Требуется сильный мужчина, чтобы принять чужих детей и подойти к тарелке, которую другой мужчина оставил на столе (Рэй Джонсон)
— Дениска, — позвала мать, не отрываясь от своего занятия.
Она помешивала большой деревянной ложкой что-то невероятно аппетитное, шкварчащее, пахнущее чесноком и приправами.
— М-м-м? — вопросительно ответил сын, проглотив слюну.
— У Алексея Иваныча опухоль нашли.
— Да? — только и ответил мужчина. — Скоро там у тебя? Я уже слюной истекаю.
— Выключила, пусть постоит под крышкой пять минут.
Женщина отошла от плиты и принялась накрывать на стол. Достала хлеб из старой деревянной хлебницы. Положила на такую же старую разделочную доску, и отрезая щедрые куски, уложила их в плетëную корзиночку. Потом настала очередь огурцов, помидор и перца, которые она тоже нарезала на этой доске, предварительно стряхнув с неё крошки.
Мужчина наблюдал за тем, как она ополоснула разделочную доску и повесила на крючок возле раковины. «Как же они прирастают к этому старью! — подумал он. — Ведь на Новый год дарили ей набор хороших разделочных досок и какой-то другой кухонной утвари, а она всё этим барахлом пользуется...» Но вслух он ничего не сказал — бесполезно. Ответ один: послужит ещё.
Раньше Дениса это злило. Ну зачем, зачем, скажите на милость, пользоваться старым, если есть новое, красивое, современное? Но, перешагнув сорокалетний рубеж, успокоился. Принял тот факт, что мать другая. Другое поколение, выросшее в дефиците. Это сейчас, если у жены порвались колготки, она моментально их выкидывает. А раньше заклеивали стрелку, чтобы дальше не пошла. Штопали и искали другие способы вдохнуть в вещь вторую жизнь. Если уж совсем вариантов не было, то складывали в них лук или придумывали что-то другое.
Они поколение бережливых. И не потому, что жадные, а потому что жизнь к этому приучила. А его, Дениса, современники, поколение потребителей. Правда, и у них проскальзывает эта бережливость, порой фанатичная.
А вот уже у их детей — нет. Они не цепляются за материальное, потому что всего вдосталь. Если, конечно, речь не идёт о чём-то дорогущем, как Айфон. Да и их многие не ценят... Знают, что игрушка дорогая, но каким трудом досталась, не задумываются.
Наконец, мать поставила перед ним дымящуюся тарелку овощного рагу с хрустящей картошечкой и румяными кусочками курицы. Денис тут же взял вилку и принялся есть.
Мать ещё посуетилась у плиты, закрывая крышку, протирая со столешницы капельки соуса, и тоже села за стол.
— У Алексея Иваныча опухоль нашли... — повторила она, зная особенность сына не реагировать сразу.
Знала, что он всё слышит, но не сразу скажет, что думает. А может, вовсе не скажет, так молча и переварит.
— Видела его на днях в поликлинике. По нему и не скажешь вроде такой же... Но, говорит, химиотерапию ещё не проходил. Пока решают, нужна ли.
Денис молча жевал, стараясь не торопиться. Приходились прилагать усилия — очень уж вкусным было мамино рагу. Как хорошо бы Люда ни готовила, но есть блюда, которые он любит только в исполнении матери. Бабушка называла это «жаркуя», видимо, переиначив слово «жаркое».
— Вот ведь как... Никого не щадит эта проклятущая опухоль. Хоть бы уж прошло всё у него. Говорит, ещё не запущено. Вовремя обнаружили...
— Ага...
Денис обтëр тарелку хлебным мякишем и с удовольствием съел.
— Это ведь он хлебницу делал? — спросил он вдруг, указав подбородком.
— Он... Руки золотые у него были... Да тьфу ты! Почему же были? И сейчас есть! Чего это я? Видал бы ты, как он в доме всё обустроил...
— Понятно...
Денис пробыл у матери ещё полчаса и засобирался домой, взяв с неё обещание тяжёлые вёдра, не таскать — он приедет завтра, и сам польёт огород. Мать вышла провожать его. Выйдя за ворота, мужчина бросил взгляд на скамейку справа от ворот. Уж который десяток лет стоит, а только сейчас Денис подумал, что и её ведь смастерил Алексей Иваныч.
