Посвящается скаковой лошади по кличке Припять, ушедшей в страну вечных пастбищ, пока писался этот рассказ.
В правлении колхоза накурено так, что хоть сапог вешай. Невероятный гвалт и шум: председатель отчитывает счетовода за свинорой в отчётах; парторг пытается что-то донести до райкома, крича в трубку, словно в рупор; бригадиры спорят каждый о своём – обычная рабочая обстановка. И фоном ко всему идёт бубнёж из репродуктора о высоких надоях, рекордных плавках, протестах пролетариата в странах империализма, перемежаемый сигналами точного времени и народной либо классической музыкой.
Назарыч по своим надобностям ненадолго заскочил в правление, сунул председателю бумажки и поскорее выскочил на крыльцо. Тяжёлый махорочный дух был ему противопоказан категорически, он через это дело и курить бросил.
Назарыч был колхозным ветеринаром. На фронте почти два года воевал при лошадках, а в сорок третьем из-под Курска был комиссован подчистую: один осколок застрял в лёгком, другой – под сердцем, а ещё горсть крупповского железа усталый хирург достал из спины наживую, даже не налив солдату для порядка и полстакана спирту.
Апрель в Томской области – месяц паршивый. Вроде бы и завеснело, но снег всё ещё лежит тяжёлыми мокрыми глыбами по низинкам, почти постоянно ветер и хмарь, с неба падают мелкие капли вперемешку со снежинками, по ночам хрустит по лывам наледь, а днём – грязища непролазная: – ногу поднимешь, а сапог остаётся.
Зима прошла туго. Первый секретарь райкома принудил вместо кормов засеять пшеницу – остались и без пшеницы, и без кормов. В наших сибирских краях пшеница родит через пень колоду: то в засуху высохнет, то в мокрядь на корню погниёт, а то озимь побьёт морозами. Иное дело – рожь! Всегда с урожаем будешь. Известное дело – лучше быть с двумя караваями чернушки, нежели совсем без белой булки. Но областное начальство спустило план именно по пшенице, как ни упирались колхозники. Начальству – виднее.
Или вот корма эти. Остались без них, а значит – племенное стадо под нож. В итоге – в этот раз район план по мясосдаче перевыполнил, а что будет после – гори синим пламенем. Но первому секретарю – орден на пиджак.
Клин под пары всегда оставляли до четверти пашни, а в этом году указание – всё засеять, план по хлебосдаче утроили. Ну, засеем нынче, семена найдутся, а на будущий год да без отдыха земля не уродит вовсе! Как раз об этом и спорили бригадиры до хрипоты. Да кто их услышит? Господи, ну когда жить-то нормально начнём?
Невесёлые размышления ветеринара прервал всадник, во весь опор, поднимая султаны жидкой грязи, летящий вдоль по улице. Во всаднике, точнее – всаднице – опознал Назарыч Анютку, девчонку 16 лет, фельдшерскую дочку. Без седла, управляясь острыми коленками, каблуками кирзачей да уздою, лихо осадила чалого меринка у крыльца правления, всполошив стайку важных гусей. Платок сбился на шею, две пшеничные, собранные в пучки косы подрастрепались, телогрейка распахнута на манер чапаевской бурки, глазищи горят, конопушки, что по весне поселялись на носу, разбежались по щекам. Никак, беда!
Мать её, Раиса, до войны, замуж выйти не успела – мобилизовали как медработника. А в конце сорок четвёртого вернулась с двумя медалями и с «икрой», в положенный срок родила вот такое белобрысое чудо. Анютка выросла крепкой, смышлёной, а самое главное – душою чуяла всякую птицу и скотину, особенно – лошадей, всё время пропадала на конюшне. Через это качество видел в ней ветеринар замену себе, поэтому был с девушкой особенно строг.
- Иван Назарыч, насилу вас отыскала! Там Розочка никак разродиться не может!
- И давно началось?
- Да третий час пошёл…
- Как третий???!!! Да вы там с Нахимычем совсем с ума посходили? Где раньше тебя чёрт носил? Загубите мне животину, кулёмы!
- Мы думали – сами справимся, а потом – сюрприз всем …
Деду Нахимычу было под 80, крепкий, жилистый, состоял при конюшне сторожем, а раньше, сколько помнили – конюхом. Служил он в Японскую на броненосце «Нахимов», участвовал в Цусимском сражении, о чём любил поминать при каждом удобном случае. За это и получил от сельчан своё прозвище, и этим ужасно гордился. А всамомделешнее имя его народ и позабыл по давности лет.
Не дожидаясь дальнейшего разноса, всадница умчалась восвояси, а Назарыч с сердцем стал дёргать ногой рычаг стартера мотоцикла. Всем известно, доля ветеринара быть на ногах 25 часов в сутки, поспеть надо и в поле, и на выпас, и в коровник, и на птичник, или как сейчас – в конюшню. Да и сельчане живность держат в изрядном количестве – только поспевай пользовать. Вот и отжалел председатель почти новый мотоцикл К-750, с коляской, об двадцати шести лошадиных силах. Может, от щедрот своих отжалел, а может, от того, что пришёл с фронта одноруким: двуколкой управлять ещё можно, а вот мотоциклом – уже несподручно. Но Назарычу – то, что доктор прописал – и успеешь везде, и в люльке укладка всегда готовая с инструментом да запасной одеждой, угваздаться при такой работе – первейшее дело.
