня ни одной царапины, всё как-то мимо. Вот и пытаюсь понять, отчего так. Ведь все вместе были... Одной командой двигались».
«Видимо, ты еще должен многое сделать, брат. Не прошел ты еще свой путь», — как-то философски обронил я.
«Может и так. Только жалко пацанов... На всё воля Божья... Может, они искупили всё то, что они натворили в прошлом, а мне еще предстоит. Мне кажется, всё так работает...»
«Мудро! — поддержал я его. А почему Лом?»
«А мы с ним очень похожи — стойкие и не ломаемся... Не гнемся вопреки всему. Хоть ты тресни», — улыбнулся Лом.
Затем мы остановились у местной заправки, "спустили баки" за заправкой, пока никто не видел. Избавились от тяжеленных бронников и двинулись дальше.
Это всё, что останется после меня
Тут Лом подключил мобилу к маленькой блютусной колонке, так как у нашего «Буцефала», кажется, и места для магнитолы отроду никогда не было.
«Не знаю, как ты, брат, но что за трек я сейчас включу, закачаешься», — воодушевлённо затараторил будто воскресший Лом.
Из колонки полились до боли знакомые звуки гитары. Это была композиция Юры Шевчука «Это всё», только исполнял ее не Юра, а чеченский музыкант Зелимхан Темирсултанов. И я в буквальном смысле, мягко говоря, офигел от этого редкого тембра. В таком исполнении я еще эту композицию не слышал. И надо признать, этот трек, именно в его исполнении, я часто переслушиваю...
Сами зацените:
Мы слушали и пели громко, как только могли. И я никогда не забуду, как мы — два абсолютно бездарных «горлопана», не стесняясь своих убогих вокальных данных, радовались этой свободе, этой прекрасной композиции, этому времени...
«Ну как тебе?» — радостно спросил Лом. И, не дожидаясь ответа, добавил:
«И кто этот парень? Че-че-нец! Чеченец! Вот и ответ всем тем, кто сегодня бестолково настаивает, что они другие, не такие, как мы. А весь смысл в том, что они не должны быть как мы, а мы ими. Мы разные, да! Но вот через таких, как он, соединяются народы России. Вот они проводники единой культуры. Российской культуры. Страны, в которой проживают сотни национальностей. Ни в одной стране нет такого. Гражданство России есть, а национальность у всех своя. В Америке все американцы! А у нас нет, так как должно быть...»
Затем Лом включил несколько треков Цоя, а потом мы слушали «Я вернусь» Талькова, «Лондон» Земфиры и «Мой рок-н-ролл» Би-2 и Чичерины...
Лом что-то еще говорил, а я уже будто «накуренный» (цензура) одурманенный улетел в иные миры, прислушиваясь к новым вибрациям в своей голове. Простые и настолько важные слова провинциального Лома врезались в меня тяжеленной монолитной плитой. Я стал размышлять:
«А сколько талантливых парней по всей России, которых мы знать не знаем. А почему? Потому что культура уперлась лбом об упругие кошельки продюсеров и коммерсантов... А вот такие ребята могли бы сделать невозможное — соединить все народы через песню, через музыку... А музыка — это Божественный дар. Убери музыку из жизни человека, и всё. Не будет человека. Так, роботы. Не больше. Бездуховные и бескультурные...»
И тут провинциальный мужик Лом выдает то, чего я от него ну никак не ожидал, как будто этот парень подслушал мои мысли. Но как такое возможно? С недавних пор я убежден, что возможно всё. Так бывает, когда на одном пути встречаются родственные / родные души, которым для понимания друг друга не обязательно что-то говорить...
«Вот ты, брат, скажи — откуда пошла музыка? Кто ее создал?» И снова, не дожидаясь ответа, Лом, наслаждаясь очередным бенефисом, продолжил:
«Был такой бог у древних греков — Аполлон, покровитель искусств и МУ-ЗЫ-КИ! Музыки! А сегодня спроси у кого-нибудь, кто такой Аполлон, — скажут: бог, кажется, из древней Греции. Дай бог, если хоть это вспомнят, что он из Греции... А с кем сегодня этот бог Аполлон ассоциируется? С накаченным красавцем! Как бабы обычно говорят? Ой, какой красавчик, какой накаченный, как Аполлон. Вот и всё. Не это ли невежество? Мы докатились до того, что исказили всё, даже самого Аполлона...Ну и его наследие, его дары - музыку и искусство. А без музыки, братик и искусства нет культуры».
«Так что, вот этот чеченец Зелимхан — вот посланник Бога Аполлона. Это культура. Это воспитание! Это вам не Бузова, не Инста... как ее... самка... (тогда я — столичный парень еще не знал, кто такая Инстасамка, а провинциальный мужик Лом уже был в теме). Не Моргништерн. Это культура, брат. Вот она, музыка. Это то, что должно со всех утюгов заливаться в уши, а не та бездарность и попса, которыми пичкают нас... Божественная музыка во всем — в природе, в тихой маминой колыбельной, в окопах, в тех звуках, на которые мы сегодня подписались слышать над головами... Музыка войны — тоже музыка... Но это ладно, меня несет, брат», — прервал себя озадаченный Лом...
«Нет, нет, брат мой, продолжай, мне дико интересно», — что-то в этом духе я ответил, настаивая на том, чтобы этот светлый и одинокий человек, измученный войной, продолжал выговариваться. И мне, и ему этот чистый поток воздуха был важней. Ощущение, будто меня погрузили в знаменитые целебные воды Приэльбрусья...
