– Сегодня у нас в гостях дважды герой Советского Союза, космонавт, впервые в мире вышедший в открытый космос, – Алексей Леонов. Здравствуйте, Алексей Архипович.
– Здравствуйте.
– Знаете, я всем говорю спасибо, что вы пришли, искренне, но не всем говорю, что я рад их видеть. Вас я рад видеть.
– Я тоже.
– Шестого апреля в прокат вышел фильм «Время первых». Фильм о вас и Павле Беляеве. О том знаменательном вашем полете. Вот вы, конечно, смотрели это кино; оно вам нравится?
– Много раз смотрел, и из всех фильмов, в которых я участвовал, которые созданы на эту тему, этот фильм является лучшим. Почему я так говорю – потому что в основу положено то, что было. Не выдуманная история, как в «Гравитации», а то, что было. И здесь надо смотреть позиции актеров, они подобраны великолепно. Мне очень нравится Королев, как сыграли его.
– Вот я собирался вас спрашивать, там три главных героя, космонавты: вы, потом Беляев и, наконец, Королев. Вам понравилось, как Миронов вас играл, Миронов в качестве Леонова вам нравится?
– Лучше меня никто не играл, поэтому да. Я долго присматривался ко всему этому. Он раскрыл суть. Помните, фильм начинается: «Да кто это? Он у нас сумасшедший». Помните в самом начале?
– Конечно.
– И командир Каманин говорит – нам такие нужны. Он уже понимал, что требуется от человека. И Миронов ввел эту сумасшедшинку, как никто в общем не ожидал. Некоторые такие его поступки, которые именно характеризовали этого человека, не спонтанное решение, а с чего-то откуда-то взяты. И оказалось, что они правильны. Вот поэтому я согласился с ним. Хотя в начале мы говорили, как надо играть.
Мне понравился очень Паша Беляев, о нем вообще никто никогда нигде не говорил.
– Ну вот скажите, похож? Вообще Хабенский хорошо передал его?
– Очень, очень похож. В то время говорили об экипаже, как во время битвы 380-го года, когда не дали никому командовать. Один был торопливый, а другой был длительный. Друг друга сдерживали и в результате победили.
– Знаете, о Королеве хотел вам задать вопрос. Мы с вами прекрасно знаем, что его в 38-м году посадили по доносу и потом он сидел в шараге Туполева, где был и Туполев, и Мясищев, и Чижевский, и Петляков, то есть люди, которые потом составили славу советской авиации и так далее. Я смотрел фильм внимательно. Как-то ничего об этом не говорится, что он сидел.
– Это совершенно другой рассказ уже.
– Вы думаете, не надо было? Хотя бы в память? То есть зритель молодой и не знает.
– Фильм Каро, сделал фильм Каро. Он сделал по моему рассказу. Так получилось, что в последний день рождения, в 66-м году, Сергей Павлович пригласил Юрия Гагарина и меня к себе на день рождения. Там были люди такие, знаменитая группа академиков: Рязанский, Ишлинский, Кузнецов. Бармин, директор предприятия, был. И по-моему, руководитель предприятия по изготовлению двигателей. Сидели часов до двенадцати. Он сказал, что я всю жизнь провожу свой день рождения среди друзей, своих самых близких. Женщин не было, была Света и Валя, они за столом не сидели, они помогали Нине Ивановне там что-то. В двенадцать часов все дружно встали, а он пришел из клиники, он в клинике был. Встали и ушли. Мы собираемся, а он говорит, а вы останьтесь. Мы остались. Нам на углу накрыли стол, поставили коньяк за четыре двенадцать, три звездочки. Столик такой, хорошо. Сидит Юра, Сергей Палыч, напротив я сидел. И он начал нам рассказывать, до мелочей: как арестовывали, что он знает, кто его заложил. А этот человек не знает, что он знает.
– Он когда вам рассказывал, вы этого не знали еще?
– Никто не знал. Даже самые близкие к нему, Борис Евсеевич Черток – он не был посвящен в тонкости этой обиды и скулы человеческой не было никогда. А здесь вот видно, ну к кому ближе. Вот он к Юре относился вообще удивительно. Послушать со стороны, как он может сказать: Юрий Алексеевич, а вы не могли бы вот это? Юрий Алексеевич, что вы думаете?