Розочка – молодая, крепкая гнедая кобыла – лежит в деннике, бока раздуваются от тяжёлого дыхания, глаза затуманенные, из сил выбилась окончательно. «Хоть подстилку свежую постелили, в денник не самый щелястый определили, да хвост подвязали, и на том – спасибо, коневоды непутёвые», – ворчливо размышлял Иван, пока осматривал роженицу.
- Так, девка, тащи воду тёплую да попону какую-нето, на пол кинуть.
- Уже! – Анютка стояла с тазиком, парящим кувшином и утиральником. – Ой, дядя Иван, что это у вас?
- Да не пялься! – ветеринар быстро разделся до пояса, а на спине – живого места не видно. – Читала у Твардовского? – фронтовик с явным удовольствием процитировал:
И противник по болоту,
По траншейкам торфяным
Садит вновь из миномётов —
Что ты хочешь делай с ним.
Адреса разведал точно,
Шлёт посылки спешной почтой,
И лежишь ты, адресат,
Изнывая, ждёшь за кочкой,
Скоро ль мина влепит в зад.
Вот так, примерно, и было. Всё, хватит поливать.
Назарыч лёг на бок промеж задних лошадиных ног (эх, не застудиться бы!) и руку до самого плеча просунул внутрь.
- Так и думал. Жеребёнок живой, но лежит поперёк, да ещё шея подогнута. Будем разворачивать и шею разгибать, шанс спасти малый, но пока есть. Ремнями фиксируйте ноги здесь и здесь, голову – здесь, растягивайте, аккуратно только.
И пошла работа. Дед Нахимыч фиксирует ноги, Анютка обняла кобылу за голову и что-то шепчет ей на ушко, понятное только им двоим, ну, чисто ведьма. Розочка, умница, слушается девку, не брыкается, тужится когда надо, откуда только силы взялись. Упрели, возились незнамо сколько, да кто там на часы смотреть будет?
И вот уже показался белый плодный пузырь, а в нём мордочка и передние копыта, как положено: впереди головы. Скоренько надорвали пальцами оболочку, очистили ноздри, рот, ушки жеребёнка от слизи. Ещё немного – и вот саврасый жеребчик лежит на подстилке и пытается поднять голову. И, как по команде, тучки поразъехались, с небес ударил весёлый, долгожданный солнечный луч.
- Так, ребятки, ну и молодцы мы всё! Сымайте ремни, кобыла сама пуповину перегрызёт, малыша вылижет, им отдохнуть надо. Эй, а чего это там за шум?
- Анютка, дед Нахимыч, где вы есть? – послышался голос, и на пороге денника возник Федька, племяш, по совместительству - Анюткин лучший друг и тайный воздыхатель. – Здрасте, дед Нахимыч, здрасте, дядька Иван, привет, Анютка! Там … там…!!!
- А ну кончай барагозить, вишь у нас дело какое, напужаешь почём зря, баламут! – замахал руками на него сторож.
- Ой, простите… Там… Гагарин! – парень всё никак не мог совладать с дыхалкой, видать, нёсся не чуя ног, даже шлёпнулся где-то по дороге коленками в грязь.
- Какой такой Гагарин? Не знаем. Начальство новое с области али артист народный приблудился? – продолжил старик.
- Юрий Гагарин, – Федька справился с голосом – майор, на корабле-спутнике «Восток» стартовал в космос, облетел Землю вокруг и приземлился в заданном районе! Первый человек в космосе – наш советский космонавт Юрий Алексеевич Гагарин! По радио Москва передала.
- Ну и дела! А ведь я говорил, не зря говорил, когда собачек туда отправили – этим делом не закончится! Вот, помню, служил на броненосце «Нахимов» в одна тысяча девятьсот пятом годе…
- Да погоди ты, дед, - прервал его Назарыч, – ты подумай, счастье-то по всей стране какое! Всему миру показали силу советской власти! Федь, глянь, и у нас тоже космонавт есть. Вот и кличка готовая для жеребчика, Анютка, как думаешь?
Счастливая девушка от всей души чмокнула Космонавта в мокрый нос.
- Анютка, айда в клуб, там народ собирается на митинг. Дядь Иван, можно?
- Да бегите, бегите, мы тут без вас управимся.
«Эх, хороший парнишка… В мае в армию, а как вернётся – поженим», – подумалось Ивану.
- Гагарин, значить. Юрий, – размышлял дед Нахимыч, споро прибираясь в деннике. – Я вот как думаю, Назарыч, сейчас, почитай, каждого мальчонку, что народится, Юрой покрестят. Во скока будет теперича космонавтов! Ты спрашивал третьего дня – когда жить-то начнём нормально? А вот они и начнут – дед кивнул вслед убежавшей молодёжи. – На Марс полетят всенепременно, помяни моё слово. Вот мы, когда на броненосце «Нахимов» с япошками воевали, могли ли помыслить про эдакое?
Послеполуденное весеннее солнце припекало всё сильнее. Новорождённый Космонавт уже научился держать голову и пытался встать на пока ещё слабые ножки. Дед Нахимыч, закончив уборку и пошарив под стрехой, извлёк початую бутылку зелёного стекла, заткнутую свёрнутой в трубочку газеткой.
- Ну что, Иван, давай, за Гагарина?
- Давай, старик, за Гагарина! И за космонавтов, чтоб их побольше у нас нарождалось!