Алексей Иванович был вторым мужем матери.
Родной отец — молдаванин Владимир — приехал в посëлок в конце семидесятых, когда в стране ещё что-то строилось и возводилось планово. Построили птицефабрику, и бригада, в которой трудился Володя, подалась в столицу республики с целью найти там работу. А Владимир остался в посёлке, потому как здесь ему встретилась любовь — Светочка, и расставаться с ней он не желал. Устроился на работу туда же, на птицефабрику, которую сам строил, сделал Свете предложение. А через год родился Денис.
Хоть и прожил Денис с отцом почти десять лет, но почему-то в памяти его почти не осталось. Какие-то обрывочные воспоминания. Может оттого, что Владимир по своей натуре оказался человеком неусидчивым. Сложно ему было на одном месте, кочевая душа маялась, рвалась на волю, и ничего он с этим поделать не мог. В посёлке скоро стало тесно, душно. Он оставил птицефабрику, на которой его ценили и подался на заработки в крупные города. Приезжал всегда внезапно, после двух-трёх месяцев отсутствия. Привозил Дениске и Свете горы подарков. От Светы не отходил ни на минуту, всё целовал, обнимал, ласкал. На какое-то время в доме поселялся задорный мамин смех, запах мужского лосьона, семейный беспорядок и вереница гостей.
Но вскоре Володе становилось скучно, и он вновь уезжал «на объект». Сперва они с мамой старательно поддерживали бодрый дух, но постепенно всё входило в прежнее русло: размеренная жизнь, вещи на своих местах, из гостей только мамины подруги, из развлечений — телевизор. Денис никогда не задумывался тяжело ли матери, грустит ли она, скучает ли по мужу. Он привык к такому порядку вещей, для него это было естественным, и он не задавался вопросом, почему у друзей отцы всегда с ними, а у него неизвестно, когда появится.
Потом начались беспокойные времена, сложность которых он сейчас тоже не помнит. Для него, как и для большинства нынешних сорокалетних, это время появления на прилавках дефицитного товара. Выживанием занимались родители, а они только раскрывали глаза пошире и впитывали в себя неизвестный доселе мир.
А отец тогда пропал вовсе. Не приезжал, весточек не отправлял. Светлана пыталась найти мужа через общих знакомых, но мобильных тогда ещё не было, социальных сетей тоже и то малое, что ей удалось выяснить, картины не проясняло.
А потом появился он. Алексей Иванович. Работал он всё на той же птицефабрике. Был старше Светы на десять лет, но так уж вышло, что семьёй не обзавёлся. В коллективе его звали по имени-отчеству, и так повелось, что друзья называли так же.
Денис не сразу понял, что произошло. Мать и до этого звала мужчин на некоторые работы. Раньше дожидалась возвращения отца, и тот чинил и правил. Но в последние полтора года надежды на его появление не осталось, а мужскую работу кому-то делать надо. То кран сорвëт, то провода в сарае заискрят. Вот мама и договаривалась то с соседом, то с коллегой. И Алексей Иванович приходил по хозяйственным делам.
А потом мама заговорила о разводе. Денис и тут не придал значения — не было у него стереотипного понимания семьи, потому как никогда привычным образом он не жил, и о юридических тонкостях не задумывался. Несколько раз мама съездила в районный центр и после одной такой поездки объявила, что отныне она свободная женщина.
И вот тогда Алексей Иваныч стал приходить чаще, оставался на ужин, приносил свои видеокассеты, покупал продукты. А потом и вовсе остался у них ночевать.
Только тогда Денис вспылил. Ему шёл тринадцатый год, и подростковый бунт проявлялся ярко. Мало, что ли, ему проблем с прыщами, переживаниями о том, что голос ещё не ломается, что усы не растут, так ещё этот мужик у них теперь жить будет?!
Светлана пыталась объяснить сыну, что так лучше, что Алексей Иванович мужчина хороший, заботливый и его не обидит. Но мальчик ничего слушать не хотел.
Сам мужчина тоже делал попытки поговорить. Но если с матерью Денис спорил и ругался, то с мужчиной молчал. Насупившись, делал вид, что не слышит, что ему неинтересны доводы. Однажды Денис слышал, как мать с Алексеем полушёпотом обсуждали его. Мужчина говорил, может ему уйти, раз Денис так остро реагирует. Незачем, мол, вносить раздор в их маленькую семью. А мама, наоборот, говорила, что никуда уходить не надо — сын смирится, он просто не привык к нормальным семейным отношениям, вот и бунтует. Да и что про неё скажут? Муж появлялся, как кочевник, а теперь и он, пожив месяц, уйдёт. Нет уж, пусть всё идёт своим чередом, всё образумится, утрясëтся.
Да и ей хочется нормальной семейной жизни, с крепкой мужской рукой. И Денис со временем поймёт, что так лучше.
В тот день Денис впервые был согласен больше с Алексеем, а не с матерью, и жалел, что тот не настоял на уходе.
Жить в состоянии вечной войны невозможно. И вскоре Денис прекратил активные боевые действия, сменив тактику на холодную войну. Дома стало спокойнее.
А потом пришло время, когда он начал общаться с Алексеем Ивановичем. Правда, никак не мог решить, как его называть: Иваныч, как все, — наверное, ещё не дорос, дядя Лëша — слишком лично, отчим — нет, своим отчимом он его не считал. В общем, никак Денис к Алексею не обращался. В случае необходимости говорил: «тебя мама звала обедать» или «как ты думаешь?». А при матери называл просто — Алексей.
Как-то так и жили. Сейчас Денис охарактеризовал бы это одним словом: «нейтраль». Он не принял Алексея до конца, отцом его не считал. Хоть вида и не показывал, но относился к нему с пренебрежением. Словно сделал ему одолжение, перестав огрызаться.
А вскоре ему и вовсе не стало дела до материнской личной жизни. У него своя забурлила, закипела. Да так, что матери не расскажешь, и вообще со взрослыми не обсудишь — не поймут они юношеской романтики, слишком скучные, неповоротливые.
Денис отслужил в армии, устроился всё на ту же птицефабрику. А через несколько лет привёл в дом жену. У молодых друг за дружкой родились дети. В доме стало тесно.
Алексей Иванович всё чаще оставался ночевать у матери — её здоровье подводило. И как-то незаметно перебрался вовсе. Может между ним и матерью что-то произошло, или, наоборот, не произошло. Денис никогда не анализировал. Ему это было и не интересно, и своих забот хватало. Он даже никогда не задумывался о том, что, по сути, мать с Алексеем Иванычем просто сожительствовали, расписаны они не были. Хотя Светлана называла его мужем, а он её женой. С матерью Алексея женщина не ладила. Может, и хотела бы. Но не случившаяся свекровь ревновала единственного сына к Светлане.
Прожив несколько лет под одной крышей, семья Дениса получила квартиру. Маленькую, двухкомнатную, всего сорок пять квадратных метров, но зато свою. К тому времени Денис уже работал в городе, а Люда — супруга — в сельсовете, дети подросли и ходили в школу. Жизнь шла своим чередом.
Никогда Денис об Алексее Ивановиче и не вспоминал. Посёлок их хоть и небольшой, но вытянутый. И Алексей жил на одном конце, а Денис с семьёй — на другом, в новой части. Мать условно в середине. Поэтому встречаться особо и не доводилось.
Сегодня, когда мать сказала про опухоль, которую нашли у Алексея Ивановича, он и не сразу понял, о ком речь. Машинально кивнул не задумываясь. И только когда мама сказала второй раз, до него дошло.
Через несколько дней поймал себя на мысли, что всё ещё думает об Алексее Ивановиче. Память как игра в теннис: он отобьёт мяч, а она уже новую подачу-воспоминание приготовила.
В выходные поехал с сыновьями на рыбалку. Давно обещал, да всё недосуг было. Как и обещал, поехали в ночь, заночевали в палатке и рано утром принялись налаживать удочки. Сыновья покрутились рядом, закинули несколько раз удочки, а потом забрались в палатку, да и уснули. Денис не стал их подначивать, мол, какие из вас рыбаки. Пусть спят, пока сон крепок. Посмотрел с улыбкой на них и прикрыл полог палатки. Растут пацаны, уже не мальчишки. Старшему зимой восемнадцать исполнится, а рядом с родителями всё равно детьми становятся.