– По имени отчеству.
– Да, а меня Леша. Так я остался Лешей.
– А вы одного года рождения с Гагариным?
– Юра старше меня на два месяца.
– Я тоже ваш, 34-го года рождения.
– Так что мы выслушали это все, стало страшно. Тогда, я слышал, были репрессии, но Королев и репрессии – это издевательство. Они у меня не укладывались в голове: как можно?
– Но вы все-таки считаете, что в этом фильме не надо было об этом вспоминать?
– Фильм я уже делал с Каро, это Королев. Вот там об этом есть: и история с хлебом, как его судили, как обвинителей. Он говорит: иди. Захожу, двери распахнулись. Сидят три идола самые настоящие. Дай сюда обвинительный лист. Я, говорит, даже не знаю – как он ко мне попал. Трубочка в руках. Я подаю эту трубочку. Он читает. Виноват? Я ни в чем не виноват. Все вы, сволочи, не виноваты. Десять лет каторги. Весь суд двадцать секунд. Вот так. А дальше уже другая история.
Поэтому в фильме то, что вы заметили, нет Гагарина. Хотя Юрий Гагарин, конечно, присутствовал рядом. Но сказать, что Юрий Гагарин вышел на связь и сказал, мы вас разрешаем. А о Юрии Гагарине-то повествование должно быть в течение фильма. Это так же как и говорить о Королеве в этом фильме. Единственное, что они вложили, что он пришел, что ему стало плохо, я там убрал кадры, что он теряет сознание. От этих издевательств, я это убрал все. Он не может падать, Королев, он остановился, ему плохо, а дальше он пошел. Это особые сюжеты. Долго надо рассказывать. Но все это невозможно в одном фильме.
– Давайте дальше пойдем. Значит, ваш корабль «Восход-2». Он не был полностью готов. Это мы все теперь понимаем. Пробный пуск с манекеном кончился не лучшим образом. Было известно однако же, что в мае американцы собираются запускать корабль, чтобы у них вышел человек в космос. И по сути дела, как я понимаю, товарищ Брежнев и компания не могли допустить, чтобы не мы были первыми, и настаивали на том, чтобы все-таки вы полетели? Было много нештатных ситуаций во время этого полета. То, что вы не погибли, на мой взгляд, – это прямо чудо. Это ваше геройство, но все-таки чудо. И ради чего? То есть я имею в виду вот этот ваш полет с Беляевым, он имел значение, кроме сугубо идеологического, пропагандистского?
– Сейчас я начну по порядочку. В 63-м мы начали заниматься. И когда Королев нас пригласил в КБ, он показал технику различную, в том числе стоял необычный корабль с какой-то трубой, так называемая шлюзовая камера. И вот здесь он произнес такие простые слова: моряк, находящийся на борту океанского лайнера, должен уметь плавать в океане. И космонавт, находящийся на борту космического корабля, станции, должен уметь плавать в открытом космосе. Не только плавать, но заниматься монтажными и демонтажными работами. Без этого мы не построим никаких комплексов на орбите. Мы будем на корабликах летать. Вот поэтому мы должны это сделать. Посмотрел на нас на всех, а мы одинаково были одеты, в белых халатах. И на меня: ты, орелик, надень сейчас скафандр и проверь все то, что я вам сказал. А через два часа на техруководстве я прошу вас, капитан, сделать доклад. Вот это меня так испугало. Я никогда доклады не делал, тем более среди таких великих людей. Они для нас были уже все великие, а я должен приговор сказать. Вот с чего это началось, американцы еще не думали о том, что они будут уходить.
Потом я узнал, что Уайт готовится тоже к полету. Что они собираются разгерметизировать корабль, он должен выйти вытянуть руку и хассельбладом снять себя.
– Хассельблад это камера, для тех кто не знает.
– Дальше как развивались события? Срок был независимо от Америки назначен, было изготовлено два корабля: полностью беспилотник, с камерой и с манекеном. И второй боевой корабль, на котором мы должны лететь. За три дня запустили беспилотник – и досадный случай, который до сих пор в общем удивляет всех. Начало одной команды, конец другой команды. Сформировали команду на подрыв объекта. Все беспилотники снабжены системой АПО, автоматический подрыв объекта. Так корабль взорвался. Он пришел к нам вместе с Мстиславом Всеволодовичем Келдышем. Это чтобы к таким мальчишкам пришли два великих человека и начали издалека говорить. Мы говорим, мы все знаем, Сергей Павлович, работать надо. А мы вот вам уже заказали новый корабль. А у вас переделан на беспилотник. И вот вам говорю, не сказали мы ни слова, что американцы нас хотят опередить.
И вот это сыграло очень большую роль, что мы серьезные люди, мы не за этим погнались. Сергей Палыч, мы с чертежей ведем корабль. Мы находимся на пике физической готовности. Давайте будем работать. Это в фильме хорошо показано. И я тут, до сих пор стыдновато, потому что я назвал уж очень большую цифру: три тысячи аварийных ситуаций мы проработали. Нет такого количества. Но реакция какая? А в полете будет три тысячи первая и вторая. Но если вы знаете три тысячи, вы справитесь. Понимаете, они должны быть, их не описать, заранее нельзя описать.
– То есть вы мне хотите сказать, что гонка с американцами здесь ни при чем? Мы этот параграф не озвучивали. Где-то там у них, я уверен, что был разговор у Леонида Ильича и в министерстве, что не надо упускать, потому что американцы изменили срок.
Алексей Архипович, в прошлом году вышла книжка, название ее «Последний космический шанс». Ее написал такой Антон Первушин, не знакомы с этим?
– К сожалению, нет.
– Ну, может и не к сожалению, кто его знает. Но там есть несколько таких пунктов, я прочитал ее – и довольно любопытно мне узнать ваше мнение. Во-первых, он говорит, что ничего не делается сегодня в стране, чтоб привлечь молодежь в космонавтику. Он говорит – где фильмы? Это еще до выхода вашего фильма. И что в отличие от Америки, где их много наделали, у нас ничего не делают, чтобы как-то привлечь молодых. Вы согласны с этим?
– Абсолютно согласен, я считаю, что здесь нехорошая позиция наших СМИ. Или они выполняют чье-то указание, или сами не додумываются до этого. Возьмем три дня тому назад. Приземлился экипаж, блестяще выполнил задачу. Ну кто об этом рассказал? Что вернулся.
– Почему, наверно, вы и сами не знаете?
– Нет. Потому что отношение. Корниенко. Понимаете, это такой парень, такая жизнь у него. Милиционером был, потом выдержал все космонавтом, год пролетал, это рискованная такая вещь, это еще аукнется. Вернулся. Кто об этом узнал, про Мишу?
Вот негр у нас какой-то, боксер, вот его по телевидению показывают, он новый гражданин нашей страны, приехал к нему. Он с нашими детьми встречается.
– Но ничего плохого в этом.
– Не, ну пускай, но почему Мишу Корниенко не допускают?
– Я понимаю. Еще из этой книги. Вот он пишет следующее: запуск освящают попы в рясах, что выглядит жуткой профанацией, поскольку число технических отказов продолжает расти. Священникам Байконура публично присваивают звание «Заслуженный испытатель космической техники». В Звездном городке проводятся соборные встречи, в число верующих пытаются записать Сергея Королева и Юрия Гагарина. Это правда все?
– Только позавчера у меня были с Первого канала, которые всячески хотели. Моя позиция такая, что если это кому-то как-то помогает, то пусть это будет, это не лишнее. Ведь когда припечет, то человек нормальный говорит – господи, если ты есть, то помоги. И это запоминается. А когда не помогли, то не запоминается. Про Юрия Гагарина меня все пытаются. Да, он выступил и сказал о том, что это страшная ошибка, что разрушили храм Христа Спасителя. И он сказал, что, конечно, придет время и надо восстановить. И моя позиция такая, что ведь храмы воздвигаются как памятники кому-то, за что-то. Даже простые люди, обыватели, купцы и все. Ведь он ставил храм в память о ком-то, чтоб грех искупить. Помогает? Ради бога. На здоровье. Пожалуйста.
Я каждый год езжу в Сиблаг, в Сибирь. Там, где сидел мой отец.
– Ваш отец сидел?
– Сидел, да. А кто не сидел? И вот в Мариинске губернатор, хоть он сам мусульманин, с семьей поставили часовню, прекрасную часовню, в память о убиенных. До восемнадцатого года там никого не расстреливали. Это лагерь для политзаключенных. Вот с восемнадцатого по пятьдесят четвертый там расстреляно порядка двухсот тысяч. И кто, где они похоронены – никто не знает.
Но как это выглядит: стоят нары, расстрельное место с дырами от пуль, тачки, висит рельс и болт, по которому поднимали, распорядок дня утверждали. Каждый сейчас может прийти, ударить в этот рельс, сказать – я здесь был, я знаю о вас.
Знаете, какие там слова я прочитал отца Владимира, тоже там расстрелянного? «Без бога нация – толпа, обремененная пороком. Или слепа, или глуха. Еще страшнее – жестока. И пусть на трон зайдет любой, глаголющий высоким слогом. Толпа останется толпой, пока не обратится к богу». Вот это истинные слова расстрелянного человека. Жестокость порождала. Почему? Ведь это не мешало людям жить, верить во что-то. Но ради бога, пускай, каждый сам себе волен выбрать, что он хочет, только чтобы это не было нарушением закона, не грозило государственным устоям. Вот моя такая позиция.
– Вот еще сказано в этой книге, он говорит о том, что много статей написано или речей сказано о том, что космонавтика – тот самый с большой буквы Большой проект, который способен вытащить Россию из пучины деградации. И это действительно так. Все остальное, включая освоение Арктики и создание трансконтинентальных магистралей, смотрится слишком приземленным и тусклым на фоне звезд. Вы тоже считаете, что космонавтика это действительно тот проект?
– Раньше Климент Ефремович Ворошилов говорил: кто силен в авиации, тот вообще силен. На смену авиации пришла космонавтика с дорогой бесконечности. Все, что делается там, – на самом последнем уровне техники, науки. Все там самое последнее, только мы еще не научились оттуда брать, кроме телефонов, которые всех замордовали, ведь вы представляете – не было у нас этих телефонов.
– Я понимаю.
– Не было. Сейчас они появились в детском саду, везде.
– Знаете, когда-то автомобиль стал локомотивом американского технического прогресса.
– Абсолютно.
– И вот здесь, вы считаете, космонавтика может это быть у нас?
– Да. Еще бы хотел другую часть. Космонавтика – это еще очень большая возможность наладить взаимопонимание между странами.
– Так, стоп, одну минуточку, потому что тут важно мне задать последний вопрос по этой книге. Потому что это имеет отношение к тому, что мы начали говорить. Этот человек пишет: «...и запомните, что «русской космонавтики» быть не может по определению. Перед лицом безграничного космоса все ваши национальные различия и доисторическая ксенофобия мельчайшие мелочи, это общее дело».
– Вот чем больше стран будут заниматься общим делом, тем лучше. Я прошел большую школу внешних связей и был руководителем программы подготовки космонавтов по ИнтерКосмосу. Он вначале сам пришел, «Союз-Аполлон». Когда мы не знали, с чего начинать. И когда меня приглашали на беседу – я технику выучу ихнюю, свою знаю, я языка не знаю. Ничего, у тебя есть время, выучишь, а не выучишь – не полетишь. Так ведь выучился, с ошибками, но говорил. Я всегда считаю, что тот внимательно слушает, кто говорит с ошибками, а не кто без ошибок.
И вот в последний раз, когда мы после полета приехали и были в Лос-Анджелесе, Сан-Диего, это самая крупная у них база, где очень мощный научно исследовательский институт связан с космонавтикой. Когда мы подъезжали, то здание где-то метров 40–50 в длину. И на все 40–50 плакат: Together we are better / «Вместе мы лучшие». Вот ответ на все.
– Я знаю, что вы очень подружились с Томасом Стаффордом, который командовал с американской стороны. Вы рассказывали о том, что Стаффорд усыновил двух мальчиков. И дальше я вас цитирую. Вы сказали: зато сегодня из них выросли замечательные ребята. Майкл учится на четвертом курсе университета в Лос-Анджелесе, Стас – курсант Военной академии в Вест-Пойнте. Может, и хорошо, что ребята живут не в России, где по-прежнему не научились уважению к людям. Я не могу не спросить, а как вы относитесь к закону Димы Яковлева, который запрещает американцам брать наших детей?
– Я считаю, что это неправильно.
– И на этом остановимся. Вот эти горькие слова ваши – насчет того, что в России не научились с уважением относиться к людям. Это было связано ведь с тем, что вас уволили в запас на пять лет раньше срока, с какой-то мизерной пенсией в четыреста пятьдесят рублей. И когда вас спрашивали – а почему вы так сделали? – вы сказали так: никогда не молчал, всегда говорил вслух правду. Но все-таки почему? Дважды герой Советского Союза, абсолютно легендарный человек, гордость страны – и вас увольняют, как это понимать? Вы когда-нибудь задавали кому-то этот вопрос?
– А некому задать было вопрос. Во-первых, я бы хотел сказать о Томе Стаффорде. Вот вы затронули. Это гражданин Земли, великий гражданин. С чистейшей совестью. Когда погибли мои дублеры, Добровольский, Волков и Пацаев, он, несмотря на запрет Госдепа, сам приехал на похороны. И тогда главком ВВС Павел Степанович Кутахов на меня смотрит и говорит: Алексей, возьми этого генерала, позанимайся. Я, говорю, языка не знаю. Вы пилоты, вы должны вот так понимать друг друга. Я с Томом Стаффордом трое суток, вот так каждый день, с утра до вечера провел. Как я объяснялся с ним, не знаю. В общем, мы понимали друг друга. И до сих пор, благодаря ему у нас была программа «Салют Шаттл». Но в Госдепе выступал. Он до сих пор возглавляет комиссию «Черномырдин – Гор», Черномырдина нет, Том Стаффорд ее ведет бесплатно, по поручению уже третьего президента. Вот какой человек.
Он 25 июня опять прилетает со своей комиссией. Что касается меня, был этот период, я был кандидатом в депутаты. И я осмелился в своей программе выступить за создание коммунистической партии России. У нас не было Компартии в России, почему Эстония имеет? Создание Академии наук России, создание Академии художеств России. Вот три позиции самые главные. Дальше, это создать все, чтобы люди имели возможность строить индивидуальное жилье при условии, что он отдаст свое. У меня был даже проект, как из пятиэтажек сделать двухэтажные квартиры.
Вот это все при Советском Союзе, при коммунистической партии было сделано так, что, например, я шел от Смоленска, от города, который создал после Юрия Гагарина. Я могу сколько угодно говорить, сколько я отдал жизни.
Например, город Гагарин за меня проголосовало – девяносто девять процентов. А Велиш – против меня проголосовало семьдесят восемь процентов. Организовали все, чтоб забаллотировать. В результате сказали – второй тур. Знаете, вы меня предали. Ни на какой тур я не пойду и с вами связываться больше не буду. И я уехал оттуда.
– Вы резко и неоднократно высказывались по поводу бывшего министра обороны Российской Федерации Сердюкова. Вы, в частности, обвиняете его, я цитирую, в уничтожении нескольких военных академий.
– Абсолютно точно.
– Рассказываете о том, что после двух лет работы в Общественной палате вы больше туда не ходите, «потому что все, кто вместе со мной занимался там расследованием деятельности бывшего министра обороны Сердюкова, от дел отстранены – и я в том числе».
– Все уволены.
– Еще вы говорите, что он разрушил систему подготовки офицерских кадров, этого не смогли сделать даже немцы Великой Отечественной, а он сделал – и даже под чьи-то аплодисменты. Может быть, за это вас?..
– Нет, ну это уже было позже. Это было, я был членом Общественной палаты.
– Вы подписали письмо с группой людей в двенадцатом году, президенту.
– Это в общественной палате было, тринадцатый год. Я дважды выступал с докладами на пленарном заседании Общественной палаты по действиям министра обороны и с фактами, связанными с разрушением Академии Жуковского. Он лгал президенту, что мы не трогаем, мы просто переводим.
– Ну вот вы написали письмо, результат был какой-то?
– Было написано обращение, которое подписали командующий ВВС, главные конструктора и группа, которая со мной занималась в Общественной палате. И мне было поручено это письмо передать нашему президенту. Все попытки не увенчались, мне сказали – передайте в администрацию. Я передал это письмо в Администрацию президента, через неделю получил ответ: ваше обращение рассмотрено и передано министру обороны и министру транспорта Левитину. Это был май месяц тринадцатого года. В июне уже всех, кто со мной подписал,они все были исключены из Общественной палаты, в том числе я тоже. Вот как было.
– Я понял.
– А в сентябре уже был скандал на весь мир о том, что произошло. Вот если бы на это обращение обратили внимание, то этого скандала могло бы и не быть. Мне неудобно перед моими друзьями, которые вместе со мной подписали это письмо.
– Этот год – год столетия революции Октябрьской. Я не могу не спросить вас вот о чем. Вы сами говорили о том, что ваш отец сидел в Сиблагере, что там было расстреляно около двухсот тысяч человек. Мы знаем, сколько было несправедливо убитых людей. Были и достижения, несомненно. Вот если положить, на ваш взгляд, на весы, все то плохое, что революция принесла России, и то положительное, что принесла. Вот что перетягивает, на ваш взгляд?
– На мой взгляд, конечно, положительное. Я бы убрал оттуда вот эту жестокость, которая была проявлена.
– Но она была.
– Была, никуда не денешься. То, что мы фактически чуть не проиграли войну. И чуть не проиграли. То, что сейчас говорят, что мы ничего не знали, – это все чепуха. Надо говорить правду. Семнадцатого июня у Сталина лежала полностью вся оперативная сводка абсолютно, до роты, от Черного моря до Северного океана. Все это было, это неправда. Я сам был в Бресте, смотрел: как же так, ширина Буга двадцать метров. На той стороне стоят танки, задрав хобота, открыто говорят, мы вам сейчас задницу надерем. И мы не знали, что это будет?
– Но все-таки плюсы перетягивают?
– Перетягивают. И вы знаете, перетягивает народ.
– В последнее время очень много стали искать внутренних врагов. Вот там пятая колонна какая-то и так далее. Там вот этот русофоб, потому что он критикует и так далее. Вот вы как-то сказали недавно: «Почему наша земля до сих пор лежит брошенная, забытая людьми, будто она и не родная. Я сам недавно проехал на поезде, поглядел на нашу землю из вагона, на контрасте с Белоруссией, с Литвой. И вижу, ну нет грязней земли на свете. А почему? Это не президент недосмотрел, а мы сами». Это говорите вы, не боитесь, что вам скажут, что вы русофоб, что вы плохо говорите о русских?
– Нет. Вы знаете, был такой случай, когда двадцать шесть депутатов написали заявление о том, что надо запретить в России синагоги, все разрушить. Что в России запретить евреям больше трех собираться. Меня попросили, я вышел на защиту вот этого всего, против того, что депутаты сказали. Позиция была: если мы только сейчас это сделаем, закроем синагоги, дальше запретим людям встречаться, вы посмотрите, куда вы гнете? Во всем мире разрушат все наши храмы и нас покончат вместе. Это чудовищная глупость, которую говорят люди необразованные. Они потом забрали свои голоса.
– А когда же это было?
– Лет, наверное, семь-восемь назад.
– Ну неужели так недавно? Я совершенно этого не помню.
– Генерал против меня выступал. Забыл его фамилию. В общем, там было так. Вся Сибирь голосовала и все за меня. А здесь были моменты, когда просто голоса мои отключали. И я проиграл, вышел, но решение свое эти двадцать шесть депутатов отозвали. Но я прослыл, как сказал этот самый...
– Сионистом небось?
– Да, он тоже хороший человек.