Но Лом как будто выдохся, он просто включил оригинальную композицию Юры Шевчука «Родина» — и мы снова воскресили тот импульс, который едва оборвался... И в этот момент будто бы по распоряжению некоего волшебника, восседающего где-то там, на верху, на облаке... на запотевшее лобовое стекло тихим и медленным потоком опускаются пушистые и девственно чистые хлопья снега. Лучший подарок, лучший спецэффект, медленно спускавшийся с небес - мы о таком и мечтать не могли...
И, рассекая по безлюдной дороге, мы с новой силой ворвались во второй акт — и снова два безголосых мужских тембра принялись горланить всем известные строчки Юры Шевчука... И настолько увлеклись, что свернули с нужной нам дороги, что по итогу наша поездка удлинилась на два часа. Но никто из нас ни разу об этом не пожалел...
А после «Родины» мы прошлись по Шевчуку за его гражданскую позицию.
Лом:
«Плевать я хотел, какая у него позиция. Как и та же Земфира... Всё, что Юра нам подарил, никуда не денется, это уже вошло в историю. А его позицию сегодня все пообсуждают и забудут, а песни его останутся. И никто, ни один чиновник не запретит мне его слушать. Потому что сегодня он сказал так, а завтра прозрел и поменял свое мнение, кто знает... Они же на старости вроде как все прозревают... Надо быть законченным придурком (цензура), чтобы не понимать, что Россия без него проживет, дальше будет жить, а его мнение по отношению к России останется темным пятном. Ну, муD@к (цензура) он и что. Зато песни какие написал этот муD@к (цензура)?
«Им, артистам, главное что? Петь песни, творить историю, разносить культуру в массы. Они же все проводники, а не проповедники. И их паства - наши сердца вне зависимости от вероисповедании и нации. Они не всегда должны быть камертоном идеологии. Они рождены для другого. Им для чего талант был дан? Чтобы соединять сердца людей воедино.
Взять любой живой концерт того же Юры, ты когда-нибудь слушал, как огромный зал поет вместе с ним? Ему даже петь не нужно — весь зал поет покруче любого бесполезного футболиста, едва открывающего рот под гимн России. Но никто из того огромного хора на его концертах, не повторяет его позицию, которую он где-то озвучил в отношении России...»
Когда твои песни знают лучше гимна России - это успех...
«А самое главное — вся эта публика на его концертах наизусть знает слова песни Юры Шевчука, но мало кто знает слова гимна России. Национальной песни России! Этим он уже вошел в историю. Когда твои песни знают лучше национального гимна России — это успех... Хорошо это, плохо — вопрос не к Шевчуку, а к нашим чиновникам. К образованию и Минкультуры. Это их ответственность, а не артиста...
Когда песни русского мужика юры Шевчука перепевают вот такие чеченские парни - это успех. Это новая жизнь, новое видение на всё тот же мотив, на те же строчки. Из песни слов, как говорится...
«А вот еще, смотри!»- слова из Лома вылетают, как пули из пулемета, словно он боится, что никогда уже не успеет высказаться. Это было поведение человека, дорожившего каждой минутой, каждым мгновением, чтобы оно в нужный час не прошло даром...
«Взять тех же американцев, которых мы сегодня не любим, и есть за что. Но их дети в школах поют гимн страны. А в каждом штате на каждом доме висит флаг страны... Они в этом преуспели? Нет — это мы такие невежественные. Это наша ответственность».
И пока он это всё говорил, я поймал себя на мысли, что я тоже не все строчки из гимна России знаю. Это хорошо, что он не спросил меня, знаю ли я гимн России, — я бы, несомненно, после сей тирады провалился бы от стыда сквозь землю...
Не помню точно сколько еще мы говорили обо всем, о религии, о вере, о спортсменах и ММА единоборствах, о вездесущих мигрантах...О наших чиновниках и о важных решениях, которые должны быть приняты в МО, но отчего-то еще не реализованы...
Опомнился я только тогда, когда мы пересекли шлагбаум нашего КПП. Лом взглянул на часы, было половина седьмого утра. Мы немного еще постояли, а потом разошлись каждый по своим располагам. Лом наверняка сразу отключился, а я еще долго не мог уснуть, записывая наш разговор, воспроизводя в памяти большую часть. И это был тот самый разговор, который должен был быть записан на диктофон... Чтобы ничего не упустить, ни одну мысль этого прекрасного, светлого человека.
Ведь, находясь там, никогда не угадаешь, сколько еще предстоит встреч с тем или иным человеком? Бывало такое, что сегодня общаешься с человеком, а завтра его уже нет... А он все равно, до сих пор перед тобою, перед глазами, живой и невредимый... Живее всех живых...
С той поры я видел Лома еще несколько раз. Но нам так и не удалось закрепить успех одной из самых интересных бесед в моей жизни. Видимо, той беседы было достаточно. С тех пор мы неоднократно списывались. Мой контракт был окончен, я вернулся домой. А он продолжил собирать новый отряд бойцов. Чтобы продолжить то, что умеет лучше многих, до победного. И, как оно часто бывает, в какой-то момент телефонная связь между родными душами прерывается. Но не духовная.
Лом в какой-то момент перестал отвечать, а в его телеграм сурово и жестко высвечивается: «Был давно». И таких контактов, к сожалению, много...
Посвящается всем братьям!
- Друзья, настоятельно прошу вас исправить недоразумение, ошибку — подписаться на мой телеграм, ибо в Дзене становится душно...))
🙏 Друзья, прошу поддержать очень хорошего и талантливого человека с выходом авторской песни! 🎵
❗️Поддержать можно лайком и репостом в официальной группе
Новые материалы, если вы еще не видели: