Это я, Обожайчик. Заявляю с порога — уж если в чём я полный ноль, так это в отцовстве. Приятное ли, полезное ли, (и, собственно, к чему) это дело — не знаю, вот от слова вообще. Так что не могу ни осуждать (как обычно делаю в своих рассказах), ни хвалить (хотелось бы, хоть изредка) Жоресовых людишек за… ха, щас вот так сразу и выдал интригу. Терпение, дорогие мои!

Ну так вот, Жорес — а это не красивое восточное имя, если вы уже хорошо о людях подумали. Жорес, или Жорик, от слова «жор». Чаще всего подконтрольные называют моего друга Обжориком. Как будто он их объедает!Ну… я же уже нацарапал, что осудить (и поругать) людей всегда есть за что. Но займёмся отцовством.

Так вот, однажды вечером Жоресовская подконтрольная (по кличке Мам) вернулась с работы прямо сияющая — видать, от непередаваемых ощущений. Жорик, говорит, тебе привалило целых полкило счастья! И энергично-радостно сунула моему другу под нос небольшой пакет.

Вот о чём бы вы подумали на месте Жореса? Ясен пень, о роскошном ужине. Ведь что у нас измеряется на вес? Ну конечно, пропитание. Мяусо и прочие белковые продукты правильного (животного) происхождения. Увы, дорогие мои. Никакое это было не мяусо, и даже не ёмкость с молочно-жидким содержимым. То есть, это было вполне себе мяусо, но в живом формате!

А выглядел подарочек ну прям как Жорес, только в десять раз мельче. Мой друг прямо-таки увидел себя со стороны, да ещё и в детстве! Он потряс головой, пошевелил усами — может, наваждение? Но это было не наваждение, а несанкционированное (моим другом) уплотнение квартиры вторым кото-элементом.

Ну вот уж это… я даже не представляю, что может быть хуже, чем делёж твоей собственной собственности непонятно с кем, и неизвестно зачем! Жорес, ясен пень, тоже это не представлял. То есть счастьишку не обрадовался. Растерялся, и вообще затупил. Забрался в укромный и уголок — так, чтобы счастье и не навалилось на него как ком с горы, но, однако, присутствовало в поле зрения.

Вот думает он, думает — что за напасть такая? Вдруг — накатило, вспомнилось собственное детство. А надо тут упомянуть, что хоть и здравствует Жорес в настоящий момент, и горя не знает, но испытал он и тяготы, и лишения. Ибо детство его и отрочество прошли на улице, в беспризорности и бесприютстве. Аж поёжился мой друг от этих воспоминаний, и проснулось в нём чувство сочувствия.

Короче, не стал Жорес применять к новосёлу выживательно-репрессивную политику. А решил он котёнка, так сказать, разрешить. Одобрить. И с того же вечера относится к мелкому снисходительно, даже немножко опекает — греет своей тёплой тушкой во время сна, даёт педагогические подж… ой, подхвостники лапой — когда малой чересчур расшалится или растеряется в процессе использования объектов кото-быта. В общем, сосуществование у них протекает мирно и даже весело. А Мам заявила, подхихикивая, что Жорес «включил папашку».

Но где, спросите вы, люди берут такое счастье? А на работе. Вообще-то, я всегда думал, что на работе работают — чтобы заполучить зряплату. Чтобы, в свою очередь, накупить побольше товаров котообеспечения. А оно вон оно как… Впрочем, Мам сама поторопилась рассказать — как.

…Утром того удивительного дня одна дама из тех, с кем Мам работает работу, припозднилась — явилась чуть (может, и не чуть, а безобразно) позже положенного. Такое ну никак нельзя, ругают, и даже могут урезать зряплату. Зачем же она нарывалась, спросите вы? Да вот поди ж ты… прямо-таки у ворот работы, увидела она большой чёрный пакет. Тот шевелился, хотя и еле-еле. Уже даже и не мяукал.

А женское любопытство, если вы не знаете, не знает (такой вот каламбур) никаких границ. Развязала она пакет, а там — четыре Жоресовы мини-копии! Ну, люди… ну, изверги… в смысле, те, которые копии в мешок сунули — накроет вас карма, если уже не накрыла, как ураган листом железа по башке шваркнет! У-у-у…

Все, забыв о рабочих моментах, принялись копии оживлять, отпаивать-кормить. А Жоресовой Мам, шоб вы знали, на работе с утра пораньше не было. Патамушта, по обязанностям своим, умотала она в другое место, и вернулась только к обеду. Вернулась, значит, а там… коллеги выдают ей на руки полкило чистого, накормленного и напоенного, счастья. Бери, говорят, ибо деваться тебе всё равно некуда. Так-то, дорогие мои!