– Есть такое выражение в России: нет незаменимых людей. Оно применимо к Сергею Павловичу Королеву?
– То, что дальше прошло, оказалось, что нет. Вот те величайшие качества, которыми владел этот человек, – я считаю, что это явление. В стране нашей три явления было. Циолковский, это явление из ничего, деревенский учитель, так вот последить его историю, откуда у него все пришло? Это на весь мир. Сергей Павлович Королев, который столько издевательств перенес над собой. Как он нам сказал – я вступил в партию не потому, что я согласен с тем, что происходит, а потому что я понимаю, что за мной столько людей, я должен жить в этой стране, по правилам этой страны для того, чтобы добиться успеха.
– А как вы думаете: если бы он прожил еще десять лет, это для нашей космонавтики сыграло бы большую роль?
– Я уверен, что если бы Королев был жив, то мы бы наверняка облетели Луну раньше Фрэнка Бормана на полгода. У нас было шесть кораблей запущено, но не было человека, который взял бы на себя эти риски.
– А он бы взял?
– Взял, он умел это делать. Он умел увлечь за собой людей. А сесть раньше американцев на Луну мы не смогли, потому что совершенно разные деньги. Они вложили двадцать пять миллиардов в то время. Это на сегодняшний день сто миллиардов. А мы всего лишь вложили в программу три миллиарда, из них разделили беспилотную и пилотную. Я встречался с Брауном, Вернером Фон Брауном.
– Как, он еще был жив?
– В 65-м году я встречался с ним, Паша Беляев, я, Браун и его супруга Ева. Мы сидели за одним столом на конгрессе.
– А вас не смущало, что он нацист все-таки, что он «отец» тех ракет, которые летели на Англию?
– Все правильно, однако они его взяли.
– Конечно, взяли, потому что он для их программы очень много сделал.
– Потом уже в 75-м году я был у него дома. Сидели в непринужденной обстановке, даже виски выпивали. Он мне показывал систему, над которой он работает, СРВК, система регенерации воды. Я говорю, она у нас есть уже пятнадцать лет, работает на станции «Мир», берите готовую. Он говорит, а куда я этих людей дену, которые сейчас ушли, а я их должен сохранить? Это такой мощный потенциал научный людей. И он мне заявил: я, конечно, ушел впереди далеко Сергея Королева, но таким организатором, какой был Королев, я никогда не был и не стану.
– У нас программа подходит к концу, поэтому я вам задам несколько вопросов, не имеющих отношения к космонавтике – и мне нужен ваш короткий ответ по возможности. Первое: что бы вы сказали тем, кто говорят, что американцы не были на Луне?
– Я бы сказал, что это необразованные люди.
– Просто? То есть у вас сомнений никаких?
– Ну что вы, я свидетель всего этого.
– Как вы думаете, почему, когда вот эти запуски были американские, всему миру показывали, но Советский Союз и Китай не показывают?
– Я считаю, что это одна из больших глупостей, которую проявляло наше руководство. Только Китай и Советский Союз. И смотрели это все. Хотя я смотрел.
– Но вы это другое дело. Еще вопрос. Ильин, который хотел убить Брежнева и стрелял в кортеж, полагая, что та машина, в которую он стреляет. Там сидели вы и вы были ранены?
– Нет, я не был ранен.
– Вы не были ранены, но это рядом с вами пуля пролетела, так ведь? Могло быть, правильно?
– Здесь пуля прошла, чиркнула, там прошла.
– Скажите, а что с Ильиным-то случилось? Вы не знаете?
– Он у меня был, привозили ко мне домой его года три тому назад.
– Да ну что вы? То есть его не расстреляли?
– Нет, его не расстреляли, он отсидел в психиатрической клинике, хотя это был неправильный диагноз. Привезли его на этой же машине, в которой мы сидели.
– Он отсидел двадцать лет, по-моему?
– «Что мне делать, Алексей?» Ну он извинялся очень много. «Вы знаете, ведь я не в вас стрелял, я хотел избавить Советский Союз от тиранов, от Брежнева и прочее. Что мне делать?» Я: вот что делать. Найди семью этого водителя погибшего. Найди детей, стань на колени, попроси прощения. Я не знаю судьбу их, если можешь – помоги. Хорошо, я это сделаю, ответил он мне.
– Последний вопрос перед тем, как я вам задам вопросы от Марселя Пруста. Вопрос такой: вы ратовали за то, что на Тверской площади, которая называлась площадь генерала Скобелева, поставили бы ему памятник. Ну и вы говорили о том, что власти потребовали 52 миллиона рублей для этого и так далее. И дальше вы сказали, что потеплеет, надену все свои ордена, сяду у памятника Юрию Долгорукому на Тверской площади, напротив московской мэрии, положу рядом фуражку и напишу: здесь идет сбор денег для установки памятника генералу Скобелеву. Вы это сделали?
– Я это сказал на очень большом митинге, в присутствии болгарского посла, румынского посла.
– Но вы же этого не сделали?
– Я это не сделал, но деньги дали. Я бы сделал.
– Вы добились своего?
– Да, главное, что сейчас напротив Академии Генерального штаба стоит великолепный памятник.
– Ну, я вас поздравляю. Это другое дело.
– Двадцать пять лет я отдал, чтобы это было.
– Французский писатель Марсель Пруст, это было в конце девятнадцатого века. Задавали вопросы и люди отвечали. Он очень интересно отвечал на вопросы. И с тех пор существует такое выражение «анкета Марселя Пруста». Вот я вам буду задавать вопросы, а надо отвечать коротко. Вопрос первый: вы полетели на Марс, вам разрешили взять три книжки; какие возьмете?
– Я бы взял книжечку, которая у меня есть, которую я выменял на хлеб в детстве, книжечку Айвазовского. Одну, как память о Земле.
– Вы прилетели на Марс и вдруг перед вами появляется некое инопланетное существо. Ваши действия?
– Здравствуйте, я ковбой из Сибири.
– Третий вопрос. Назовите три необходимых для космонавта черты.
– Интеллект, совесть, порядочность.
– Вы полетели на Марс. И вам сказали, что можете пригласить с собой трех из когда либо живших людей, любых, их из мертвых воскресят. Кого вы возьмете с собой в полет? Три человека любых.
– По временам?
– Хоть когда угодно.
– Я бы взял тех ребят, которые шли с Ермаком по Сибири.
– Хорошо. Вам разрешили тоже в полете на Марс взять три любимых кинофильма.
– Первое это «Они сражались за Родину». «Живые и мертвые». И последний фильм «Сталинград».
– Вы прилетели на Марс, там встретили марсианина, которому среди прочего вы рассказали, что вы с Земли и что там остались ваши любимые люди. А он спросил вас, а что такое любовь?
– Любовь – это, дорогой марсианин, проявление самых высоких, нежных чувств общения между разумными людьми.
– Хорошо, вам предложили полететь на Марс, но предупредили, это будет долгое путешествие, и к тому времени, когда вы вернетесь, ваших близких больше в живых не будет. Вы все равно полетите?
– Полечу.
– Верите ли вы, что где-то во Вселенной существует реальная цивилизация?
– Абсолютно я убежден, что где-то есть реальная цивилизация, но это так далеко.
– Если бы каждый из нас мог посмотреть на нашу Землю из космоса, это изменило бы нас?
– Я думаю, очень изменило бы. Человек не задумывается об ограниченном пространстве и безмятежности Земли. Я удивлен до сих пор, как Юрий Гагарин, двадцатисемилетний парень, вынес самое главное – суждение о нашей земле. Я свидетель, никаких журналистов, никто ему это не писал. «Облетев Землю на корабле-спутнике "Восток", я увидел, как прекрасна наша голубая планета». И тут же: «Люди, давайте хранить и приумножать красоту Земли, а не разрушать». Вот это основа экологической программы всего человечества и всех, кто летает после него. Они могут говорить разные слова, а смысл один и тот же.
– Это последний вопрос. Оказавшись перед Всевышним, что вы ему скажете?
– Накажите меня за мои грехи и дайте здоровье и жизнь моим внукам и правнукам.
– Это был Алексей Леонов, спасибо вам большое, спасибо.
Интервью 2017 года