Денис сел на складной стул и, словно в речную рябь, нырнул в воспоминания. А они в последние дни так или иначе всё время чаще всего были об Алексее Ивановиче.
Вот Денис кричит, что не желает жить «с этим мужиком, который вместо отца» и пусть он убирается туда, откуда пришёл. Мать краснеет, а Алексей Иванович успокаивает её, чем ещё больше раздражает мальчика — он же обидеть посильнее хотел, а вышло совсем по-другому.
А позже был случай. Денис выпил лишнего на танцах. Ему тогда едва шестнадцать исполнилось, и всё на свете попробовать хотелось. Ну вот и распробовал: пиво с водкой, или как они называли гремучую смесь — ёрш. Как рядом очутился Алексей Иванович, Денис не понял. Память сохранила остатки подростковой бузы, осоловевшие лица таких же пьяных парней, но из другой компании. А потом, как Иваныч тащил его домой. Денис что-то бормотал, порывался освободиться, но малейшая попытка приводила к тому, что он падал. Дотащив до дома, Алексей усадил его скамейку, принёс ледяной воды и хорошо умыл парня, а потом заставил выпить почти литр воды, приговаривая, что назавтра легче будет и хоть через силу, но всю воду надо выпить.
Когда Денис немного протрезвел, мужчина велел идти спать на веранду. Матери скажут, что не хотел шуметь, вот и не зашёл в дом, а про пьянку говорить не станут. Зачем её расстраивать?
Потом вспомнилось, как ему тринадцатилетнему, нравилось наблюдать за работой мужчины. Папка делал всё играючи, словно баловался, и часто получалось абы как. Но какой с него спрос, если он несколько раз в год появится? А Алексей Иванович если делал, то навечно. Он погружался в работу целиком, будто и не существует для него ничего другого.
Всё делал основательно, скрупулёзно. Поэтому, даже когда везде был кризис, Алексей Иванович без рубля не оставался: хорошие специалисты всегда в цене. То и дело его звали на шабашки. Он любил приговаривать: «сперва я кормил руки, а теперь руки кормят меня». И Денису подсознательно нравился этот подход. И иногда, когда ему доводилось помогать мужчине, он гордился. Тогда он думал, что это радость от заработанных денег, а вот сейчас понял, что тянулся он к самому мужчине, подсознательно желая быть ближе. Ну и деньги, конечно, радовали.
И эту хлебницу, что стояла у матери на кухне, смастерил Алексей Иванович. Помнится Денис наблюдал, как мужчина отрисовывает детали на бумаге, выпиливает заготовки, примеряет их друг к другу. И из этих разрозненных деталей появляется настоящая вещь. Денису нравилось наблюдать за этим процессом трансформации и очень хотелось участвовать. Но Алексей Иванович не позвал, а самому предложить помощь гордыня не позволила.
А ещё когда Денис решил жениться, то именно Алексей Иванович поддержал его. Потому как мать запричитала — молодой, не нагулялся. А он тогда ей сказал, что пусть Денис сейчас почувствует ответственность, чем привыкнет заботиться только о себе и прожигать жизнь. Тем более, живя под материнской опекой, не повзрослеешь. Тогда у Дениса не сколько анализ, сколько гормоны бушевали, потому он просто поддакивал.
Сидел сейчас Денис на берегу речки и думал. Думал о том, что Алексей Иванович всегда был для него большим отцом, чем кровный. Да, родного отца он любил. Но... Как праздник. Каждый день праздник отмечать ведь не хочется. Хочется спокойствия и надёжности. И вот этим самым спокойствием и был Алексей Иванович для него.
Надо же... Никогда не задумывался об этом. Всегда считал мужчину чем-то обязательным в своей жизни. И будто бы он, Денис, сделал ему одолжение, перестав препятствовать их с матерью сожительству.
Надо всё-таки спросить, а что ж не сложилось-то тогда?
Много-много ситуаций вспомнил Денис связанных с Алексеем Ивановичем. И вроде бы все какие-то мелкие, незначительные, но вот в память врезались. Вспомнил, как старший сын, когда был ещё совсем маленьким рассуждал: «Папа, а ведь если бы не было этой снежинки, то не было бы и этого сугроба».
Так и есть: без одной снежинки сугроб будет другим. Нет, сугробом быть не перестанет, просто будет иным. Так и в жизни: без одной маленькой детали жизнь не перестанет существовать, просто она будет другой. И вопрос в том, всегда ли маленькая деталь таковой является?
***
Они вернулись с рыбалки под вечер. Заехали к матери — выгрузить рыболовно-походные принадлежности. У неё всё это хранить было удобнее, чем в квартире на балконе. Оставили ей половину улова.
— Мам, баню сегодня топить будем?
— А то, как же? Суббота.
Денис кивнул. Сел в машину и поехал на другой конец посёлка.
Алексей Иванович жил в одном из самых старых домов. Несмотря на то что домишко был уже старым: считай больше века ему! Но было видно, что за ним ухаживают. И пусть он уже врастает в землю, но наличники свежие, ворота не провисают, трава возле дома скошена.
Денис вошёл во двор. Алексей Иванович, складывающий инструменты в большой деревянный ящик, обернулся на звук открывающейся калитки. Он будто бы и не удивился, увидев Дениса. Обтёр ладонь о штанину и протянул подошедшему мужчине.
— Как дела? — спросил Денис.
— Да вот хочу новые подпорки для винограда сделать. Растёт быстро, ветки тяжёлые и ягод в этом году много должно быть.
— А получится убрать старые, не сломав ветки?
— Некоторые да, а те, что плотно обвили, уже на следующий год поменяю.
— Понятно...
— А ты какими судьбами?
— Мать баню сегодня топит, приехал позвать.
Денис от матери знал, что в прошлом году Алексей Иванович свою баню разобрал: вовсе не пригодной стала. Новую тихо-тихо строит.
— М-м-м... Баня — дело хорошее. А то я свою никак не запущу. Венцы плохо подогнаны, приходится самому доделывать.
— Ясно. Наверное, летние брёвна, оттого ведёт.
— Вот и я так думаю. Проглядел...
Незаметно они подошли к строящейся бане. Алексей Иванович пояснял что-то по брёвнам, по дымоходу. Денис кивал, уточнял.
— Ну что, в баню-то поедешь?
— С удовольствием! Во сколько мать звала?
— Часа через полтора будет готова. Я сейчас за Людой, потом за тобой заедем. Соберись пока.
— Хорошо. А пацаны?
— Не хотят в баню, говорят, в душе помоемся.
— Не понимают всего удовольствия.
— Некому было приучить. Я, видишь, сам не банщик... Сперва учить было некому, а потом сам не захотел. Дураком был...
Денис внимательно посмотрел на Алексея Ивановича. Тот потёр подбородок, задумался, потом ответил:
— На чердаке у меня веники должны были остаться. В прошлом году заготавливал. Сейчас поднимусь, посмотрю. К банному делу приучаться никогда не поздно.
— Меня приучишь, а потом и внуков приобщим...
Алексей Иванович молча кивнул.
Есть такие люди, с которыми не нужны слова. Которым не обязательно объяснять, доказывать, уверять. Они легко понимают по двум-трём фразам всё, что ты хочешь сказать. Они не потребуют откровений, признания ошибок и своей правоты. Их поступки прямы и логичны, а помыслы чисты и лаконичны. Белое — это белое. Чёрное — чёрное.
****
Вечером того дня Денис слушал, как Алексей Иванович рассказывал о том, как правильно запаривать веник, чтобы его хватило на два похода в баню. Как лучше парить и чем похлёстывания отличаются от постёгиваний. Денис слушал неторопливую речь пожилого мужчины и думал о том, как много он потерял. И о том, как много приобрёл, просто сделав шаг навстречу. Как всё в этом мире сложно и как просто одновременно.
О чём думал Алексей Иванович никто не знал, но впервые за последние годы его глаза светились неподдельным счастьем. И он то и дело смахивал с щеки набежавшую капельку пота.
~~~~~~
Всем хорошего дня и вкусного кофе.
Вот ещё несколько рассказов похожих по тематике:
Как Лиза нашла отца
Неродная дочь (аудиорассказ в прочтении Светланы Копыловой)
